Кольцо это не являлось обручальным, потому что они не были влюблены — или, во всяком случае, никогда не говорили о любви. Оно представляло собой несколько крошечных жемчужин с гранатом в центре, оправленных истончившимся со временем золотым обручем, и, глядя на него, Карин вспоминала о прошедших годах и о дружбе с женщиной, которую она очень ценила.

И если иногда, когда она носилась по магазинам в заботах об экипировке для предстоящего путешествия в Австралию, делала разные прививки и оформляла паспорт, Карин позволяла себе думать о Яне с неожиданным волнением, в этом не было ничего противоестественного: ведь Карин недавно исполнилось двадцать два года, а Ян год назад отпраздновал четверть века.

Высокий, светловолосый юноша двадцати шести лет с веселым и общительным характером…

Но сегодня она не думала о Яне, когда поднялась на палубу после того, как передала просьбу миссис Мейкпис судовому казначею, постаравшись не обращать внимания на его назойливые комплименты. С тех пор как она появилась на борту «Ариадны», мужчины провожали ее взглядами и изыскивали любые предлоги, чтобы только завести с ней разговор. По вечерам, после ужина, когда небо искрилось и сияло от множества звезд, а воздух становился все более мягким по мере их продвижения на юг, не один мужчина увязывался за нею на палубу и предлагал свое общество, желая провести вместе восхитительные минуты до восхода луны и услужливо предлагая свою руку, чтобы девушка могла ухватиться за нее в густой туманной мгле, в которой скрывались даже спасательные шлюпки, подвешенные на палубе.

Но до сих пор она не испытывала искушения ухватиться за чью-либо руку, хотя полковник Ридли, партнер миссис Мейкпис по бриджу, поддразнивал ее по этому поводу.

Полковник Ридли принадлежал к типу старых военных, служивших в Индии, седой старик с жесткими торчащими усами, с моноклем и с неувядающим интересом к каждой представительнице противоположного пола, встречающейся на его пути.

Вот, правда, к Антее Мейкпис он не испытывал ни малейшего интереса, хотя ежевечерне составлял ей компанию за карточным столом. Когда она не могла его слышать, он позволял себе делать довольно нелестные замечания на ее счет, что Карин не одобряла. Без сомнения, Антея частенько представала в смешном виде, но, как ни странно, Карин успела привязаться к ней. Они отлично ладили друг с другом, что было очень удачно, так как эта работа давала Карин заработок и обеспечивала все ее расходы во время путешествия.

Полдень был великолепным, с легким ветерком, который смягчал жару, и невероятным, волшебным, дивным голубым небом и морем.

Море было темнее неба, оно напоминало вазу, наполненную нежно-голубыми гиацинтами. Солнце посылало золотые лучи на палубу, обжигая полулежащих в шезлонгах людей. Немилосердно проливало оно свой жар и на тех, кто считал более полезным для здоровья непременный моцион и ежедневно нашагивал определенную для себя прогулку в несколько миль. Медные части оборудования теплохода ослепительно сверкали, тщательно отдраенные доски палубы напоминали выбеленные солнцем кости, а на специально отведенном для отдыха пассажиров месте уже появились девушки в бикини, которым не терпелось приобрести настоящий золотистый загар.

Подойдя к перилам, Карин остановилась, любуясь непрерывным, вечным бегом волн. Ветерок был достаточно свежий, чтобы волны украсились белыми барашками пены, которая сгущалась в кильватере судна, ослепительно сверкая, как снежный оползень, спускающийся вниз по склону залитой солнцем горы.

Карин перегнулась через перила, зачарованная волшебной игрой света в бурунах волн, как вдруг почувствовала, что кто-то остановился рядом. Она быстро оглянулась, и Кент Уиллоугби весело улыбнулся ей:

— Вы мне сейчас напомнили маленькую девочку, которая рассматривает это, как будто никогда не видела.

— Что «это»? — довольно резко спросила она и тут же покраснела, смутившись за неоправданную резкость.

Кент внимательно посмотрел на девушку. На ней были темно-синие широкие брюки и белый топ без рукавов, и ее матово-белая кожа успела приобрести золотистый оттенок. Густые вьющиеся волосы девушки сияли медью на фоне вздымающихся темно-голубых волн.

— Вся эта мыльная пена за теплоходом. Разве эти буруны не напоминают вам мыльную пену?

— Да, наверное.

Она смотрела на него с каким-то чувством враждебности, приводящей ее нервы в возбуждение. Неизвестно почему его холодная, отчужденная улыбка неприятно действовала на девушку. Это была какая-то принужденная, вовсе не веселая улыбка, и даже не особенно дружелюбная. Его сверкающие зеленые глаза — а они действительно оказались зелеными, как бутылочное стекло, — изучали ее из-под длинных темных ресниц с непонятной наглостью, и у него была манера так сощуривать их, что в его лице появлялось что-то восточное. Он был очень смуглым, как будто много лет провел под палящим солнцем, еще более жарким, чем в этих местах, и у него были удивительно правильные черты лица — твердая линия рта, четко очерченный упрямый подбородок, прямой нос, такие же каштановые, как и волосы, брови красивого рисунка.

Безукоризненно подстриженные каштановые волосы отливали на солнце красноватым оттенком. Становилось все теплее, хотя они покинули Саутгемптон в самом начале марта, и сегодня на нем была рубашка из плотного шелка с раскрытым воротом.

Все в нем указывало на принадлежность к богатому сословию. Девушка видела, что его багаж тащил в каюту слуга, так что в услугах стюарда, тем не менее подобострастно кланявшегося богатому пассажиру, он не нуждался. Этот же слуга — невысокий ловкий человечек в белоснежной куртке, который всегда широко улыбался и отзывался на имя Роландс, — подавал ему в каюту утренний чай. Как-то он поднял носовой платок, оброненный Карин, когда она шла по палубе, и вернул ей. Он с улыбкой указал на вышитые в уголке платка инициалы:

— Полагаю, это ваш платок, мисс К.Р.Х. Вы — молодая леди, которая работает у той очень толстой леди, которая все время проигрывает моему боссу. Кажется, ее зовут миссис Мейкпис.

Карин благодарно улыбнулась ему:

— Вы не ошиблись. Я ее компаньонка, а эти инициалы означают Карин Розалинда Хэммонд. С вашей стороны очень сообразительно связать этот платок со мной.

Он усмехнулся с веселой гримасой настоящего кокни:

— Не совсем так, мисс. Я видел, как он выпал из вашей сумочки. Хорошо, что я его заметил, а то его унесло бы ветром в море.

— Могло бы.

Она снова улыбнулась ему, и с тех пор между ними установилось что-то вроде приятельских отношений. Она не имела ничего против откровенного восторга, отражавшегося в его взгляде, и он находил, что эта девушка — самое восхитительное существо в юбке, которое он видел. Роландс даже упомянул о ней своему боссу, удивив его тем, что отметил точный цвет ее глаз.

— Они у нее серые, дымчато-серые! — воодушевленно сообщил Роландс. — Эта девушка здесь — самый лакомый кусочек. Вы должны были ее видеть рядом с этой жирной кошелкой миссис Мейкпис. Мне не нравится, когда такая молоденькая девушка вынуждена носиться со старой перечницей, страшной, как ночной кошмар.

На этом Кент Уиллоугби сурово оборвал слугу, сделав ему внушительный выговор за неуважительное замечание о миссис Мейкпис, а заодно предупредил его о хитрости молодых женщин, особенно хорошеньких.

— Что касается меня, я считаю, что безопаснее иметь дело со старухами, — едко заключил он, — и чем они некрасивее, тем лучше. По крайней мере, от них можно не ожидать неприятностей!

Роландс понимающе усмехнулся, но остался при своем мнении.

— Как скажете, сэр, — ответил он. — Но я все же скажу, что все старухи вроде миссис Мейкпис — просто старые кошелки!

Сейчас Карин оказалась под испытующим взглядом холодных зеленых глаз и инстинктивно ощутила, что никогда не смогла бы полюбить хозяина Роландса. Пусть себе миссис Мейкпис вздыхает о нем, и все женщины на теплоходе преследуют его. На взгляд девушки, Кент Уиллоугби был бесчувственным, расчетливым и холодным человеком, способным не моргнув глазом разбить сердце женщины, а потом, не без некоторого удовлетворения, созерцать осколки этого несчастного сердца. Она была твердо уверена в этом, хотя не могла бы объяснить почему.