После того как партизанские отряды заняли Каменскую, воодушевление накрывало нас с головой. Мы были на подъеме и готовы к новым боям, а ранним утром 18-го числа узнали причину, по которой нас отозвали со станции Глубокая и вернули сюда. Красная Гвардия вновь ударила по нашим тылам, и пока наша офицерская полурота отсыпалась после дневного боя и марша по зимним степным просторам, отряд есаула Лазарева, полсотни добровольцев, зубами держался за станцию Лихая. Против каждого офицера было по десять врагов, и были это не вчерашние дезертиры и не мобилизованные работяги, а самые настоящие "бойцы революции", мать их разэдак. И ладно бы так, против пехоты добровольцы выстояли бы, но у красных было не менее восьми полевых и двух тяжелых орудий, и позиции офицеров, они попросту заравнивали с землей. Дважды Лазарев поднимал своих подчиненных в штыковую и этим останавливал противника. Однако силы были неравны, и есаул, собрав всех уцелевших офицеров, пешим маршем отступил к Северо-Донецкому полустанку.
Снова нам грозило окружение, и на Лихую, под командованием поручика Курочкина выступила "Старая Гвардия", я говорю про 1-ю сотню Чернецовского отряда и два орудийных расчета под командованием все того же штабс-капитана Шперлинга. В районе Северо-Донецкого полустанка они встретились с отступившими от Лихой офицерами и, усилившись за их счет, направились отбивать станцию. Конечно, если бы Чернецов знал, что за ночь со стороны Украины к красногвардейцам подошли серьезные подкрепления, то на Лихую направились более серьезные силы, а так, что было, то и было. Как итог, двести двадцать партизан и офицеров, с двумя орудиями, атаковали около тысячи вражеских бойцов, преимущественно революционных фанатиков и латышей, плюс полторы сотни немцев под командованием некоего поручика Шребера. Все это, не считая, десятка орудий и местных мастеровых, которым раздали оружие.
По всем законам Великой Войны эта атака не имела никаких шансов на успех, но сейчас война у нас другая, Гражданская, а потому, 1-я сотня и остатки добровольческого отряда свое дело сделали. Бой был жарким, длился несколько часов подряд, и ярость нашей молодежи оказалась сильней большевистского фанатизма. Красные, потеряв около сотни своих бойцов и бросив в Лихой несколько эшелонов с продовольствием и оружием, отступили. Славная победа, но далась она нелегко, и более двадцати храбрых воинов земли русской, никогда уже не встанут с нами в строй и никогда не смогут спеть "Журавля", в котором уже появился новый куплет: "Под Лихой лихое дело, всю Россию облетело".
Сегодня 19-е число, и на сегодня назначены похороны офицеров-добровольцев и партизан. Мало кого из них я знал, все же недавно в отряде и общаюсь преимущественно с офицерами нашей сводной полуроты, однако гибель людей, переживаю тяжко. Может быть причиной тому общий настрой всего Чернецовского отряда, а может быть, тоска на лице нашего командира, всегда жизнерадостного, а сейчас, как будто состарившегося сразу на десяток лет.
В зале вокзала стоят люди, у нас на руках папахи, кубанки, полевые армейские фуражки, а порой и самые обычные гражданские шапки. Священник заканчивает панихиду, и специально назначенные люди, взвалив гробы на плечи, несут их на выход. Здесь их грузят на телеги и отвозят на местное кладбище. Спустя час церемония окончена, и мы снова возвращаемся на станцию.
- Ви-у-у-у! - над Каменской свистит снаряд и падает в районе железнодорожных путей. Это тот самый большевистский блиндированный паровоз из Харькова, который все же пришел на помощь местным коммунарам и уже несколько часов подряд, с перерывами на завтрак и обед, с прицепленной к нему открытой платформы, одиночными снарядами обстреливает Каменский вокзал. Слава Богу, что артиллеристы у противника далеко не самые лучшие, палят в белый свет как в копеечку, снарядов не жалея, однако же, сам факт обстрела нервирует местное население и оно начинает посматривать на нас косо. Надо что-то делать с этой угрозой и вариантов решения вопроса немного. Самый простой, совершить вылазку и уничтожить кусок железнодорожного полотна за Северским Донцом, а самый логичный, новая атака на Глубокую, которая опять находится под контролем большевиков.
Сейчас в Глубокой не меньше тысячи вражеских штыков и на подходе конные казачьи части войскового старшины Голубова, переметнувшегося на сторону большевиков. Мы это знаем точно, так как среди предателей находятся люди из штаба 5-й Донской дивизии, и они регулярно посылают к нам своих связных. Медлить нельзя, в обороне сидеть бессмысленно, а значит, придется атаковать.
Вечером этого дня приходят два известия. Как водится, одно хорошее, а другое плохое. Первая новость из Новочеркасска, за дело у Лихой, весь личный состав 1-й сотни награжден "Георгиевскими медалями", а сам есаул Чернецов, перепрыгивая чин войскового старшины, получает звание полковника. Второе известие прилетает из Зверево, откуда сегодня днем на захваченную революционерами станцию Гуково выступила 2-я рота добровольческого Офицерского батальона. Добровольцы не смогли отбить станцию, потеряли три четверти личного состава, и с поражением вернулись в Зверево.
Вот и думай, то ли празднуй и веселись, то ли павших офицеров поминай. Впрочем, все становится на свои места само собой. Совместно с Грековым и другими командирами подразделений Чернецов в вокзальной дамской комнате проводит военный совет. Здесь составляется план завтрашнего наступления и, вскоре, начинается суета, которая сопровождает каждую воинскую часть перед скорым боем.
План у Чернецова простой, но эффективный, навалиться на Глубокую с трех сторон, окружить противника и полностью уничтожить. То обстоятельство, что нас меньше, не смущало никого, чтобы выжить, было необходимо победить, и пусть против каждого из нас по пять-шесть большевиков и мятежников, мы ощущаем себя правыми и духом сильней, а раз так, то удача будет на нашей стороне. Первый отряд поведет сам Чернецов, и он должен наступать на Глубокую со стороны его родной станицы Калитвенской, обойти станцию с севера, разрушить железнодорожное полотно и провести стремительную атаку. С командиром наша офицерская полурота и набранная в Каменской 2-я сотня, одно орудие и три пулемета. Движение на захваченном у большевиков легковом автомобиле и телегах, которые в ночь должны подогнать местные казаки и извозчики. Второй отряд составила вся 1-я сотня и задача молодежи атаковать противника в лоб. Движение на эшелоне по железнодорожной ветке. Третий отряд должен был повести Греков, который еще пару дней назад посадил всех своих бойцов на лошадей. Задача кубанца обойти Глубокую по левому флангу, и от урочища Верхнеклинового двигаться по правому берегу реки Глубокой. В районе станции его конница по льду переходит на левый берег и атакует большевиков с тыла. По плану намечается, что все три отряда должны действовать четко и слаженно, а атаки приурочены на полдень.
Однако с самого начала все идет совсем не так, как изначально намечалось, и выступление первого атакующего отряда произошло не в четыре часа утра, а в начале восьмого. Причина тому простая, телеги собрались у вокзала с большим опозданием.
Наступил хмарный и туманный рассвет 20 января. Отряд выходит из Каменской, по льду форсирует речку, проходит Старую станицу и выходит в степь. Походный порядок у нас такой, впереди Чернецов с десятком конных офицеров, и мы с Демушкиным входим в их число. За нами орудие под командованием полковника Миончинского и его юнкера-артиллеристы, все верхами. Следом основные силы, автомобиль, который постоянно оскальзывается на степном гололеде, телеги с пулеметами и пехота.
Мы торопимся вперед, но туман плотной пеленой накрывает степь, и нам с Демушкиным вспоминается что-то общее из прошлой жизни, а именно, ноябрь 16-го года и Эрзерумская операция. Тогда тоже подобный туман стоял, дождь мог неожиданно смениться метелью, а стоящих на постах пластунов, частенько находили замерзшими на посту. Почти пятнадцать тысяч убитыми и более шести тысяч обмороженными потеряла наша Кавказская армия во время той операции и большинство из них, это казаки. Все как в старой песне: "Вспомним братцы, як бродили, по колено у снегах, и коней в руках водили, и навстречу шли врагам, там, вдали мелькают бурки и белеют башлыки, то не турки и не порты, то кубански казаки". Лихое было времечко и трудное, и тогда я считал, что хуже не будет, а сейчас, это хуже, когда кровавая пелена и хаос накрыли всю бывшую Российскую империю, уже наступило, та осень поминается как плохая и суровая, но вполне терпимая.