Допрос начали сразу же, отпустить меня забыли, а сам я уходить не стал. Было любопытно, что расскажет пленник, и, стараясь не отсвечивать, я тихонько присел в уголке и стал вслушиваться в разговор иранца и нашего комбата. На моё удивление, весь фанатизм пленника куда-то испарился и он вполне охотно отвечал на все вопросы, которые ему через переводчика задавал Ерёменко.

— Имя, фамилия, звание, должность? — Комбат сидел напротив южанина и сверлил его глазами.

— Духовный руководитель Второго штрафного батальона прорыва Али Джафар Афками.

— Какие силы сосредоточены для штурма города?

— Точно он не знает, но слышал, что больше пятнадцати тысяч солдат из «Басиджа» и почти вся артиллерия Третьей северной группы войск.

— Что такое «Басидж»?

— Это народное ополчение.

— Какие ещё силы есть в армии Новоисламского Халифата?

— Кроме «Басиджа», который сейчас составляет основу всех вооруженных сил, есть ещё «Коде», войска специального назначения, направляющиеся к Нальчику, и дивизия «Дух Аллаха», которая охраняет покой и жизнь Возрождённого Пророка.

— Кто командует войсками, штурмующими город?

— Генерал Мохаммед Палави, главнокомандующий всеми силами «Басиджа». Он не ладит с другими генералами, в частности с Хусейном Резаи, командующим «Кодсом», который подойдёт к городу через неделю, и Мурадом Джафари, комдивом «Духа Аллаха». Каждый генерал хочет стать самым главным, и именно поэтому Палави не стал ждать подхода подкреплений, а сам попробовал взять город.

— Много ли у Халифата техники и вооружения?

— Да, стрелкового оружия хватит на двести тысяч бойцов, и к нему много боеприпасов. С техникой хуже, но есть полсотни танков, которые они не могут переправить в горы, и больше сотни бронетранспортёров. Пока техника остаётся в Азербайджане для охраны ставки Возрождённого Пророка, а вся артиллерия или здесь, или в войсках Хусейна Резаи.

— Это всё?

— Есть ещё по сотне минометов при Первой северной группе войск в Гунибе и ещё столько же в Итум-Кале при Второй северной группе войск.

— Что он знает о наёмниках?

— Трабзонские пираты и наёмники подойдут вместе с войсками «Кодса».

Комбат потянулся к столу за папиросой и в этот момент заметил меня. Он недоумённо приподнял бровь и спросил:

— Мечник, а ты что тут делаешь?

— Так вы меня ещё не отпускали. — Мне хотелось остаться и послушать, что дальше расскажет Али Афками, тем более что была затронута тема наёмников из Трабзона.

— На выход. — Ерёменко махнул рукой в сторону улицы. — Нечего здесь уши греть, отправляйся спать.

— Есть, — ответил я и направился в подвал, отведённый нам для сна.

В подземелье было душно и темно, воняло носками, потом, грязью и подгоревшей разогретой тушёнкой из сухпайка. Чтобы обнаружить свободный спальник, пришлось зажечь спичку. Таковой вскоре обнаружился, и, хотя спать по-прежнему не хотелось, я всё же прилёг на него. Только на миг прикрыл глаза и тут же провалился в сон. Отдыхал я спокойно, а наверху в это время вновь начался огневой налёт, и боеприпасов, как и вчера, воины Новоисламского Халифата не жалели.

Северный Кавказ. Нальчик

12.10.2059

Наёмники! — сквозь дождь, туман и ночную тьму к позициям противника неслись мои оскорбления. — Вы ублюдки! Твари голимые! Сучары позорные! Я ваш нюх топтал! Козлы!

Рядом со мной остановился Гера, который ходил в обоз, и сказал:

— Мечник, успокойся. Понимаю, что товарищей погибших жаль, но и орать среди ночи в сторону противника — перебор.

— Нормально, Гера. Есть желание командира наёмников Кару на разговор вызвать. С чего-то начинать надо, вот и сливаю на них всё, что на душе накипело.

— Комбата извещал, что с врагами побазарить хочешь?

— Да, он не против.

— А мне почему ничего не сказал?

— Ты в обозе был, а тут так сложилось, что наёмники напротив нас нарисовались, и что завтра с утра будет, непонятно. Вот я и проявил инициативу.

— Раз так, тогда давай.

Высунувшись в проём, я продолжил оскорблять наёмников. Те всё же не стерпели, видимо, нашлись среди них люди, русский язык понимающие, и от их позиций, развалин на улице Орджоникидзе, в нашу сторону, через проспект Головко, началась стрельба из пулемётов. Тяжёлые пули барабанили по кирпичам, а я сидел за железобетонным укрытием, стеной ещё совсем недавно жилого углового дома на улице Мечиева, и смеялся. Да, вывел я наёмников из себя и своей цели достиг, то есть привлёк внимание вражеских бойцов. Сейчас стрельба прекратится, и переговорим с ними, в первую очередь, конечно, с Карой, который находится где-то неподалеку. Не то чтобы я хотел получить от него какую-то информацию, просто настроение было такое — потребность позлить и помотать ему нервы. Вчера я потерял свою тройку, Глаза и Яка. Парней одним снарядом в блиндаже накрыло, и я остался один. Кроме того, пару дней назад наши парни повязали наёмника из приближённых к Бурову бойцов, и он рассказал кое-что интересное, что касалось лично меня, и мне было очень важно проверить его слова.

Две недели уже идёт рубилово за этот по большому счёту никому на фиг не нужный заштатный городок, лишь волею судьбы ставший столицей Горского Содружества, а нас всё ещё не растоптали и не уничтожили. С каждым днём нас всё меньше. Мы выполняем приказ, цепляемся за каждый подвал, за каждую развалину и каждый переулок. Потеряно больше половины Нальчика, а из всех дорог войска нашего корпуса удерживают только ту, что идёт на Нарткалу. Ещё немного, и нас возьмут в кольцо, но ничего, одни сутки остались. Пройдут двадцать четыре часа, и нас здесь уже не будет.

Наконец, вражеские пулемёты смолкают, а я продолжаю:

— Эй, кончелыги трабзонские, дёргайте домой, пока живы и здоровы!

С той стороны проспекта откликается знакомый мне голос, как мне кажется, это Остап, главарь пиратов из Одессы, которых я у Тенгиза-работорговца по поручению Кары выкупал:

— Парень, чего ты надрываешься? Ночь на дворе, дай выспаться, а завтра посмотрим, кто круче.

— Остап, ты, что ли?

С полминуты было тихо, и вновь послышался голос украинца:

— Откуда меня знаешь?

— Я Саня Мечников, помнишь меня?

— Да, помню. Чего ты хочешь?

— С Карой поговорить желание есть. Слышал, он где-то рядом, позови его, Остап. Сделаешь?

— Ладно, жди, — спустя мгновение ответил наёмник.

Всё затихло, а я, привалившись к стенке, продолжал думать о завтрашнем дне, который должен был быть очень долгим. Миномётные батареи, от которых осталась половина, и основные части нашего Кавказского корпуса уже сегодня вечером ушли на Нарткалу, и здесь остался только наш батальон, полторы сотни воинов и около четырёхсот местных горцев, которые решили держаться в родном городе до конца. Выстоим завтрашний день, значит, сможем вырваться из погибшего города, перезимовать на новых оборонительных позициях и дожить до весны, а нет, так все здесь и поляжем.

За думками я даже вздремнул немного, минут двадцать, и очнулся от крика с вражеской стороны.

— Сашка. — В темноте пронёсся яростный голос Бурова. — Ты ещё здесь, сучонок?

— Привет, Кара, — не высовываясь в проём, ответил я ему. — Рад, что ты ещё существуешь. Как поживаешь?

— Ха-ха, — рассмеялся командир наёмников. — Получше тебя, Саша. Иди к нам.

— Нет, лучше уж вы к нам.

— Что же ты меня продал, парень?

— Продают за бабки, Кара, а ты меня знаешь, для меня главное в жизни — Родина и Идея. Впрочем, не об этом разговор. Хочу спросить тебя, как семья твоя поживает и как там Марьяна.

— Ах ты, падла, — донеслось до меня, и в дыру, через которую я переговаривался с вражеской стороной, влетело несколько пуль. Понятно, как я и думал, подошли снайперы и на голос шмалять стали. — Не стрелять! — раздался голос Бурова. — Саня, ты жив?

— А что мне сделается, дядя Коля, жив, конечно. Так как насчёт семьи?