Никита пригласил всех за стол, мы расселись, но к еде не прикасались. Сержанты сидят напряжённые, не расслабляются, а я жду удобного момента начать деловой разговор. Староста самолично разлил каждому из нас в гранёные стаканы своей гарной и прозрачной, как слеза, самогонки, было взялся произнести тост, но я его остановил:

— Погодь, дядька Никита, давай сначала о деле поговорим. — Тот поставил свой стакан обратно на стол, а я не стал ходить вокруг да около и сразу перешёл к сути: — Я за документами приехал, что от бати моего у тебя остались.

Староста, затаивший дыхание, облегчённо выдохнул и произнёс:

— Ох, и напугал же ты меня, Сашко. Я уж думал, что реквизиция государственная приехала за налогом внеочередным и безвозмездным, а тут делов-то. Хух! — Он единым махом влил в себя стакан самогонки, закусил огурчиком, вынул из кармана полушубка потрепанный блокнотик, куда заносил все долги наших поселян, открыл на нужной ему страничке и провозгласил: — Ваша семья оставалась должна мне три золотых, и в счёт уплаты община изъяла ваше имущество: одежду, книги, утварь и офицерский планшет с набором армейских карт Ростовской области. Согласно закону, ты перед общиной чист, отработал все затраты, которые нёс поселок во время твоего в нём пребывания, и если ты желаешь выкупить имущество своей семьи, то с процентами, должен мне, — он беззвучно пошевелил губами и произвёл подсчёт, — восемь золотых.

— Мне только планшет нужен.

— Нет, Сашко, ты закон знаешь, или выкупаешь всё, или ничего.

— Ладно, беру. — Я аккуратно выложил перед ним восемь новеньких жёлтых кружков с выбитым на них гербом Кубанской Конфедерации, крепостной стеной, бунчуками, двуглавым орлом и несколькими флагами, символизирующими наши полунезависимые республики.

Глаза старосты, не часто видевшего наличку, загорелись алчным блеском, монеты моментально исчезли со стола, а у меня на руках уже через минуту оказался планшет моего отца. Что в нём находится, смотреть я не стал, а сразу же передал его на хранение Исмаилу. Дело наше было сделано, и мы навалились на угощение. Особо рассиживаться не стали, так, хряпнули по полста грамм самогонки, чисто ради приличия, плотно поели да засобирались. Демидов нас не держал и был только рад нашему скорому отъезду, но напоследок, когда он провожал нас к машине, я с ним всё же переговорил.

— Дядька Никита, а где сыновья твои?

— Нет их, на охоте они, — сразу же выпалил староста.

— А дочка?

— Тоже нет, замуж её выдал, в станицу Пятигорскую, что за Горячим Ключом сразу. А ты зачем спрашиваешь?

— Накостылять им всем по шее хотел.

— Ты, это… — замялся Демидов, — зла на нас не держи, Саня. Я ведь староста, за всех людей поселковых думать должен, а если все разбегутся, то кто останется? Вон, ты приехал мимоходом, а молодёжь уже через щели в заборах высматривает, что и как, на форму вашу и оружие пялится. По весне, как пить дать, человека три-четыре до города побежит.

— Ладно, староста, — хлопнул я его по плечу, — ты тоже извиняй, если что не так.

— Вот и хорошо. — Никита грамотно изобразил на лице умиление и чуть скупую мужскую слезу не пустил. — Что с остальными твоими вещами делать, Саня?

— Раздай людям, там всё равно ничего ценного нет, а у тебя в амбаре вещи только сгниют зазря. — Я махнул рукой и задал ему иной вопрос: — Слышь, дядька, а чего это ты реквизиции ждёшь, ведь не было уже давно ничего подобного?

— Реквизиция и дополнительный продовольственный налог вводится всегда, когда у нас война, ты это знаешь, Грамотей, так по закону. Последний раз такое было, когда пиратов в Приморо-Ахтарске уничтожали, пять лет назад. Да ты и сам помнишь, как тогда нам всем голодно было, ведь и родители твои тогда померли. Потом жить стали лучше, но закон этот никто не отменял, и несколько дней назад меня из Горячего Ключа известили, что вскоре война и чтоб, значит, был готов, на днях солдаты с чиновником прибудут. А потому, вы только через Малый Дыш переправились, наши охотники прибежали, говорят, солдаты на машине едут, а с ними ты. Вот народ наш и перепугался, мол, Саня все наши тайники знает, военным всё выдаст, и помчался добро своё по другим тайникам перепрятывать да скотину дальше в лес угонять.

— Значит, говоришь, война вскоре?

— Мне так чиновник городской сказал, а он зазря болтать не будет.

Понятно, значит, всё же война, как я и думал. До войск ещё ничего не дошло, только намёки, а в тылу уже подготовка полным ходом пошла. Шпион царя Ивана или «беспределов», если бы таковые имелись где-то рядом, выводы сделал бы сразу, но таких нигде не наблюдается, а нас проблемы поселковых граждан никаким боком не касаются. Нам надо в часть возвращаться, и, затарившись у моих гостеприимных земляков продуктами, мы погрузились в машину и покинули затерянный в горах посёлок.

На следующий день наша группа уже находилась в Краснодаре, мы ждали попутного поезда на Павловскую и, пока время свободное имелось, разбрелись по городу. Кто куда, а меня ноги понесли в центр, на улицу Красную, где я бродил с открытым от удивления ртом и наблюдал жизнь настоящего столичного мегаполиса, в котором проживало почти восемьдесят тысяч человек. Высотные дома с окнами из стекла, электричество, множество машин, трамваи, кругом радиорепродукторы, впечатлений от настоящей цивилизации было очень много. Пару часов я только ходил и наблюдал за столичной жизнью, но всё же встряхнулся, отбросил прочь от себя это очарование большим городом и направился в самый известный столичный магазин, торгующий оружием.

Пятиэтажный жилой дом, новостройка, на первом этаже магазин и вывеска гласит: «КОФ — Краснодарская Оружейная Фабрика. Семейное предприятие братьев Семёновых». Нормально, я нашёл то, что искал, и вошёл внутрь. Надо сказать, что от настоящего оружейного магазина я ожидал многого, но был разочарован. Да, оружие имелось, но на три четверти ассортимента — холодное. Шашки, сабли, кинжалы, ножи, арбалеты и даже допотопные копья заполонили большинство стен и прилавки. Да, были и огнестрелы, но в большинстве своём — гладкоствольные охотничьи ружья и ни одного нарезного образца. Имелись и пистолеты, но только три вида, и именно те модели, какие выпускались непосредственно в КОФе.

Первая модель — с ней всё ясно — очень и, повторюсь, очень плохая попытка скопировать пистолет Макарова, который широко использовался в войсках и правоохранительных структурах до Чёрного Трёхлетия и всеми остальными гражданами во время него и после, в Эпоху Хаоса. Не знаю почему, но у КОФа не получилось его сделать таким, каким ему быть должно, он постоянно клинил, давал осечки, и в нашем батальоне ношение выпущенных краснодарскими оружейниками «Макаровых» считалось признаком глубокого непрофессионализма и лёгкого дебилизма. В общем, этот пистолет отвергался мной сразу же, и даже его низкая цена, всего два золотых, не могла повлиять на мое мнение.

Второй образец — револьвер системы Нагана, простой в использовании и в производстве, а оттого сделанный на совесть. Хм, в моей группе наши доморощенные специалисты, сидя вечерком в палатке, про него неплохо отзывались. Нагнувшись к витрине из бронестекла, прочитал заводские характеристики нагана. Вполне так ничего, масса семьсот семьдесят грамм, в снаряжённом состоянии — восемьсот пятьдесят, дли на — двадцать четыре сантиметра, число нарезов в стволе — четыре, калибр 7,62 мм, в барабане семь патронов, начальная скорость пули — триста двадцать метров в секунду. Нормально и, учитывая, что прицельная дальность пятьдесят метров, а максимальная около трёхсот, совсем хорошо. Опять же цена не очень большая — три золотых и гарантия на него три месяца. Подумаем.

Третьим пистолетом, который выпускался на семейном предприятии братьев Семёновых, был очень сильно переделанный незабвенный ТТ-33, придуманный талантливым тульским оружейником Фёдором Токаревым ещё в начале прошлого века и долгое время использовавшийся в Советской армии. К этому пистолету я решил присмотреться особо, так как выпускался он малыми сериями и гарантия на него давалась аж шесть месяцев. Правда, и цена была выше, чем у предыдущих образцов, — пять золотых, как сказал бы Ванька Тарасов, это две с половиной коровы. Одно слово — дорого.