— Ну, давай, Смоки, будь хорошей девочкой! — начала я.

Кошечка сделала несколько неуверенных движений вниз, но затем замерла, открыла свой крошечный ротик и снова испуганно замяукала.

— Если я вас подниму, вы, наверное, сможете до нее дотянуться, — предположил Дэвид. — Давайте попробуем?

Прежде чем я успела сообразить, что произошло, он обхватил меня за талию и поднял вверх. Я схватила котенка. Напуганное животное моментально вывернулось из моих рук и спрыгнуло на землю, быстро скрывшись в сумерках.

Доктор Коллендер отпустил меня. Мы стояли очень близко друг от друга, и я была настолько взволнована его близостью, что не могла ни двигаться, ни говорить.

— Дженни… — начал он и положил руку мне на плечо. Возможно, оттого, что было слишком темно, это движение вышло у него каким-то неуверенным, словно щупающим, и благодаря своему возбужденному состоянию я расценила его неверно. Оно показалось мне грубым и фамильярным. Кровь ударила мне в голову.

— Уберите свои руки! — воскликнула я возмущенно. Все мое разочарование хлынуло наружу, и я отвесила ему звонкую пощечину.

Он отшатнулся, и тут только я осознала, что сделала. Меня буквально затрясло от страха.

Его голос прозвучал резко:

— Мне бы только хотелось знать, чем я заслужил это?

Мне не оставалось ничего лучшего, как ответить:

— Если вы еще раз меня тронете… — Но договорить я не смогла, захлебнувшись слезами.

— Не беспокойтесь на этот счет, моя милая! Это последнее, чего бы я желал, — сказал он ледяным тоном, растворяясь в кромешной тьме больничного сада.

— Да она и за сотню лет не сможет стать настоящей медсестрой!

Я везла по коридору тележку с бельем и услышала эту язвительную реплику сестры в ее разговоре со старшей сиделкой Шортер. Предметом их разговора была сестра-сиделка Дьюнн, которая как раз выбежала из кабинета с заплаканными глазами.

Эйлин Дьюнн была первокурсницей из терапевтического отделения. Она временно заменяла Дашфорд, которая была в отпуске. Я скучала по Линде, и с ее сменщицей у нас не складывались дружеские отношения. Хотя я и считала слова старшей сестры чересчур жестокими, я не могла не признать, что в них была доля истины.

Дьюнн была красивой девушкой, похожей на знаменитую Элизабет Тейлор. Правда, улыбалась она редко, и чаще можно было видеть, как она проходила мимо с абсолютно отсутствующим видом.

Мне стало жаль ее: наверняка не слишком приятно неожиданно сменить палату.

Вероятно, она ощущала себя здесь не в своей тарелке. С такими мыслями я постучала вечером в ее комнату.

— Войдите… О, это ты, Kapp! Что случилось?

— Да, собственно, ничего. Просто решила заглянуть к тебе поболтать. Сестра обошлась с тобой сегодня резковато, да?

— Мне наплевать…

Она небрежно раскинулась на кровати, на ней был довольно вызывающий алый халат. Я заметила, как ее взгляд скользнул по куче учебников, лежавших рядом с ней.

— Что, зубришь? — спросила я.

— Да, а что, у тебя есть какие-нибудь возражения по этому поводу?

— Нет, конечно же нет, но я на твоем месте не стала бы особенно перенапрягаться. Знаешь, я замечала, что людям, которые не слишком преуспевают в практике, легко дается теория.

Она язвительно улыбнулась:

— Вот это я называю чувством такта отбойного молотка!

— Прости, если мои слова тебя задели… — сказала я, тщетно пытаясь наладить с ней хоть какой-нибудь контакт.

Следующая ее фраза весьма неприятно меня обожгла.

— Слушай, Kapp, если тебе больше ничего не нужно, не прекратишь ли ты эту дурацкую болтовню? Я вообще хочу обо всем этом забыть.

— Прости, — сказала я. — Я просто подумала…

— Я знаю, но это бесполезно. Все сострадание мира не поможет, когда дела идут так плохо.

— Ну, тогда я пойду, — сказала я поспешно.

Когда я вышла за дверь, то почувствовала дикое раздражение на себя и на нее, и у меня даже возникло импульсивное желание вернуться и высказать ей все, что я о ней думаю. Но вдруг из ее комнаты я услышала странное бормотание. Она явно разговаривала вслух сама с собой.

Я бросилась в свою комнату. Что же такое творится с Дьюнн?

Я как раз перед этим учила психиатрию, и у меня в мозгах прочно засели всевозможные симптомы психосоматической активности. «Пациент очень разговорчив… Его мысли могут сменяться так быстро, что речь становится малопонятной… Он очень беспокоен, и его суждения часто беспорядочны…»

Я сказала себе, что сама сошла с ума, но продолжала невольно обдумывать свою идею. Может быть, у Дьюнн действительно психическое расстройство? И именно этим объясняется ее неровное поведение и отсутствующий вид во время работы?

Но я моментально забыла о Дьюнн, когда ко мне в комнату ворвалась сестра Лесли:

— Слушай, Kapp, ты видела доску объявлений?

— Да, — зевнула я. — В будущем медсестры не будут ходить мимо докторских корпусов…

— Да нет, я не имею в виду весь этот вздор! Я тебе говорю о праздновании девятнадцатой годовщины основания нашей клиники.

— А! Нас всех заставят мыть и драить полы и окна, а сестра-хозяйка станет каждый день водить к нам каких-нибудь важных персон.

— Слушай, ты дашь мне закончить? Я пытаюсь сказать тебе, что образована инициативная группа для организации развлекательного шоу по этому случаю. Сегодня они собираются в комнате отдыха, чтобы обсудить план действий. Ты придешь?

Я сразу загорелась. Это звучало здорово. Мы устраивали подобное шоу на «день смеха» в клинике в Манчестере, и у нас получилось классное зрелище.

— Можешь на меня рассчитывать, — сказала я. — А парни придут?

— Да это их идея! И Иуда — один из главных заводил. Помнишь, тот сумасшедший студент, с которым вы так здорово твистовали на последних танцах? Слушай, ты и теперь должна с ним сплясать, Kapp!

— Кто, я? Перед сестрой-хозяйкой и всей клиникой? Ну уж нет!

— Держу пари, ты передумаешь! Ладно, увидимся после ужина!

Когда я пришла в комнату отдыха, там уже все бурлило. Парни выбивались из сил, выдвигая самые сумасшедшие идеи, которые немилосердно отвергались сплоченной группой сестер-старшекурсниц. Наконец старшая сиделка Уильямс, основательно поднаторевшая в организации прошлых шоу, избрала организационную группу, и страсти чуть поутихли.

Иуда радостно меня приветствовал. Его рыжие волосы и борода, казалось, встали дыбом от восхищения.

— Вот и Дженни! У нас будет сногсшибательный номер — «Танец апачей»! Как раз то, что надо, а? Ну-ка иди сюда, давай попробуем.

Не теряя времени, он подскочил, вихрем закружил меня и наконец перекинул через себя. Мне стало так смешно, что для протестов просто не хватило дыхания. И вдруг я увидела знакомую фигуру в дверях.

Это был Дэвид Коллендер.

Сконфуженная, я остановилась, смех замер у меня в горле. Я не видела его со времени нашей последней злосчастной встречи, когда я так глупо ударила его по лицу. Вероятно, во всей истории Райминстера медсестра-второкурсница ни разу еще не вела себя с хирургом подобным образом.

Он подошел к Иуде.

— Очень профессионально, — сказал он, саркастически улыбаясь.

— Стараюсь, сэр, — скромно ответил Иуда. — Может быть, вы тоже исполните у нас какой-нибудь номер? Метание ножей, например?

Доктор Коллендер скривил рот в улыбке.

— Прошу прощения, — сказал он. — Я никогда не знаю заранее, когда буду свободен.

Он повернулся к Иуде спиной и направился ко мне.

— Мои поздравления! — сказал он сухо. — Я вижу, что вы все-таки не возражаете против фамильярности, когда она исходит от студентов-медиков. Вы даже позволяете им швырять себя через голову.

Мое сердце внезапно ухнуло вниз. Значит, он не намерен был забывать тот проклятый инцидент.

— Это было в шутку, — смешалась я. — Но я прошу у вас прощения за то, что произошло тем вечером. Я ошиблась — теперь я это понимаю.

Он мрачно посмотрел на меня: