Меня снова перевели на дневные дежурства.

Когда я разносила чай, миссис Литтл, которая пробыла у нас довольно долго, сообщила мне, что во вторник она отправится домой.

— Доктор Маллен дал свое согласие сегодня утром, сестра, — радостно проговорила она. — Теперь все, чего я хочу, — это наконец-то выиграть в лотерею! Держите за меня кулаки — сегодня вечером будут опубликованы результаты!

Я улыбнулась. Миссис Литтл свято верила, что однажды удача повернется к ней лицом.

Позже, когда мы готовили ужин, она принялась проверять результаты по одной из вечерних газет. Внезапно она закричала:

— У меня получилось! Я выиграла.

Старшая сиделка заворчала на нее за то, что она подняла такой шум, но она вряд ли ее слышала.

— Все шесть сошлись! Я выиграла деньги! Вот, сестра, проверьте вы, а то я слишком взволнована для этого.

Сестра Дашфорд пробежала глазами газетную колонку:

— Да, вы правы! Примите мои поздравления. Но не слишком обольщайтесь. Никакой выигрыш не стоит таких переживаний.

— Это не важно, милочка! — Ее лицо горело от возбуждения. — Главное, что я что-то выиграла! Подождите, пока об этом услышит мой муженек. Он всегда говорил мне, что я ничего не выиграю… Ах, скорей бы, не могу дождаться, так мне не терпится ему обо всем рассказать!

Мы все поздравляли ее. Она снова взяла газету, пробегая глазами заметки, опубликованные в ней.

— Ну, так и есть. Я ничего другого и не ожидала…

Вдруг она замолчала и изменилась в лице, перевернув газетную страницу.

— Вот, смотрите! Они нашли эту пропавшую девушку, Монику Фрайн.

— А что там написано?

Несколько ходячих пациенток вместе с Линдой столпились вокруг постели миссис Литтл. Газета пошла по рукам.

— Дайте мне прочесть!

— Здесь сказано, что она пострадала. Да она здесь, в больнице. Вот, смотрите — в отделении неотложной помощи!

Мое сердце едва не остановилось. Занимаясь измерением температуры и пульса, я взяла запястье пациентки, глядя на часы невидящим взглядом и стараясь расслышать что-нибудь еще.

— Тут сказано, что она упала в каменный карьер. А что она там делала, интересно? Наверное, хотела совершить самоубийство.

Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем я добралась до кровати миссис Литтл.

— Можно мне взглянуть на газету? — попросила я.

— Да, конечно. Вот, читайте, сестра.

Я прочитала:

«Полиция и ее добровольные помощники обыскали сегодня отдаленную каменоломню в окрестностях Линдэйла и нашли там пропавшую из Райминстера женщину, миссис Монику Фрайн. Она лежала на дне раненая, без сознания и была срочно доставлена в отделение неотложной помощи клиники Райминстера».

Я заставила себя дочитать до конца.

«Полная картина еще не ясна, но в полиции ответственный по связям с прессой намекнул нам, что несчастный случай мог приключиться из-за «личных неприятностей потерпевшей».

Другими словами, газета намекала на завуалированную попытку самоубийства.

— Сестра, вы не проверили мой пульс! Почему вы пропустили меня?

Обычные слова, но они прозвучали для меня как гром небесный. Я повернулась к миссис Литтл. Хотя ее уже почти выписали из больницы и одна пропущенная проверка пульса не могла сыграть существенной роли, все же это было очень важно. Если у медсестры отсутствует внутренняя дисциплина даже в таких мелочах, однажды неизбежно наступит день, когда чувство ответственности подведет ее.

Секундная стрелка на моих часах обежала круг. Я отпустила ее запястье и снова взяла газету.

— Можно мне у вас это позаимствовать?

— Конечно, милочка. Хотя я не назвала бы это приятным чтением. Бедная девушка! Это сообщение несколько подпортило мне радость от выигрыша.

Придя к себе в комнату после дежурства, я еще раз перечитала заметку. Теперь, когда первый шок прошел, я стала с беспокойством размышлять о том, как сильно пострадала Моника Фрайн и что бы произошло, если бы она умерла. Если они вынесут заключение, что это была попытка самоубийства, будет ли в этом замешан Дэвид?

Вечерние выпуски газет должны были принести в комнату для отдыха, поэтому я решила спуститься, чтобы узнать что-нибудь еще.

Газеты лежали на столе около двери. Я просмотрела одну или две из них и не обнаружила ничего нового. Затем в комнату вошла группа сестер из операционной.

Они обсуждали Дэвида.

— Подумать только, довести ее до такого! — сказала одна из них. — Я всегда говорила, что он загадочный человек.

Я загородилась газетой и слушала затаив дыхание.

— Тоже мне «загадочный человек»! Я думаю, что он вел себя низко и подло. Я имею в виду все эти гулянья по вечерам с Пиннок, в то время как бедная девушка оставалась одна… Говорят даже, что у него было еще что-то с Kapp.

— Эта Kapp себе на уме…

— А что еще ты можешь сказать об этой Kapp?

Я появилась из-за газеты, как ангел мщения. Вокруг меня замелькали сконфуженные лица.

— Я могу сказать, что, если рыбка идет к тебе в сети, не упускай ее. — Маккензи надменно выпрямилась.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — разозлилась я. — Хотя могу догадаться. Если хочешь знать правду, Дэвид Коллендер — мой друг.

— Просто друг, да? — иронически улыбнулась Джемисон. — С каких это пор хирурги стали искать себе друзей среди младших сиделок?

— Ты можешь смеяться, сколько тебе вздумается, но это правда. — Мой голос звенел. — И вам не стоит сплетничать за спиной доктора Коллендера. Это вовсе не то, что вы думаете!

— Неужели? Я сужу о человеке по его поступкам — этого для меня вполне достаточно.

Теперь я уже была окончательно выведена из себя:

— Когда людей доводят до ручки, они иногда делают безумные вещи. Пьют, гоняют машину на бешеной скорости, ведут себя глупо.

— Вы только послушайте ее! Можно подумать, что ему только нимба и крыльев не хватает.

Не знаю, что могло бы за этим последовать, если бы меня не вызвала из комнаты старшая сиделка Шортер.

— Будьте внимательны, Kapp, — предупредила она меня. — В таких ситуациях очень легко сказать больше, чем нужно. Если вы действительно беспокоитесь за доктора Коллендера, как и большинство из нас, то, чем меньше вы будете распространяться о его личной жизни, тем лучше.

Я пристыженно кивнула, понимая, что она права. Лучше бы я вырвала себе язык, чем ввязалась в эту склоку.

На следующее утро я была занята в стерилизационной комнате, когда мистер Хорас Мэйхью пришел в палату с ежедневным обходом. Я думала, что сопровождать его будет Тони Маллен. Но вместо него по коридору шел Дэвид Коллендер.

Его лицо было бледным и напряженным. Я услышала, как старшая сестра обращается к нему с особой мягкостью, и поблагодарила ее про себя. Не требовалось особого воображения, чтобы представить множество любопытных глаз, ожидающих его в палате.

Ко мне подбежала Дашфорд:

— Доктор Коллендер здесь. Ты видела его? Он выглядит ужасно.

— А чего ты еще ожидала? — резко ответила я, почти радуясь возможности выместить на ней терзавшее меня раздражение.

— Я не знаю, как он будет работать в таком состоянии, — продолжала она. — И кроме того, все это шушуканье в палате вокруг него…

— Хороший врач всегда ставит своих пациентов на первое место, — холодно сказала я.

Мистер Хорас Мэйхью и доктор Коллендер провели много времени около женщины с острой гипертонией. Ее состояние было крайне неудовлетворительным, и было решено применить хирургическое вмешательство. При этом были необходимы две операции — на пояснице и центральном нервном узле, с интервалом в две недели. В таких случаях послеоперационное состояние бывает болезненным, так как в центральном нервном узле сконцентрированы все нервные окончания позвоночника.

Я услышала, что мистер Мэйхью распорядился сделать рентген. Это было необходимо, чтобы выяснить, не произошло ли повреждения плевры при операции, что могло привести к излишнему скоплению жидкости. Доктор Коллендер казался абсолютно спокойным, обсуждая этот случай и делая свои замечания. Его личные страдания никоим образом не должны были отразиться на его работе. У него хватало запаса сил, чтобы противостоять сложившейся ситуации.