— Я всё понял, Филин, — кивнул я комоду, — никакой жалости и никакой пощады.

— Нормально, — сержант хлопнул меня по плечу, — работаем, Мечник.

После того, что мы видели в подвале, пошла самая настоящая работа. Подвал, гранаты, взрывы. Входим, снова катятся гранаты, взрывы, добиваем выживших дикарей. Всё легко, и дикари действуют по шаблону. Есть силы, выбегают наружу, и мы давим их огнём, а если у них мало бойцов, тогда ждут нас на входе в своё жилище. За день прошли три десятка подземных убежищ, самых разных. В некоторых было от пяти до десяти животин на двух ногах, одна семья, а в других настоящее племя — до сотни особей.

Такая кровавая работа продолжалась до вечера, пока у нас БК не закончился. На ночь закрепились в одном разваленном трёхэтажном доме, но спать никому не хотелось, и до утра мы толком глаз не сомкнули, так, полудрема какая-то. Наконец, только развиднелось, нам подвезли гранаты и боезапас, мы пополнились, и кровавый наш труд возобновился.

Время от времени «беспределы» пытались атаковать, но все городские высоты уже были под нашим контролем, на них сидели корректировщики с радиостанциями, и мы встречали их вовремя. Были и собачки, эти милые существа, откормленные на человечине, каждая весом кило под семьдесят-восемьдесят, но одиночки, никогда не больше трёх-пяти, так что справлялись с ними быстро.

К вечеру вся «правая» сторона города Батайска, разделённого на две части автомагистралью, была под нами, а «левая» — под столичными войсками. Завтра мы выдвигаемся на Ростов, а на наше место придут территориалы, ещё не по одному разу проверят все отнорки и уничтожат недобитков, которые наверняка имеются. Мы же свои обязательства перед нашим государством выполнили полностью, и, значит, делать нам здесь больше нечего.

Победа! Красивое слово, мощное, радостное, но мне было как-то тоскливо, и удовлетворения от того, что я делал эти пару дней, я не испытывал никакого. Нет, сожалений или каких-либо рефлексий у меня не было, всё в порядке, чисто служба, без всяких эмоций, но и удовлетворения от полученного результата тоже не наблюдалось.

Пришёл, увидел, победил! Кажется, именно такие слова сказал один древний вояка, который забыл добавить, что надо ещё и потери подсчитать. Кстати, про потери. За три дня операции по зачистке города из строя роты выбыло пять человек: трое убитых — навсегда и двое тяжелораненых — возможно, что и временно.

Спустя несколько дней умная голова неизвестного мне штабного офицера произвела подсчёт, и оказалось, что мы — самое результативное подразделение во всей армии. Меньше потерь, чем у нас, не было ни у кого, а трупаков наваляли побольше, чем целый столичный батальон. Эта информация широко разошлась по всем СМИ, то есть в радио и газеты, и думается мне, что именно тогда за нами стала закрепляться слава самых кровавых и жестоких гадов во всей Конфедерации, которые на досуге играют в футбол отрубленными головами врагов. Прикольно!

Кубанская Конфедерация. Ростов-на-Дону

07.05.2057

После зачистки Батайска сутки отдыхали, а затем комбриг расщедрился, выделил нашей роте пять самых лучших бронированных «Уралов», и в сопровождении десяти БТРов и мотострелков на броне мы направились в Ростов.

Свершилось, элитные войска Кубанской Конфедерации официально деблокировали город, бывший некогда столицей Донского Царства. На деле же — дорог нет, продовольствие доставить тяжело, с севера непонятные группы то ли бандитов, то ли особо продвинутых «беспределов» поджимают, и всё, что нас с ним связывало, — Ворошиловский мост, настолько старый и древний, что ездить по нему было попросту опасно. Ерёменко даже хотел запретить проезд гружёных «Уралов» по нему, но комбриг его уговорил — престиж, однако, требовал показухи.

Впрочем, мост прошли без происшествий, хотя опасения были. Нам-то что, сидим за броней, не видим того, что вся конструкция под напором ветра раскачивается, и только слышим, как металл потрескивает, а вот водилам и мотострелкам я не завидовал. Уже потом, когда выгружались, наш водитель, а им оказался Шварц, вот же встреча, был бледен как мел и говорил, что лучше он пять раз по самым опасным горным перевалам проедет, чем ещё один раз через этот ветхий мост.

В городе нас ждали, и уже на въезде, перекрытом сварными металлическими воротами и бетонными бронеколпаками с пулемётами, была организована торжественная встреча. Наша бронеколонна вкатилась в город, ворота за нами закрылись, и уже на Ворошиловском проспекте нас встречал караул солдат Демократического Фронта — три десятка истощённых мужиков в рваном камуфляже и с разнобойным оружием в руках. Перед ополченцами стоял местный глава городской администрации, некто Михайлов, бывший полковник царской армии. Вот и вся торжественная встреча от всего благодарного населения, которого в городе оставалось ещё около сорока пяти тысяч, хотя в лучшие годы Донского Царства здесь проживало больше ста.

«Да, это по-любому не Краснодар, где трамвайчики ходят, электричество есть, а люди без оружия могут по улицам ходить», — подумал я в тот момент и оказался полностью прав. Здесь всё было не просто плохо, а очень плохо. Те солдаты, которые нас встречали, были четвёртой частью всего войска Демократического Фронта, и всё, что они контролировали, — это здание горадминистрации на площади Революции и несколько прилегающих улиц, на которых проживало порядка трёх тысяч человек, в основном никому не нужные старики, женщины и дети. Остальной город был сам по себе, и только несколько районов славного Ростова-папы, брошенного своим правительством, ещё как-то держались и не скатывались в средневековье.

Торжественная встреча прошла быстро и скомканно, ни тебе фанфар, ни зрителей, ни дамочек с цветами — короткий разговор между начальниками, и на этом всё. Наша бронеколонна проскочила немного вверх по проспекту, и справа нам открылось некогда величественное здание местного Белого дома, который взирал на город множеством разбитых или заложенных кирпичом окон. На площади Революции, в самом центре её, возвышался каменный памятник героям прошлого века: два воина с оружием в руках и всадник на коне. Мощно, монументально, и видно, что памятник не так давно ремонтировали, что редкость в наше время.

Ерёменко, Михайлов и два представителя Верховного Главнокомандующего, читай президента, приехавшие с нами, направились в здание горадминистрации, видимо на переговоры, а мы заняли оборону и настороженно оглядывали окрестные дома. Ко мне подошёл один из местных ополченцев, средних лет мужчина с суровым, озабоченным лицом работяги и жилистыми, мозолистыми руками.

— Закурить не найдётся? — спросил он.

— Глаз, — окликнул я нашего пулемётчика, копошившегося за бронёй «Урала».

— Да? — Его курчавая голова показалась над бортом.

— Там моя РД лежит, в кармане боковом пачка сигарет, дай сюда.

Боец перекинул мне пачку наших дешёвых краснодарских сигарет «Конфедерат», и я отдал её местному солдату.

— Дарю.

— А сам?

— Не курю, дядя, рано мне ещё, а сигареты по случаю достались.

— Благодарю. — Он распечатал пачку, вынул сигаретку без фильтра и, прикурив от самодельной бензиновой зажигалки, с наслаждением затянулся. В глазах его появился блеск, и он выдохнул: — Табак, настоящий, не химия какая. Пол года ничего подобного не пробовал. Где выращиваете?

— Без понятия, слышал, что есть плантации, но где, никогда не интересовался.

— Боже, неужели всё наладится?

— Думаю, что да, а иначе зачем все эти затраты на проведение войсковой операции.

— К-хе, хорошо бы, а то у нас здесь последний парад наступает. Зиму кое-как прожили, хоть и голодно было, а вот ещё бы месяц-другой — и хана.

— Слушай, давай познакомимся что ли, — я протянул ему руку. — Меня Саня зовут. Мечников.

Крепкое ответное рукопожатие:

— Владимир Иванович Коломойцев, хотя можно и просто по имени.