- Любо!

  - Верши, атаман, а мы с тобой!

  - Раз так, казаки и граждане! - Назаров удовлетворенно кивнул головой, удобней перехватил пернач и продолжил: - Завершу свою речь наказом. Нас спасет только общая работа. Пусть каждый станет на свое дело, большое и маленькое, какое бы то ни было и поведет его с полной и несокрушимой силой, честно и добросовестно. Вы, хозяева своей земли, украшайте ее своей работой и трудами, а Бог благословит труды наши. Бросьте пустые разговоры и приступите к деловой работе. Каждый да найдет свое место и свое дело и примется за него немедленно и будет спокоен, что плодами его трудов никто не посмеет воспользоваться. А обо мне знайте, что для меня дороже всего честь, слава и процветание Всевеликого Войска Донского, выше которого для меня нет ничего. Моя присяга вам казакам и гражданам, Вам доблестные спасители Родины члены Большого Войскового Круга, служить интересам Войска честно и нелицемерно, не зная ни свойства, ни родства, не щадя ни здоровья, ни жизни. Об одном молю Бога, чтобы он помог мне нести тяжелый крест, который вы на меня возложили.

  Говорил Назаров о многом, но что запомнилось, то и передаю. После его речи пошло решение второстепенных вопросов. Учредили герб, знамя и символы, подтвердили гимн, а этот день, 9-е марта, был объявлен государственным праздником, как день основания Донской Казачьей Республики.

  Начинали заседание рано утром, расходились к вечеру и результатами Большого Войскового Круга, который позже окрестили серым, по присутствию на нем только военных, все представители станиц и воинских частей были довольны. Опять же, я тому свидетель.

  Следующий день, был первым днем нового государственного образования и, как обычно в последнее время, я находился в городских казармах, узнавал своих новых воинов, распределял сотни и получал снаряжение на поход к Екатеринодару. Самый обычный командирский труд, и день бы пролетел для меня вполне обычно, но рядом находился неутомимый брат Мишка, который, постоянно гонял от одного государственного учреждения к другому, узнавал новости и приносил их мне. Я удивлялся, расспрашивал о подробностях, и брат снова исчезал, добывать новую порцию сведений и слухов.

  Самая главная весть, принесенная Мишкой, конечно же, официальное объявление о формировании постоянной Донской армии, которая штатно должна состоять из трех конных дивизий, одной пешей бригады с соответствующим числом артиллерии и инженерных частей. Все это, не считая отдельных сотен, партизанских добровольческих подразделений и охранных кавалерийских полков, по факту, пограничников. Командующим Донской армии назначался герой и всеобщий любимец, генерал-майор Василий Михайлович Чернецов, а начальником штаба при нем генерал-майор Сидорин.

  Затем, ближе к полудню, стало известно о возобновлении занятий в Новочеркасском военном училище, открытии офицерской школы и уряднечьего полка. Эту весть запомнил особо, поскольку таскать за собой младшего брата, за которого переживаешь, было неудобно, а вот в училище его определить, вариант очень хороший и правильный.

  В подобном ритме минул еще один день, а вечером меня вызвали к командарму, который находился в здании новообразованного Ведомства иностранных дел. Зачем вызывают, мне было понятно, а потому, заранее, приказал всему личному составу готовиться к завтрашнему выступлению в поход.

  Сводный партизанский полк под моим командованием, 743 казака и офицера, три гражданских чиновника с Митрофаном Богаевским, а также десять повозок с пулеметами и припасами, покинул Новочеркасск утром 11-го марта. Задач перед нами было поставлено несколько, но самых основных, всего две, провести разведывательно-диверсионный рейд по тылам Красной Гвардии и выйти на контакт с войсками генерала Корнилова.

  Более недели полк был в пути, и в пределах родного для меня Кавказского отдела Кубанского Войска, мы оказались ранним утром 20-го марта. Были бы казаки сами по себе, без повозок, то выиграли дня два как минимум, а так, все же время весеннее, и приходилось соразмерять свое движение со скоростью тягловых лошадей.

  Итак, перед нами станица Новопокровская, старое казачье поселение, в котором проживает много справных казаков и откуда родом несколько членов краевого правительства. Полк двигается по шляху, и когда до станицы остается около версты, наш дозор сталкивается с дозором станичного ополчения, которое сегодня в ночь поднялось на борьбу с красными. Казаки, наша передовая группа и два новопокровца, подъезжают ко мне. Оба станишника, урядник и подхорунжий из родного полка, и пока мои партизаны двигаются к поселению, от них узнаю все основные местные новости и пытаюсь разобраться в тех событиях, что произошли в Кавказском отделе с момента моего отбытия на Дон.

  Поначалу, в январе и первой половине февраля все было относительно тихо. Отдел жил своей самой обычной жизнью, казаки готовились к весне и отдыхали, строили какие-то планы на мирное будущее и обсуждали новости приходящие из Екатеринодара. Кто такие добровольцы Корнилова, что творится на Дону и каково положение дел в мире и России, никого особо не интересовало. В общем, настроения в среде кубанского казачества были такими же, как и у донцов. Что нам власть? Что нам идеи? Нас не трогают, и это хорошо, а кто там наверху сидит, нам без разницы.

  Затишье продлилось до 23-го февраля, когда в станице Кавказской открылся общий, то есть от иногородних и казаков, съезд делегатов всего отдела. Что на нем решали, и кто решал, рядовые казаки не знали, а съезд признал власть Совета Народных Комиссаров, постановил установить в станицах советскую власть, и выбрал комиссара Кавказского отдела, уже знакомую мне личность, бывшего прапорщика Одарюка. Полковник Репников, на то время атаман отдела, оглянулся вокруг, никто не против новой власти, по крайней мере, пока, так что тихо-мирно сдав дела Одарюку, все полномочия с себя сложил.

  Прошло еще пять дней и под напором советских войск, все той же 39-й пехотной дивизии и других революционных частей, пал Екатеринодар. Кубанская Рада город покинула, а вместе с ней ушли и все ее воинские формирования, как говорили, около двух с половиной тысяч добровольцев. Советская власть в лице Одарюка, увидев, что даже на это, казаки реагируют вяло и равнодушно, решила, что пора вводить свои порядки, и, первым делом, появился приказ о демобилизации и расформировании всех казачьих частей отдела. Следом, приказ о формировании пластунских батальонов смешанного состава, наполовину из крестьян, а наполовину из казаков. В Кавказской и иных станицах были проведены казачьи сходы, и они постановили, принять приказы Одарюка, осмотреться и ждать дальнейшего развития событий. На первый плевок, казаки - утерлись, но зло затаили.

  Следующее событие себя ждать не заставило, так как через наш отдел проходил генерал Корнилов, со всеми своими добровольцами, беженцами и обозом. Новая власть красные смешанные батальоны сформировать еще не успела, а потому, вспомнила о еще не полностью разошедшихся частях и приказала 1-му Кавказскому полку и 6-й Кубанской батарее, которые получили поганую приставку "революционный", сосредоточиться на станции Тихорецкой и быть готовыми к бою с Белой Гвардией. Воевать казаки не хотели, но им пригрозили карателями из солдат и полк с батареей, выступил на Тихорецкую. Простояв на станции ровно одни сутки, казаки узнали о том, что Корнилов уже пересек железнодорожное полотно в районе Березанской, и спокойно разошлись по домам. Почему "кавкаи" не захватили узловую станцию, не знаю, видимо, слишком малы были шансы на победу, а может быть, не нашлось лидера, который бы всех за собой увлек.

  Дезертирства и нежелания воевать, новая власть казакам не простила, и держать нейтралитет не позволила. По всем станицам разошелся ультиматум Одарюка: "В 24 часа казакам сдать оружие, а нет, - в станицы вышлют карательные отряды с броневиками и бронепоездами". Разумеется, оружие никто сдавать не собирался и спустя сутки, советская власть начала против ослушников карательные действия. К станицам подходили бронепоезда и обстреливали их из орудий и пулеметов, и были это, не предупредительные выстрелы и демонстрация силы, а самые настоящие боевые действия на уничтожение с порушенными домами и жертвами из мирных жителей.