Материализовавшийся перед ней мужчина был высок и черноволос… и всего несколько минут назад на темном чердаке она разглядывала черты его лица так пристально, находилась под таким впечатлением от магического портрета, что, хотя Харриет и хорошо знала доктора Дрю, в это мгновение в ее мыслях он был неотделим от изображения на портрете. Собственно, мужчина на холсте казался намного реальнее Филипа Дрю. А Филип Дрю был в белом галстуке и полном вечернем костюме, и в полутьме гостиной белый галстук превратился в аккуратно завязанный шейный платок.
Бакенбарды, правда, отсутствовали, но все же впоследствии Харриет могла поклясться, что видела их… и надменный блеск в глазах, и упрямо выставленный подбородок. Холодную насмешку на губах…
Застыв на середине ковра, Харриет издала душераздирающий вопль, а когда крик замер в горле, завопила снова… и кричала, кричала, пока доктор Дрю не поймал ее за локти и не встряхнул.
— Мисс Стайлс!
Лицо мужчины опасно приблизилось, но, хотя ощущения от прикосновения его пальцев были вполне реальны, Харриет все еще не верила в его материальность. Впервые в жизни она упала в обморок.
Придя в сознание, Харриет обнаружила, что лежит на кушетке — кушетке Гэй, — а гостиная ярко освещена. В нескольких футах от нее стояла экономка, доктор Дрю опустился на колени рядом с кушеткой. Из холла слышались торопливые шаги, остальные обитатели особняка спешили узнать, что же стряслось.
Доктор Дрю мерил пульс Харриет и, когда она открыла глаза, нахмурился. В изменчивом вечернем свете они были зелеными как стекло, казались водой в аквариуме, а ресницы, длинные, блестящие на кончиках, нервно трепетали. Доктор Дрю видел их отражение в зрачках этих зеленых глаз. Что бы ни напугало молодую женщину — на его взгляд, весьма хладнокровную и с немного преувеличенным чувством женского достоинства, чтобы потерять его совсем, — остаточные явления обморока все еще туманили сознание девушки, а нездоровая бледность была слишком очевидной, чтобы предполагать в ее испуге какой-то обман.
На Харриет были те же светло-зеленые брюки и еще более светлого оттенка тонкая блузка, что и днем, и в замешательстве доктор внезапно поймал себя на мысли о дриадах… и удивился, почему до сих пор не замечал, какое перед ним прелестное создание. И если ее сестра — красотка с фиалковыми глазами, то эта девушка не подходит под стандартный тип красоты. Она не совсем от мира сего.
Харриет села на кушетке и медленно убрала со лба волосы.
— Извините… — Она еще не совсем осознала случившееся, но уже поняла, что попала впросак.
В комнату впорхнула Гэй в черном шифоне и жемчуге. Она предполагала провести вечер в неофициальной обстановке, но не любила затрапезно выглядеть за обедом, как и в любое другое время, когда ее могли видеть посторонние.
— Что случилось? — осведомилась она и с тревогой поглядела на сестру. — В чем дело?
Филип Дрю поднялся с колен, отряхивая свои безупречные брюки.
— Ничего из ряда вон выходящего, — как ни в чем не бывало сказал он. — Ваша сестра упала в обморок.
— В обморок? — Было заметно, что Гэй не очень верит словам доктора. Она просто не могла вспомнить случай, когда сестра лишалась чувств или болела Чем-нибудь тяжелее насморка. Молочно-белая бледность ее кожи была обманчива. Харриет обладала железным здоровьем.
— Испугалась моего вида. — Уголки губ Филипа Дрю дрогнули в холодной усмешке, он говорил слегка растягивая слова.
За объяснениями Гэй повернулась к Харриет.
— Не могу припомнить, что случилось, — со всей возможной убедительностью солгала Харриет. — Но наверное, я испугалась потому, что доктор Дрю вошел без предупреждения. — Она вновь провела дрожащими пальцами по волосам. — Он… он неожиданно появился в дверях, молча. И я…
Экономке показалось, что она нашла объяснение.
— А! — воскликнула она. — Мисс Стайлс подумала, что доктор — взломщик. — Женщина удовлетворенно кивнула, абсолютно уверенная в своей правоте. — Но в наших краях не бывает взломщиков, мисс, так что не бойтесь. — И пустилась в рассуждения, почему в этой части света жители совершенно свободны от взломщиков, — по причине явно неубедительной для всех, кто живет в постоянном страхе перед ворами, поскольку непоколебимая убежденность экономки явно основывалась единственно на том, что Фалез — по крайней мере, на памяти современников — счастливо избегала внимания преступного элемента. И пока экономка таким образом успокаивала Харриет, доктор подошел к фортепиано, поставил на сверкающую поверхность инструмента белую коробочку, затем повернулся к хозяйке дома и отрывисто проговорил:
— Я хотел передать вам вот это лекарство. Оно лучше ваших снотворных таблеток. Я боялся, что ваш препарат закончился, и не хотел никого беспокоить. Однако по несчастной случайности из-за меня у вашей сестры едва не случился сердечный приступ!
Харриет, пошатываясь, встала с кушетки, чувствуя ужасный стыд за свое временное помрачение и понимая, что подобное признание дается врачу с невероятным трудом.
— Какая же я дура, — объявила она. — Слов нет! Просто перед этим я бродила по чердаку и, видимо, слегка перенервничала.
— Почему? Чердаки всегда влияют на вас таким образом?
Холодный тон Филипа Дрю показался Харриет горстью мелкого льда, брошенного в лицо, их глаза встретились, и девушку покоробили гнев и неприязнь во взгляде доктора. И почему-то ей почудилось, что его глаза стали еще темнее.
— Конечно нет. — Смущение Харриет возросло, она запнулась в поисках подходящих слов — простого объяснения, удовлетворившего бы всех. — Но было так темно…
— А вы боитесь темноты?
— Нет. — Румянец быстро вернулся на лицо Харриет, теперь щеки ее уже пылали огнем. — Обычно не боюсь! Но здесь довольно темные ночи…
— Тогда почему, дорогая, ты отправилась на чердак под самый конец дня? — Замечание Гэй выглядело резонным.
Харриет все еще лихорадочно подыскивала удобное объяснение для доктора Дрю:
— Я… я кое-что искала.
— А тут выскочило привидение и напугало вас! — Филип Дрю недружелюбно улыбнулся, он принадлежал к людям, которые ни при каких обстоятельствах не верят в подобную чушь. — Должен заметить, вы сами выглядели не очень реально, когда шли по комнате мне навстречу… словно только что говорили с чем-то или кем-то не вполне от мира сего. Привидения обычно не разгуливают в брюках, не то я мог бы легко принять вас за одно из них и обратился бы в бегство, избавив от столь неприятного столкновения лицом к лицу.
— Пожалуйста. — Харриет била легкая дрожь, ясные зеленые глаза умоляюще смотрели на него. — Я уже сказала, что вела себя глупо и прошу прощения…
— Но, дорогая, ты не обязана извиняться, а доктору Дрю следовало позвонить. — Свой упрек Гэй подсластила полуулыбкой фиалковых глаз. — Какая польза от снотворного, если среди бела дня меня напугала до смерти сестра? — Затем она покровительственно обняла Харриет за плечо. — Но я прощаю тебя, дорогая, — заверила Гэй.
Доктор Дрю прислушался к бою часов в холле и вспомнил, что приглашен на обед.
— Прошу прощения, — бросил он резче, чем раньше, — но мне пора. Мисс Стайлс, рекомендую принять на ночь пару таблеток вашей сестры, а завтра я загляну и проверю, все ли с вами в порядке. Последствий не предполагаю, но кто знает. — Его неприятная, бесстрастная улыбка словно дразнила Харриет. — Не припомню, чтобы когда-либо производил на людей такое неудачное впечатление, но всегда бывает первый раз. И приношу свои извинения за то, что не позвонил в дверь. Завтра исправлюсь.
Когда доктор Дрю исчез в дверях, ведущих в сад, и они услышали шум отъезжающей машины, Гэй легко передернула плечами, словно стряхивая смутивший ее инцидент. Экономка объявила, что обед готов. Они вошли в столовую, Гэй настояла, чтобы Харриет выпила стакан кларета, потом дождалась, пока уберут суп, и только тогда завела разговор о настоящей причине обморока. Харриет призналась, что просто не понимает, в чем дело.
— Не замечала за тобой прежде ничего подобного. — Несмотря на свое положение тяжело больной вдовы с пониженным аппетитом, Гэй окинула критическим взглядом рыбное суфле и с тревогой осведомилась, что последует за ним. Ответ, что будет дикая утка, а после утки клубничный пирог, она встретила с облегчением и успокоилась. — Ты вовсе не слабонервная истеричка. Помню, мы были совсем детьми, когда ты спугнула одного взломщика.