Все пьет наслажденье притекшею весной:

Чуть з’ефир, струяся, березу колышет,

И с берега лебедь понесся волной

К зовущей подруге на остров пустынный,

Над розой трепещет златой мотылек,

И в гулкой долине любовью невинной

Протяжно вздыхает пастуший рожок

Лишь ты, о Дорида, улыбкой надменной

Мне платишь за слезы и муки любви!

Вглядись в мою бледность, в мой взор помраченный:

По ним ты узнаешь, как в юной крови

Свирепая ревность томит и сжигает!

Не внемлет… и в плясках, смеясь надо мной,

Назло мне красою подруг затемняет

И узников гордо ведет за собой.

1815

Здравия полный фиал Игея сокрыла в тумане,

Резвый Эрот и хариты с тоскою бегут от тебя:

Бледная тихо болезнью на ложе твое наклонилась,

Сон сменяется стоном, моленьем друзей тишина.

Тщетно ты слабую длань к богине младой простираешь,

Тщетно — не внемлет Игея, молчит, свой целительный взор

Облаком мрачным затмила, и Скорбь на тебя изливает

С колкой улыбкою злобы болезни и скуки сосуд.

Юноша! что не сзовешь веселий и острого Мома?

С ними Эрот и хариты к тебе возвратятся толпой,

Лирой, звенящею радость, отгонят болезни и скуку

И опрокинут со смехом целебный фиал на тебя.

Дружба даст помощи руку, Вакх оживит твои силы,

Лила невольно промолвится, скажет, краснея, «люблю»,

С трепетом тайным к тебе прижимаясь невинною грудью,

И поцелуй увенчает блаженное время любви.

1815

Кто, как лебедь цветущей Авзонии,

Осененный и миртом и лаврами,

Майской ночью при хоре порхающих,

В сладких грезах отвился от матери, -

Тот в советах не мудрствует, на’ стены

Побежденных знамена не вешает,

Столб кормами судов неприятельских

Он не красит пред храмом Ареевым,

Флот, с несчетным богатством Америки,

С тяжким золотом, купленным кровию,

Не взмущает двукраты экватора

Для него кораблями бегущими.

Но с младенчества он обучается

Воспевать красоты поднебесные,

И ланиты его от приветствия

Удивленной толпы горят пламенем.

И Паллада туманное облако

Рассевает от взоров, — и в юности

Он уж видит священную истину

И порок, исподлобья взирающий!

Пушкин! Он и в лесах не укроется,

Лира выдаст его громким пением,

И от смертных восхитит бессмертного

Аполлон на Олимп торжествующий.

1815 (?)

Либер, Либер! я шатаюсь,

Все вертится предо мной,

Дай мне руку — и с землей

Я надолго распрощаюсь!

Милый бог, подай бокал,

Не пустой и не с водою, -

Нет, с той влагой золотою,

Чем я горе запивал!

Зол Амур, клянусь богами!

Зол, я сам то испытал:

Святотатец, разбавлял

Он вино мое слезами!

Говорят: проказник сам -

Лишь вино в бокал польется -

Присмиреет, засмеется

И хорош бывает к нам!

Так пои его ты вечно

Соком радостным твоим,

Царствуй, царствуй в дружбе с ним,

Возврати нам мир сердечный!

Как в то время я напьюсь,

В честь твою, о краснощекой!

Как я весело с жестокой,

Как я сладко обнимусь!

Державин умер! чуть факел погасший дымится, о Пушкин!

О Пушкин, нет уж великого! Музы над прахом рыдают!

Их персты по лирам не движутся, голос в устах исчезает!

Амура забыли печальные, с цепью цветочною скрылся

Он в диком кустарнике, слезы катятся по длинным ресницам,

Забросил он лук и в молчаньи стрелу об колено ломает;

Мохнатой ногой растоптал свиристель семиствольную бог Пан.

Венч’ан осок’ою ручей убежал из повергнутой урны,

Где Бахус на тигре, с толпою вакханок и древним Силеном,

Иссечен на мраморе — тина льется из мраморной урны, -

И на руку нимфа склонясь печально плескает струею!

Державин умер! чуть факел погасший дымится, о Пушкин!

О Пушкин, нет уж великого! музы над прахом рыдают!

Веселье в Олимпе, Вулкан хромоногий подносит бессмертным

Амврозию, нектар подносит Зевсов прелестный любимец.

И каждый бессмертный вкушает с амврозией сладостный нектар,

И, отворотясь, улыбается Марсу Венера. И вижу

В восторге я вас, полубоги России. Шумящей толпою,

На копья склонясь, ожиданье на челах, в безмолвьи стоите.

И вот повернул седовласый Хрон часы, вот пресекли

Суровые парки священную нить — и восхитил к Олимпу

Святого певца Аполлон при сладостной песне бессмертных:

«Державин, Державин! хвала возвышенным поэтам! восстаньте,

Бессмертные, угостите бессмертного; юная Геба,

Омой его очи водою кастальскою! вы, о хариты,

Кружитесь, пляшите под лиру Державина! Долго не зрели

Небесные утешенья земли и Олимпа, святого пиита».

И Пиндар узнал себе равного, Флакк — философа — брата

И Анакреон нацедил ему в кубок пылающий нектар.

Веселье в Олимпе! Державин поет героев России.

Державин умер! чуть факел погасший дымится, о Пушкин!

О Пушкин, нет уж великого! Музы над прахом рыдают.

Вот прах вещуна, вот лира висит на ветвях кипариса,

При самом рожденьи певец получил ее в дар от Эрмия.

Сам Эрмий уперся ногой натянуть на круг черепахи

Гремящие струны — и только в часы небесных восторгов

Державин дерзал рассыпать по ней окрыленные персты.

Кто ж ныне посмеет владеть его громкою лирой? Кто, Пушкин?!

Кто пламенный, избранный Зевсом еще в колыбели, счастливец,

В порыве прекрасной души ее свежим венком увенчает?

Молися каменам! и я за другого молю вас, камены!

Любите младого певца, охраняйте невинное сердце,

Зажгите возвышенный ум, окрыляйте юные персты!

Но и в старости грустной пускай он на лире,

Гремящей сперва, ударяя — уснет исчезающим звоном!

Июль 1816

Все изменилось, Платон, под скипетром старого Хрона:

Нет просвященных Афин, Спарты следов не найдешь,

Боги покинули греков, греки забыли свободу,

И униженный раб топчет могилу твою!

1816

Хор

Шесть лет промчались, как мечтанье,

В объятьях сладкой тишины,

И уж отечества призванье

Гремит нам: шествуйте, сыны!

1-й голос

О матерь! Вняли мы признанью,

Кипит в груди младая кровь!

Длань крепко съединилась с дланью,

Связала их к тебе любовь.

Мы дали клятву: все родимой,

Все без раздела — кровь и труд.

Готовы в бой неколебимо,

Неколебимо — правды в суд.

Хор

Шесть лет промчались, как мечтанье,

В объятьях сладкой тишины,