Не к добру сердце мое что-то предвещает;

Не к добру без еды ты стоишь унылый!

Конь мой, конь, верный конь, понесемся к милой!»

Конь вздрогнул, и сильней витязь возмутился,

В милый край, в страшный край как стрела пустился.

Ночь прошла, все светло: виден храм с дубровой,

Конь заржал, конь взвился над могилой новой.

1821 или 1822

У нас, у небольших певцов,

Рука и сердце в вечной ссоре:

Одной тебе, без лишних слов,

Давно бы несколько стихов

Сердечных молвило, на горе

Моих воинственных врагов;

Другая ж лето все чертила

В стихах тяжелых вялый вздор,

А между тем и воды с гор

И из чернильницы чернила

Рок увлекал с толпой часов.

О, твой альбом-очарователь!

С ним замечтаться я готов.

В теченьи стольких вечеров

Он, как старинный мой приятель,

Мне о былом воспоминал!

С ним о тебе я толковал,

Его любезный обладатель!

И на листках его встречал

Черты людей, тобой любимых

И у меня в душе хранимых

По доброте, по ласкам их

И образованному чувству

К свободно-сладкому искусству

Сестер бессмертно молодых.

1821 или 1822

Перед вами нуль Тимковский!

В вашей славе он погас;

Вы по совести поповской,

Цензируя, жмете нас.

Славьтесь, Бируков, Красовский!

Вам дивится даже князь!

Член тюремный и Библейский

Цензор, мистик и срамец,

Он с душонкою еврейской,

Наш гонитель, князя льстец.

Славься, славься, дух лакейский,

Славься, доблестный подлец!

Вас и дух святый робеет;

Он, как мы у вас в когтях;

Появиться он не смеет

Даже в Глинкиных стихах.

Вот как семя злое зреет!

Вот как всё у нас в тисках!

Ни угрозою, ни лаской,

Видно, вас не уломать;

Олин и Григорий Спасский

Подозренья в вас родят.

Славьтесь цензорской указкой!

Таски вам не миновать.

Между 1821 и 1824

ES KANN SCHON NICHT IMMER SO BLEIBEN [3]

(Посвящена Баратынскому и Коншину)

Ничто не бессмертно, не прочно

Под вечно изменной луной,

И все расцветает и вянет,

Рожденное бедной землей.

И прежде нас много, веселых,

Полюбят любовь и вино,

И в честь нам напенят бокалы,

Любившим и пившим давно.

Теперь мы доверчиво, дружно

И тесно за чашей сидим.

О дружба, да вечно пылаем

Огнем мы бессмертным твоим!

1822 Роченсальм, в Финляндии

Что Иличевский не в Сибири,

С шампанским кажет нам бокал,

Ура, друзья! В его квартире

Для нас воскрес лицейский зал.

Как песни петь не позабыли

Лицейского мы мудреца,

Дай бог, чтоб так же сохранили

Мы скотобратские сердца.

Не часто к нам слетает вдохновенье,

И в краткий миг в душе оно горит;

Но этот миг любимец муз ценит,

Как мученик с землею разлученье.

В друзьях обман, в любви разуверенье

И яд во всем, чем сердце дорожит,

Забыты им: восторженный пиит

Уж прочитал свое предназначенье.

И пр’езренный, гонимый от людей,

Блуждающий один под небесами,

Он говорит с грядущими веками;

Он ставит честь превыше всех частей,

Он клевете мстит славою своей

И делится бессмертием с богами.

1822

Младой певец, дорогою прекрасной

Тебе идти к парнасским высотам,

Тебе венок (поверь моим словам)

Плетет амур с каменой сладкострастной.

От ранних лет я пламень не напрасный

Храню в душе, благодаря богам,

И им влеком к возвышенным певцам

К какою-то любовию пристрастной.

Я Пушкина младенцем полюбил,

С ним разделял и грусть и наслажденье,

И первый я его услышал пенье

И за себя богов благословил,

Певца Пиров я с музой подружил

И славой их горжусь в вознагражденье.

1822

Златых кудрей приятная небрежность,

Небесных глаз мечтательный привет,

Звук сладкий уст при слове даже нет

Во мне родят любовь и безнадежность.

На то ли мне послали боги нежность,

Чтоб изнемог я в раннем цвете лет?

Но я готов, я выпью чашу бед:

Мне не страшна грядущего безбрежность!

Не возвратить уже покоя вновь,

Я позабыл свободной жизни сладость,

Душа горит, но смолкла в сердце радость,

Во мне кипит и холодеет кровь:

Печаль ли ты, веселье ль ты, любовь?

На смерть иль жизнь тебе я вверил младость?

1822

Я плыл один с прекрасною в гондоле,

Я не сводил с нее моих очей;

Я говорил в раздумьи сладком с ней

Лишь о любви, лишь о моей неволе.

Брега цвели, пестрело жатвой поле,

С лугов бежал лепечущий ручей,

Все нежилось. — Почто ж в душе моей

Не радости, унынья было боле?

Что мне шептал ревнивый сердца глас?

Чего еще душе моей страшиться?

Иль всем моим надеждам не свершиться?

Иль и любовь польстила мне на час?

И мой удел, не осушая глаз,

Как сей поток, с роптанием сокрыться?

1822

София, вам свои сонеты

Поэт с весельем отдает:

Он знает, от печальной Леты

Альбом ваш верно их спасет!

1822 или 1823

Роза ль ты, розочка, роза душистая!

Всем ты, красавица, роза цветок!

Вейся, плетися с лилией и ландышем,

Вейся, плетися в мой пышный венок.

Нынче я встречу красавицу девицу,

Нынче я встречу пастушку мою:

«Здравствуй, красавица, красная девица!»

Ах!.. и промолвлюся, молвлю: люблю!

Вдруг зарумянится красная девица,

Вспыхнет младая, как роза цветок.

Взглянь в ручеек, пастушка стыдливая,

Взглянь: пред тобою ничто мой венок!

1822 или 1823

Воспламенить вас — труд напрасный,

Узнал по опыту я сам;

Вас боги создали прекрасной -

Хвала и честь за то богам.

Но вместе с прелестью опасной

Они хол’одность дали вам.

Я таю в грусти сладострастной,

А вы, назло моим мечтам,