И следующим утром, пока первые ласковые лучи солнца скользили на плитках пола, было легко чувствовать себя веселой и приятно возбужденной. Лиз некоторое время лежала в постели, размышляя, то ли яркий солнечный свет создает впечатление более позднего часа, чем это есть на самом деле, то ли отец просто проспал. Но тут тишину, царившую в доме, нарушил странный звук, заставивший Лиз сесть в постели, прислушаться и тут же потянуться к халату и домашним туфлям.

Дверь в спальню отца, расположенная по другую сторону холла, была закрыта. Лиз постучала, но на ее стук никто не ответил. Она постучала еще раз, более настойчиво, а затем крикнула «Папа!» и, повернув ручку, заглянула в комнату.

На полпути между распахнутой дверью в ванную и своей постелью, уткнувшись лицом в пол, лежал Эндрю; его тело сотрясала дрожь, а пижама была мокрой от пота.

— Папа!

Подбежав к отцу, Лиз увидела раскатившиеся по ковру капсулы красного цвета. Почувствовав приступ болезни, Эндрю пошел в ванную за лекарством и по пути назад потерял сознание!

Лиз опустилась возле отца на колени и подняла пузырек. «Хинин?! Малярия... Его как-то нужно перенести на кровать, и немедленно». Лиз положила руку на плечо отца и снова позвала его.

Почувствовав прикосновение, Эндрю повернул голову, губы искривились в гримасе, которая должна была означать улыбку.

— Прости, Лиз, — прошептал он, — на этот раз приступ случился совершенно неожиданно. Обычно он предупреждает о своем приходе. Не пугайся. Такое состояние не продлится долго. Но будет лучше, если ты...

Новый приступ лихорадки прервал его на полуслове. Отдышавшись, Эндрю с помощью дочери добрался до постели. Здесь Лиз укрыла его легким пледом, сбегала за одеялом в свою комнату, а затем наклонилась к уху отца и прошептала, что сейчас она сбегает за месье или за мадам Симон и сразу же вернется.

Когда Лиз прибежала в гостиницу, ей стало ясно, что на самом деле было раннее утро. Единственным человеком, встретившим ее в гостинице, был орудовавший шваброй уборщик, который, недоумевая, выслушал ее заполошные восклицания:

— Управляющего! Ах да, я имею в виду le gérant[1], месье или мадам Симон, любого из них! Быстро! — Девушка замолчала в замешательстве, но в этот момент дверь кабинета открылась, и оттуда вышла мадам Симон.

Лиз подбежала к ней, благодаря судьбу за то, что мадам Симон достаточно хорошо владеет английским. Озабоченно кивая, управляющая выслушала Лиз и, когда та закончила свой сбивчивый рассказ, прошептала:

— Ах, бедняжка, как он страдает!

После этого она повысила свой мелодичный голос до такого пронзительного фальцета, что ее муж, появившись из кабинета, бросился выполнять все команды бегом.

В их обществе Лиз почувствовала себя более уверенно.

— Малярия — это гадкая штука, — говорила девушке хозяйка. — Ее приступы имеют тенденцию повторяться, и лихорадочное состояние длится в течение нескольких дней. Но мадемуазель может не сомневаться: против этой болезни существует много эффективных способов лечения. В настоящее время важнее всего вызвать врача, не так ли?

Врача? Ах да, конечно. Лиз хотела спросить: «Какого врача?», но не произнесла ни слова, так как ответ был известен ей заранее.

Месье Симон сказал:

— Доктора Йейта, этого умного англичанина, вы не хотели бы пригласить его?

— Да, я полагаю, что да, — протянула Лиз. — Если только... А другого английского доктора в Тасгале нет?

— Нет, мадемуазель. Помимо доктора Йейта здесь есть врач-египтянин, есть немец и два хирурга-француза в больнице. Кроме того, мадемуазель, Месье Йейт и ваш отец — друзья. Было бы очень неправильно звать кого-либо еще. Вы сами позвоните доктору Йейту или это сделаю я?

— Позвоните, пожалуйста, вы, — попросила Лиз. — Боюсь, что я не знаю, как назвать нужный номер по-французски.

Спустя мгновение месье Симон уже говорил по телефону. Затем он передал трубку Лиз:

— Доктор Йейт понимает всю серьезность положения, и он немедленно отправится сюда. Но еще он сказал, что хотел бы поговорить непосредственно с вами, мадемуазель, коль скоро вы находитесь поблизости. Ну вот, я говорю ему, что вы здесь и что я звоню к нему вместо вас только потому, что вы плохо знаете французский. На это он ответил: «Но со мной-то она сможет говорить, я полагаю?» Ну, я сказал: «Конечно, доктор». Мадемуазель, вы справитесь с этой техникой?

— Да, — кивнула Лиз. — Большое вам спасибо. — Собравшись с духом, она спокойно сказала в трубку: — Доктор Йейт? С вами говорит Лиз Шепард.

— Прекрасно. Я направляюсь прямо к вам, но сперва мне хотелось бы узнать кое-какие детали. Сколько времени прошло с тех пор, когда вы обнаружили отца в том бедственном состоянии, о котором мне поведал Симон?

— Примерно столько, сколько мне потребовалось, чтобы сноба уложить его в постель и добежать до гостиницы с просьбой о помощи... Минут десять, не больше.

— И именно утром вы впервые узнали, что ваш отец заболел и ему плохо?

— Да, конечно. Если бы я услышала что-нибудь тревожное ночью, уж наверное, я бы пошла к нему, не так ли?

Роджер Йейт не обратил внимания на раздражение, прозвучавшее в ответе.

— Я просто хотел знать, не жаловался ли он предыдущим вечером на какие-нибудь необычные ощущения?

— Нет, и в его планах было взять меня сегодня на нефтяные прииски. Однако из того немногого, что отец смог сказать мне сегодня, я сделала вывод, что он не ожидал приступа болезни — не было никаких симптомов. А когда я увидела таблетки хинина, разбросанные по всему полу, я догадалась, что у него малярия.

В разговоре возникла крохотная пауза. Затем Лиз услышала:

— Милая девушка, не оставите ли вы мне право поставить диагноз?

Лиз замерла, а Йейт продолжил:

— А пока что послушайте меня. Я приеду к вам примерно через четверть часа; поэтому сразу же возвращайтесь к Эндрю и ждите меня. Возьмите у мадам Симон с полдюжины легких шерстяных одеял. Попросите, чтобы кто-нибудь помог вам убрать простыни с постели Эндрю, а затем заверните его в одеяло, а остальными накройте. К тому времени, когда вы вернетесь к нему, ваш отец скорее будет страдать от жара, а не от озноба, но вы все равно накройте его одеялами. Это понятно?

— Понятно, благодарю вас. — Здесь Лиз не смогла удержаться и добавила: — Знаете что, я не слабоумная и могу понять инструкции, данные мне на английском языке. К тому же, когда я училась в школе, прошла курс по уходу за больными.

— Да что вы говорите! — воскликнул Йейт. — Как это мило с вашей стороны. Ну что же, тогда идите и приступайте к работе, и посмотрим, как это у вас получится. — И он повесил трубку.

Мадам Симон пошла к больному вместе с Лиз, и, когда приехал Роджер Йейт, они только-только успели укутать Эндрю в одеяла. После этого управляющая ушла, пообещав зайти попозже, а Лиз стала ждать результатов осмотра, стараясь держаться как можно ближе на случай, если потребуется ее помощь.

Наконец Роджер Йейт вышел к ней.

— Да, это малярия, — сказал он. — Как мне известно, это первый приступ с тех пор, как он приехал в Тасгалу. Обычно больной малярией получает «предупреждение» о приближении приступа этой болезни. Однако на сей раз, по словам вашего отца, приступ случился совершенно неожиданно и приблизительно всего за полчаса до того, как вы обнаружили его. Это означает, что стадия озноба, продолжительностью примерно один час, сейчас еще только заканчивается. Следующей будет стадия жара... — тут Йейт сделал паузу и бросил взгляд на Лиз, — или вам все это известно?

— Нет, конечно нет, — Лиз вспыхнула от смущения, — продолжайте, пожалуйста.

— Хорошо. Для этой стадии характерно опасное повышение температуры — до сорока одного градуса. На сегодняшний день в нашем распоряжении имеются лекарства, которые справятся с болезнью даже лучше, чем хинин. Я уже сделал ему укол. Его действие в сочетании с укутыванием в одеяла в течение нескольких часов позволит избавиться от приступа. Но я бы предпочел не рисковать и без промедления отправить Эндрю в больницу — ему нужен уход, — сказал Йейт.