– Почему бы и нет? – уклончиво ответил Сальвадор. – Вы только взгляните на эту кобылу! Ну разве не красавица?

Он души не чаял в своих лошадях. И когда говорил о них, нежные словечки так и сыпались с его языка. Кэтрин в который раз только подивилась глубокой противоречивости этого странного старика.

Впрочем, она рассеянно слушала его рассказы о скакунах, поскольку все время поглядывала по сторонам, надеясь увидеть Сезара. Но он так и не появился. Когда же наконец собрались возвращаться обратно в Севилью, выяснилось, что Сезар остается в Валдеге, но он даже не вышел с ними попрощаться. У Кэтрин все больше и больше крепла уверенность, что молодой человек намеренно ее избегает. Конечно же он вовсе не собирался связывать себя с нею какими-то обещаниями, поэтому и предпочел теперь остаться на ранчо до тех пор, пока все случившееся не изгладится из ее памяти. Что ж, если ему так хочется, с горечью подумала девушка, то и она тоже будет с ним холодна и равнодушна.

Кэтрин ждала у машины, пока Сальвадор отдавал последние распоряжения Хуану Гуэрве. Эдвина, устроившись на заднем сиденье, что-то писала в своей записной книжке. Неожиданно подошел Хосе и принялся сокрушаться, что в ту страшную минуту не оказался рядом с девушкой.

– О, забудьте об этом! – с досадой сказала она. – Все хорошо, что хорошо кончается.

Хосе не сводил с нее темных глаз, в которых сияло неподдельное восхищение.

– Вы были поистине великолепны, когда осмелились противоречить дедушке! – заявил он.

– А я и не знала, что вы тоже там были, – удивленно протянула Кэтрин. – Да, с вашим дедушкой и правда бывает нелегко. Как он мог приказать отнять ребенка у матери только ради того, чтобы смыть какой-то воображаемый позор со своей чести?! Смешно, ей-богу!

– Не следует насмехаться над понятием чести, – жестко отозвался Хосе. – Ужасно даже подумать, что беззащитную девушку мог растерзать бык, да еще на ранчо, где их выращивают!

Кэтрин предпочла промолчать, почувствовав, что ступила на скользкую почву.

– И я вовсе не считаю, что дед был слишком суров, – продолжал между тем Хосе. – Хотя жаль, что не мне, а Сезару выпала честь спасти вас от опасности. Увы, я и понятия не имел, что происходит. Но в обращении с быками я не так искусен, как он.

Едва Хосе успел договорить, как Сальвадор подошел к ним. Кэтрин поспешно залезла в машину и, усевшись возле Эдвины, задумалась. Интересно, если бы Хосе, а не Сезар вынес ее на руках из загона, осмелился бы он ее поцеловать? Может, это естественная реакция испанца при виде девушки, беспомощно склонившейся ему на грудь? И все-таки что-то подсказывало ей, что Хосе никогда не решился бы на такое. Он, сдержанный аристократ до мозга костей... нет, не осмелился бы! Потом ей пришло в голову, что Сезар, должно быть, искусен в обращении не только с быками. Наверное, ему случалось сотни раз целовать других девушек. Эта мысль задела ее гордость. А она, вместо того чтобы дать пощечину дерзкому наглецу, еще и ответила на его поцелуи! Да, сатана, как ей не раз говорили, действительно всегда начеку. И если ее так легко сбить с пути истинного первым же поцелуем, то в кого она превратится, когда придет время последнего?! Все, решила Кэтрин, больше никаких поцелуев, тем более с Сезаром.

Огромный автомобиль несся по равнине, а заходящее солнце ласково золотило землю из-под занавеси собравшихся на горизонте пурпурных облаков. Аромат полевых цветов наполнил машину. Сальвадор о чем-то вполголоса беседовал с Хосе по-испански, Эдвина по-прежнему сосредоточенно что-то писала. Мало-помалу Кэтрин успокоилась. В конце концов, подумала она, надо же когда-нибудь набираться опыта. Прошлая жизнь не подготовила ее к подобным ситуациям. И в конце концов, успокоила себя девушка, пока ничего страшного не произошло. Она забудет Сезара Баренну, как, вне всякого сомнения, и он уже забыл о ней.

Близилась Страстная неделя, вместе с нею праздники, карнавалы, пышные процессии, а Сезар все оставался в Валдеге. И с каждым днем намерение Кэтрин выкинуть его из головы становилось крепче. Она очень старалась забыть о нем и поэтому думала все чаще. Без него «Каса» казался унылым и скучным. А вот Пилар, вне всякого сомнения, виделась с ним – пару раз под благовидными предлогами она ездила на ранчо, откуда возвращалась довольной и счастливой. Кэтрин ждала приближения Страстной недели, преисполнившись намерением покаяться и подавить в своей душе непонятные чувства, разбуженные в ней Сезаром, снова превратиться в скромную, похожую на монахиню девушку, которой могла бы гордиться преподобная мать.

Накануне Пасхи Севилью, кроме пилигримов, наводнили толпы туристов, съехавшихся со всего света, чтобы поглазеть на знаменитую корриду и принять участие в святочных торжествах. Это привело старого дона Сальвадора в бешенство.

– Их следовало бы выгнать из города поганой метлой, – недовольно брюзжал он, – чтобы не устраивали тут балаган, не насмехались над тем, что свято для каждого из нас.

– Зато лавочники и содержатели гостиниц рады до смерти, – возразил Хосе. – Вряд ли они тебя поддержат!

Старик возвел глаза к небу:

– Когда-то Испания предпочитала оставаться пусть и нищей, но гордой, а теперь готова поступиться и честью, и гордостью ради дурацких транзисторов и автомобилей!

– Твои взгляды слегка устарели, милый дедушка, – вздохнула Пилар. – Да и потом, что плохого в транзисторах и в автомобилях? Не можешь же ты остановить прогресс, верно?

– Прогресс! – глухо пробормотал старик. – Что ты называешь прогрессом? Обесценивание идеалов? Торжествующую серость? В моем доме этого не будет! И если тебе, Пилар, так нужен этот прогресс, придется подождать, пока я умру.

После этого разговора старик заперся у себя в кабинете и всю Страстную неделю отказывался выходить из дому.

Как это повелось с шестнадцатого века, празднество начиналось с литургии, за которой последовали торжественные шествия монашеских братств, состоящих из сотен кающихся грешников. Многие держали в руках большие зажженные свечи. Остальные везли на платформах или несли на носилках статуи с изображением Пречистой Девы Марии. За ними валили толпы людей с трубами и барабанами, исполняя положенные для этого дня траурные марши.

Кэтрин и сестры Агвилар получили возможность целую неделю наблюдать это замечательное зрелище с балкона семейства Ларалде, где им достались стоячие места. Эдвина предпочла наслаждаться атмосферой празднества, затесавшись в толпе. Дона Луиза оставалась дома, объявив, что уже слишком стара, чтобы толкаться среди зевак и глотать пыль в такую жару. Тут она была абсолютно права: на улицах царили пыль и пекло, а от пронзительных воплей продавцов сладостей, напитков и грошовых сувениров закладывало уши.

Большая часть процессий проходила по городу вечерами. Увидев впервые статую Пречистой Девы Марии Упование, Кэтрин была поражена. Одетая в ослепительно-белое платье из парчи и черный бархатный плащ, она вся сверкала бриллиантами. Цепи и ожерелья, усыпанные драгоценными камнями, обвивали ее шею, на голове сияла золотая корона, а вылепленное из воска лицо в свете множества горящих свечей казалось живым. Аромат, исходивший от охапок розовых и ярко-алых гвоздик, смешивался с благоуханием ладана и мирры и вместе с пылью от бесчисленных ног поднимался кверху. Глядя на такую варварскую роскошь, дикое смешение красок и запахов, Кэтрин невольно подумала, что этот обряд лишь с большой натяжкой можно было считать христианским. Заметив озадаченное выражение лица девушки, стоявший рядом с ней Рикардо – жених Инесс и гостеприимный хозяин балкона – вполголоса произнес:

– Настоящая мешанина, правда? Истинная вера пополам с бурным весельем и желанием подзаработать. Однако многие из этих людей сейчас испытывают поистине религиозный экстаз. – И указал на группу женщин, стоявших на коленях. Их глаза, устремленные на фигуру Пречистой Девы, сияли восторгом и обожанием.