— Нет.

— Я могу забрать своего бойца?

— Через полчаса, как только будут оформлены все бумаги. А сейчас я прошу вас покинуть мой рабочий кабинет, товарищ подполковник.

— Без проблем. — Ерёменко подмигнул мне и вышел из комнаты.

Мы вновь остались с капитаном наедине, он вздохнул и принял, наверное, свой самый обычный вид. Теперь передо мной сидел не бешеный следак, выбивающий у меня признание, и не скучающий, мать его так, интеллектуал, а самый обычный офицер, который тянет службу на самой окраине нашего государства.

— Что ж, повезло тебе, сержант. — Он положил передо мной стандартный бланк, отпечатанный на пишущей машинке. — Подписывай.

— Это что?

— Бумага, согласно которой ты не имеешь жалоб и претензий к органам следствия.

— Между прочим, вы меня били, товарищ капитан.

— Да ладно тебе, сержант, пяток пощёчин не в счёт, перетерпишь. Сам знаешь, как настоящие допросы проводятся, ты ведь не абы где, а в спецназе служишь. Знаешь ведь?

— Знаю, — согласился я.

— Вот то-то же, подписывай и не ерепенься. Тебя бы и так отпустили, но помурыжить пару дней надо было, порядок такой, чтоб не думал, что в сказку попал.

— Разрешите вопрос?

— Валяй, сержант.

— Что с Чингизом Керимовым, тем человеком, который меня к своим вывел?

— Нормально с ним всё, не переживай. Твой кореш сейчас уже в Краснодаре, ценный кадр оказался. Торгаш, много путешествовал, многое знает, связи имеются неплохие, так что у него всё будет хорошо.

Что хотел узнать, я узнал, а потому, подписав бумагу об отказе от претензий, собирался покинуть кабинет гостеприимного капитана Стахова незамедлительно.

— Разрешите идти? — обратился я к следователю.

Вместо ответа, он вновь закурил и сам задал вопрос:

— Сержант, а на нас, на госбезопасность, поработать не хочешь?

— Смотря что делать, товарищ капитан. — Мой ответ был краток.

— Не переживай, на друзей твоих и сослуживцев стучать не придётся, для этого есть совершенно другие люди. В основном, работа предстоит по твоей специальности, разведка, но не в составе группы, как у вас в батальоне, а в одиночку. Ты себя показал неплохо, в передряге выжил, в плену уцелел, к своим выбрался, а это очень немало.

— Это предложение сверху, — ткнул я указательным пальцем в потолок, — или ваша инициатива?

— Молоток, шаришь, что к чему, сержант. Инициатива моя, но думаю, что наверху её поддержат, нам, как и любой хорошей структуре, люди всегда потребны. Ты подумай пока, и если тема выгорит, то тебя найдут.

— Согласен.

— Тогда, Мечников, можешь возвращаться в свой батальон и служить дальше.

Покинув здание гарнизонной «губы», невысокое, обнесённое колючей проволокой, я пожал на прощание руку разводящему караула, вышел на территорию Керченской крепости, нашего форпоста в Крыму, и остановился возле потрёпанного, но всё ещё крепкого «уазика». Ерёменко нигде видно не было, а водитель, незнакомый мне парень, недавно прикомандированный к нашему батальону из бригады, оказался молчуном, и всё, что мне оставалось, это ждать командира, который отсутствовал целый час.

Когда он появился, то просто пожал мне руку, мы сели в машину и направились к парому, который всего три недели назад пустили от Тамани до Керчи и который делал один рейс утром — от нашего берега к крымскому и второй вечером — домой. Пока ехали к причалу и грузились на паром, разговора не было, но, когда судно отчалило, вышли из машины и, остановившись у бортовых лееров, переговорили.

— Про твой анабазис я всё знаю, Санёк, — начал комбат, — связисты морпеховские всё как есть рассказали, а подробности потом поведаешь. Лучше скажи, следак эсбэшный про клад наш, что под Ростовом нашли, не интересовался?

— Нет, командир, про это даже намёка не было. Не знают они об этом ничего. А вы поэтому так быстро примчались меня выручать, что за клад беспокоились?

— Эх, Саня, плохо ты меня знаешь. Я своих бойцов при любом раскладе не брошу. Обид на меня нет, что не выручили тебя под Инкерманом?

— Никаких обид, командир, всё и сам прекрасно понимаю.

— Добре. — Ерёменко удовлетворенно кивнул. — А следователь этот, Стахов, поработать на СБ не предлагал?

— Предлагал, — этот момент я скрывать не стал, — но заверил, что работа по специальности будет.

— И что ты ответил?

— Согласился, а что, не надо было?

— Всё путём, Саня, вопросов нет, и правильно сделал, что согласился. Нам проблемы с госбезопасностью не нужны, а даже наоборот, сблизиться с ними очень даже пользительно.

— Командир, в крайнем бою, что в «зелёнке» под Инкерманом случился, много парней потеряли?

Комбат тяжко вздохнул и ответил:

— Много, пятеро «двухсотых» и ещё семь человек тяжёлых. Правда, крымчаков наваляли с полсотни, не меньше, но всё одно — свои бойцы дороже, чем эти самые борцы за великое Крымское ханство.

— Да уж, сходили на вылазку, чебуреков по «зелёнке» погонять.

— Работа у нас такая, но тут, конечно, мы сами виноваты.

Минут пять мы простояли молча, каждый думал о своём, и, прерывая тягостное молчание, я спросил Ерёменко:

— Иваныч, раз разговор про клад зашёл, может быть, скажете, как там с долей нашей?

— С долей всё в порядке, некоторую часть золота и драгоценностей удалось через подставных людишек на «конфы» обменять, и решил я эти денежки в дело вкладывать. Ты ведь Филина, комода своего, не забыл ещё?

— Да как его забудешь, наш ведь человек!

— Правильно, именно что наш. Доктора комиссовали его вчистую, он в отставку вышел и в Гвардейский уехал. Так я в него деньгами вложиться решил, чтоб он, значит, бизнес свой начинал, а мы с этого какой-то легальный доход имели.

— Сельское хозяйство? Странно это как-то.

— Нет, это Филин хотел фермерствовать, а я с ним переговорил, выделил ему людей сообразительных и хватких, и он сейчас заводик ставит, дабы для нужд армии мины противопехотные выпускать.

— Вот это да, вот это я понимаю, и спрос будет в любом случае.

— И я так подумал, — улыбнулся комбат. — Всё просто, и взять ту же самую МОН-50, так самая обычная жестяная штамповка. Взрывчатку у нас уже производят, начинка — свинцовые шарики чуть больше картечин охотничьих, и единственная проблема — это производство детонаторов, но ведь можно и обычные УЗРГМы использовать. В общем, первая заводская линия уже готовится к запуску, а следом, к осени ближе, вторая пойдёт, для ОЗМ-72. Как это наладится, так и за остальное возьмёмся, но хочется попробовать производство ПФМ-1, — лицо комбата приобрело несколько мечтательное выражение, — для тех же «беспределов» и прочих дикарей, которые в лесах, как мухи, плодятся, это само то, что доктор прописал.

— Командир, что такое МОН-50 и ОЗМ-72, я знаю, а вот что такое ПФМ, понятия не имею. Объясните?

— Противопехотная фугасная мина, она же ПФМ-1, она же «лепесток», мина нажимного действия, противопехотная. Самая обычная полиэтиленовая штучка весом в восемьдесят грамм, масса взрывчатки всего сорок грамм. Такие мины разбрасываются снарядами и рассыпаются по земле, противник на такую игрушку наступает, и она ему отрывает ногу.

— Жестокая мина.

— Это да, но полезная. Только проблема возникает: как добиться получения хорошей жидкой взрывчатки. Но не всё сразу, думаю, что и этот вопрос решим.

— Иваныч, а что ещё планируете, кроме мин?

— В Керчи, как выяснилось, кое-что от судостроительного завода «Залив» уцелело, государство планирует его реанимировать и начать выпуск своих кораблей, половину средств в это дело вкладывает Конфедерация и половину — частные инвесторы. Идея неплоха, и процентов десять акций вполне можно прикупить. Потом в сельское хозяйство вложусь, продовольствие всегда в цене, и акций Краснодарского оружейного завода планирую взять. Растраты будут солидные, но это только две трети от того, что мы нашли.

— Так, а мы что с этого поимеем?

— Уже имеете, Саня, не переживай. Пять процентов акций от завода по производству мин на каждого, кто в добыче клада участвовал, официально записаны. Остальное, не обессудьте, всё моё. Как что-то ещё на общаковые средства будет приобретено, так и делёжка сразу произойдёт.