Наконец их молитвы были услышаны, и жена Токубэи родила дочь. Девочка была очень симпатичной и получила имя Цую. Поскольку молока матери не хватало, они наняли няню по имени О-Содэ.

О-Цую подросла и стала очень красивой девочкой. Но в возрасте пятнадцати лет она заболела, и лекари полагали, что она умрет. В то время няня О-Содэ, которая любила О-Цую как свою дочь, отправилась в храм Саиходзи и возносила страстные мольбы Фудо-Саме от лица девочки. Ежедневно в течение двадцати одного дня она ездила в храм и молилась; в конце концов, О-Цую внезапно полностью выздоровела.

Тогда в доме Токубэи воцарилась большая радость. Он устроил праздник для всех своих друзей в честь этого счастливого события. Но ночью во время праздника няня О-Содэ внезапно заболела, а на следующее утро доктор, которого вызвали для нее, сообщил, что она умирает.

Тогда все семейство, в большой печали, собралось вокруг ее кровати, чтобы попрощаться с ней. Но она сказала им:

– Сейчас я должна вам сообщить что-то, чего вы не знаете. Моя молитва была услышана. Я молила Фудо-Саму, чтобы мне можно было умереть вместо О-Цую, и он, по своей большой милости, разрешил мне. Поэтому вы не должны огорчаться из-за моей смерти... но у меня есть одна просьба к вам. Я обещала Фудо-Саме, что я посажу вишневое дерево в саду Саиходзи в качестве благодарственной жертвы и ознаменования. Теперь я не смогу сделать это сама, поэтому я прошу вас исполнить мою клятву за меня... Прощайте, дорогие друзья, и помните, что я была счастлива умереть ради блага О-Цую.

После похорон О-Содэ родители О-Цую посадили в саду Саиходзи молодую вишню – самую красивую, которую только можно было найти. Дерево росло, а на шестнадцатый день второго месяца следующего года – в годовщину смерти О-Содэ – оно чудесным образом расцвело. Оно продолжало расцветать двести пятьдесят четыре года – всегда в шестнадцатый день второго месяца; его цветы, розовые и белые, были похожи на соски женских грудей, обрызганные молоком. И люди называли его Убадзакурой – "Вишневым деревом няни".

Было приказано, чтобы казнь проводилась в саду ясики [37]. Человек был отведен туда и поставлен на колени на широком посыпанном песком месте, пересеченном линией тоби-иси, или камней, используемых для мощения дорожек, какие все еще можно увидеть в японских декоративных садах. Его руки были связаны сзади. Слуги принесли ведра воды и мешки для риса, заполненные галькой. Они расставили эти мешки вокруг стоящего на коленях человека, так чтобы он не мог двигаться. Прибыл хозяин, который наблюдал за приготовлениями. Он счел их удовлетворительными и не сделал никакого замечания.

Внезапно осужденный человек выкрикнул ему:

– Достопочтенный господин, проступок, за который я был осужден, я совершил неумышленно. Только моя очень большая глупость послужила причиной ошибки. От рождения глупый из-за своей кармы, я не всегда мог понимать, что делаю ошибки. Но убивать человека за то, что он глуп, неправильно, и за это зло воздается. Вы убиваете меня, и я буду отмщен; из чувства обиды, которое вы вызываете, прибудет месть, и за зло будет воздано злом...

Если человека убить, когда тот чувствует сильную обиду, его призрак будет способен отомстить убийце. Это самурай знал. Он ответил очень мягко, почти ласково:

– Мы позволим вам пугать нас столько, сколько вы пожелаете – но после вашей смерти. Однако трудно представить, что вы осознаете то, о чем говорите. Попытаетесь ли вы дать нам какой-либо знак вашей большой обиды – после того, как ваша голова будет отрублена?

– Конечно, да, – ответил человек.

– Очень хорошо, – сказал самурай, доставая свой длинный меч, – теперь я отрублю вам голову. Прямо перед вами лежит камень. После того, как ваша голова будет отрублена, попробуйте его укусить. Если ваш рассерженный призрак поможет вам сделать это, некоторые из нас, может быть, испугаются... Вы попробуете укусить камень?

– Я укушу его! – кричал человек в большом гневе. – Я укушу его! Я укушу его!

Последовал быстрый, размашистый удар и глухой хруст. Связанное тело накренилось на мешки из-под риса, две струи крови хлынули из рассеченной шеи, голова слетела на песок. Она медленно покатилась к камню, а затем, внезапно подпрыгнув, вцепилась в верхний край камня зубами, отчаянно держалась за него на мгновение, упала и застыла.

Все молчали. Слуги в ужасе смотрели на своего хозяина. Он, казалось, был весьма беззаботным. Он просто передал меч ближайшему слуге, который из деревянного ковша полил водой на лезвие, а затем несколько раз тщательно протер сталь листом мягкой бумаги... Таким образом, окончилась официальная часть этого инцидента.

Несколько месяцев после этого слуги и члены семьи жили в постоянном страхе, что их посетит призрак. Никто из них не сомневался, что обещанная месть свершится, и постоянный ужас, в котором они находились, заставлял их слышать и видеть многое из того, чего не было. Они стали бояться звука ветра в бамбуке и теней в саду. Наконец, посовещавшись, они решили попросить своего хозяина совершить Сэгаки-службу [38]от имени мстительного духа.

– Это излишне, – сказал самурай, когда его старший слуга передал ему общее желание. – Я понимаю, что стремление умирающего человека к мести может служить причиной для опасения. Но в этом случае бояться нечего.

Слуга смотрел на своего хозяина с мольбой в глазах, но не решался спросить о причине его удивительной самоуверенности.

– О, причина достаточно проста, – объявил самурай, угадав невысказанное сомнение. – Только самое последнее намерение того человека могло быть опасно. Когда я спровоцировал его дать мне знак, я отвлек его внимание от желания отомстить. Он умер со страстным желанием вцепиться в камень, и только той цели он был способен достичь, но никакой иной. Все остальное он, должно быть, забыл. Так что вы не должны чувствовать никакого опасения в дальнейшем по этому поводу.

И действительно, мертвец не доставил никакой неприятности. Ничего вообще не произошло.

Восемь веков назад священники Мугэнямы в провинции Тотоми [39]захотели изготовить большой колокол для своего храма и попросили женщин своего прихода помочь им и принести старые бронзовые зеркала, из которых можно было бы отлить колокол.

В то время в Мугэняме жила молодая женщина, жена земледельца. Она принесла свое зеркало в храм, но потом сильно жалела о нем. Она вспоминала то, что ее мать говорила об этом зеркале, а также то, что оно принадлежало не только ее матери, но и матери, и бабушке ее матери; она вспоминала счастливые улыбки, которые это зеркало отражало. Конечно, если бы она могла предложить священникам некоторую сумму денег вместо зеркала, она попросила бы, чтобы они вернули ее семейную реликвию. Но у нее не было достаточно денег. Всякий раз, когда она приходила к храму, она видела свое зеркало, находившееся во внутреннем дворе, за оградой, среди сотен других зеркал, нагроможденных там. Она узнала его по изображению сё-тику-баи на его обратной стороне; эти приносящие удачу символы сосны, бамбука и сливы очаровали ее глаза, когда в младенческом возрасте мать впервые показала ей зеркало. Она ждала случая украсть зеркало и спрятать его, так чтобы она могла после этого всегда беречь его. Но такого случая не было, и она стала очень несчастной, чувствуя, будто она по глупости отдала часть своей жизни. Она размышляла над старым высказыванием, что зеркало – это Душа женщины (мистическое высказывание, соответствующее китайскому представлению о Душе, написанное на задней части многих бронзовых зеркал), и она боялась, что сейчас оно было более роковым, чем как она считала прежде. Но она не смела говорить о своих страданиях никому.