Солнце медленно поднималось над спящей Флоренцией, заливая розоватым светом каменные стены домов, церквей и палаццо. Стоял апрель, и в воздухе носился легкий аромат клейких зеленых листочков и первых цветов. На водах Арно заиграли золотистые отблески, на узких, мощенных камнем улочках показались первые прохожие, а голуби и воробьи принялись расхаживать по тротуарам, купаться в пыльных ямках и приглаживать перья.

Зазвонили колокола на кампаниле Санта-Мария дель Фьоре. Вслед за кафедральным собором ожили остальные церкви и стали переговариваться на все лады: «С добрым утром, с добрым утром, флорентинцы! Хватит спать! Солнце взошло!»

От их звона и проснулась Беатрис Шеннон. Окна маленькой комнатки в студенческом общежитии, где она жила вдвоем с сестрой, выходили как раз на базилику Благовещения, колокола которой по утрам вполне заменяли будильник. Девушка зажмурилась и сладко потянулась, разминая затекшие за ночь мышцы. Легкие занавески не спасали от солнечных лучей, и они лежали желтыми пятнами повсюду — на деревянном полу, на белых простынях, на каштановых волосах и нежном лице Беатрис. Ходики на стене показывали шесть часов ровно.

Она сползла с кровати и прошла в ванную, бесшумно ступая босыми ногами по стертым доскам, чтобы не разбудить Сузан, которая до поздней ночи корпела над книжками. Утренний туалет юной англичанки занял не больше четверти часа: контрастный душ, чистка зубов, несколько взмахов расчески, чтобы привести в порядок спутавшиеся волосы, — и готово. Беатрис не пользовалась косметикой, а всякие кремы, притирания и маски в восемнадцать лет совсем ни к чему.

В последний раз взглянув в зеркало и тихонько вздохнув — собственная внешность никогда не приводила ее в восторг, — она вернулась в комнату. Да и как могут нравиться пухлые щечки, обыкновенные карие глаза и торчащие во все стороны тонкие, как паутина, волосы? К тому же от матери она унаследовала маленький рост и некоторую склонность к полноте. Беатрис не позволяла себе ни лишнего печенья, ни шоколадного мороженого и все же никогда не могла появиться на пляже без робости. Ей казалось, что все только и делают, что смотрят на нее и обсуждают недостатки ее чересчур округлой фигуры. Она и вправду редко оставалась незамеченной, но совсем по другим причинам.

Девушка уселась за стол, поджала ноги и открыла огромный учебник по истории итальянского искусства. Семестр подходил к концу, и приходилось заполнять пробелы в знаниях, снова и снова брать науки приступом. Допустим, теоретическую часть еще можно освоить, но вот на конкурсе творческих работ ее ждет полный провал. Как можно за два месяца написать большую картину и представить ее комиссии, если до сих пор нет даже сюжета, не говоря уже об эскизах и набросках?! Да, у отца найдется достаточно поводов, чтобы разбранить бездарную дочь и указать, что ей давно пора заняться чем-то более стоящим. «Ладно, об этом я подумаю завтра». Беатрис часто вспоминала эти слова Скарлет О'Хара и руководствовалась жизненным принципом любимой героини. Она положила поверх учебника истрепанный томик Петрарки и строго сказала себе: минуточек десять почитаю — и за Кватроченто! Прошло полчаса, час, а девушка все не могла оторваться от стихотворений, написанных вот уже более шести веков назад.

Вдруг резко зазвонил будильник, поставленный с вечера на восемь утра. Ну вот, опять два часа провела без толку! Беатрис в сердцах захлопнула сборник сонетов и встала, чтобы растолкать сестру. Раньше полудня Сузан сама никогда не просыпалась, поэтому приходилось каждый раз буквально выдергивать ее из постели и чуть ли не силком тащить в душ. Впрочем, Беатрис уже привыкла.

— Соня, подъем! Боттичелли ждет! — И она решительно сорвала одеяло с неподвижной фигуры. Через сорок минут сестры уже завтракали в студенческой столовой. За год жизни в Италии они отвыкли от плотного английского завтрака и довольствовались кофе и булочкой. За столик к ним подсел земляк и старый друг Брайан Бриджес, на подносе которого красовался полный набор блюд выходца с Британских островов: яичница с беконом, тосты с маслом и джемом, апельсиновый сок. Ему-то не нужно следить за фигурой!

— Привет, привет, юные нимфы! — воскликнул он, потирая руки. — Вы не представляете, какую замечательную фреску я обнаружил вчера в Сан-Доменико! Это в пригороде, во Фьезоле. Я засиделся допоздна, делая копию, даже пришлось брать такси, чтобы добраться до общежития. Любой уважающий себя художник должен видеть эту вещь!

Сузан сразу же заинтересовалась и принялась выспрашивать подробности, а Беатрис с равнодушным видом уткнулась в чашку с кофе. Мало того, что никакой она не художник, так еще нисколько себя не уважает. Да и как можно уважать человека, который ничем путным не занимается, а только книжки читает целыми днями. В том же печальном настроении она потащилась на занятия. Сначала придется прослушать полуторачасовую лекцию профессора Пондиани об особенностях изображения драпировок художниками венецианской школы в середине пятнадцатого века, а потом еще до скончания веков рисовать эту самую драпировку. И так три месяца!

Беатрис уже твердо решила, что осваивать европейскую живопись дольше не намерена. Да, отец прав: никакой она не художник, и незачем было терять два года во Флорентийской школе изящных искусств. В конце июня она уедет домой и больше никогда не ступит на благодатную землю Италии. Даже в качестве туриста.

Мысль о предстоящем отъезде омрачало лишь одно обстоятельство, которое было полным тезкой живописца эпохи французского романтизма Эжена Делакруа, имело шесть футов роста, светлые волосы, серые глаза и странный французско-американский акцент. Вот уже почти год как они посещают одни и те же лекции, и за все это время хорошо если перекинулись десятком слов. Ничто не связывало застенчивую, тихую Беатрис и этого веселого парня, вокруг которого постоянно вились эффектные девицы. Впрочем, судя по всему, ни одна красавица не задела его всерьез, потому что у Эжена не было постоянной подруги, а на вечеринках он танцевал со всеми, кто ему нравится. Так, по крайней мере, докладывала Сузан, обожавшая всякие праздники и сборища. Сестра же ее старалась держаться в стороне от шумной студенческой жизни и предпочитала уединение с книжкой.

Итак, после нескольких часов утомительных и совершенно бесполезных занятий Беатрис решила наградить себя за терпение и трудолюбие. Просто необходимо взять что-нибудь интересное в библиотеке и часок подышать свежим воздухом в парке. К тому же от запаха красок у нее разболелась голова. На этот раз она выбрала «Метаморфозы» Овидия, даже не заметив, что перед ней непереведенный вариант, написанный на латыни.

— Эту книгу редко берут, — заметила пожилая библиотекарша, сеньора Фабиани, заполняя формуляр. — Сейчас мало кто читает по-латыни. Последний раз она приглянулась этому милому юноше, Эжену Делакруа. Он только вчера ее вернул.

Что за нелепое совпадение! При мысли о том, что его пальцы перелистывали эти самые страницы, у Беатрис перехватило дыхание. Ей даже показалось, что тонкая бумага еще хранит запах его туалетной воды.

Купив по дороге коробку соку, она пересекла площадь Святого Марка и пошла в сторону сада Симплици. Там Беатрис уже давно облюбовала скамеечку в укромном уголке у фонтана, практически скрытую от посторонних глаз зарослями роз и жимолости. Теперь, когда ветки покрылись молодой листвой, живая изгородь стала непроницаемой.

Именно поэтому девушка сначала не заметила, что на ее скамейке кто-то сидит. А когда заметила, было уже поздно.

Однако Эжен Делакруа не услышал шагов по гравийной дорожке и не поднял взгляда. В руке он держал карандаш и старательно рисовал что-то на листе бумаги. Беатрис наметила план бегства, в душе проклиная еще одно совпадение и то, что она не догадалась сначала проверить, нет ли здесь кого.

Тут Эжен словно почувствовал ее присутствие и обернулся. В глазах его мелькнуло странное выражение, а на губах показалась нерешительная улыбка. Теперь уж разговора не избежать!