— Я думал, ты уже вырос. В детстве ты строил дома на деревьях.

Дон рассмеялся.

— Да, помню, и это было здорово. Теперь почти то же самое, только дом будет не на дереве, а на земле. Молоток, пила, топор, гвозди, доски и бревна, пакля, черепица, кирпичи, цемент… Ничего не забыл?

— Ох, сын мой, я-то надеялся, что ты остепенился!

— Ничего не поделать, па. Смирись!

Морин едва не разлила только что отжатый апельсиновый сок, когда вечером следующего дня Дон ворвался в кухню, излучая энергию и бодрость. Теперь на нем был синий костюм и еще более сногсшибательный галстук, а она… что ж, она, как водится, изображала из себя бедную сиротку Золушку. Босые ножки, драные джинсы, растянутая футболка. Сегодня Морин целый день мыла полы.

— Эй, леди, перестань так откровенно балдеть от моего нового костюма! Я смущаюсь.

— Ой, что вы, сэр! Это я, бедная деревенская деушка, смушаюся при виде та-акого ослепительного жетлемена, чес-слово!

— Мори! Откуда у тебя этот потрясающий говорок?

— С детства помню. У нас повариха была из Восточного Лондона. Классический говор кокни. Но ты и вправду выбил меня из колеи.

— Это только мишура. Оболочка. Под ней скрывается обычный работяга. А почему ты босиком?

— Потому что я мыла полы.

— Зачем? Они были вполне…

— Да, но я пролила молоко, когда доставала его из холодильника. Начала мыть кухню, а потом так разошлась, что вымыла и все остальное.

— Значит, тебе вредно пить молоко. Лучше давай выпьем бренди. Или вина? Я сейчас переоденусь во что-нибудь более приемлемое, и мы поболтаем.

— Мне надо заниматься.

— В половине десятого?

— Да знаю я, который час. Особенно хорошо это чувствует моя голова.

— Что ж, тогда увидимся утром. Пока?

— Пока.

Переодевшись в джинсы и футболку, Дон вспомнил, что оставил на кухне свою личную, персональную бутылку виски. Это было его снотворное, и оставаться без него молодой человек не решился. Он спустился вниз — и обнаружил Морин, сидящую за столом и мрачно созерцающую вазу с фруктами.

— Ты, вроде, заниматься собиралась?

— Не твое дело. А если честно — просто не могу себя заставить.

— Тогда ложись спать.

— Я тут подумала, а может, стаканчик винца? Ты предлагал, я отказалась слишком поспешно.

Дон просиял и достал из холодильника бутылку французского белого вина. Щедро плеснув себе виски, он уселся рядом с Морин.

— Расскажи, как прошел твой день.

— Фу, не хочу об этом говорить. Лучше ты расскажи, как съездил.

— Отлично. Навестил родной дом, побыл с родителями, решил пару вопросов по бизнесу — вот, собственно, и все.

— Чем занимается ваша семья? Сюзи что-то рассказывала, но я, конечно, пропустила мимо ушей.

— В основном — поставка товаров и сырья по всему миру, предпочтение отдается Латинской Америке. Какао, кофе, бобы, каучук, зерно, урожаи нынешние и будущие…

— А как можно поставлять будущие урожаи?

Дон рассмеялся, Морин улыбнулась в ответ.

— Я лично понятия не имею. Мы с Филипом в этом мало задействованы. Он, сама знаешь, архитектор, а меня привлекают только на время переговоров. Говорят, я очень обаятельный.

— И скромный.

— И скромный, точно. Кроме шуток, у меня ведь есть еще и родной братец, Ник. Вот его хлебом не корми, дай поиграть на бирже. Пол процента какого-нибудь Доу-Джонса способны повергнуть его в экстаз или в отчаяние, даже до сердечного приступа довести.

— Ты не такой.

— Не такой. Я вообще псих. Так считает папа, Я не понимаю, как можно работать, глядя на столбики цифр и разговаривая по телефону. Нет, вообще-то я знаю, что вся мировая экономика на этом и держится, но сам предпочитаю что-то конкретное.

— Как это?

— Это просто. Держишь в руках бревно или доску. Потом берешь топор и гвозди. Потом живешь в доме, ходишь по мосту и знаешь, что это сделано твоими руками.

— И поэтому ты строишь мосты в джунглях?

— И поэтому я строю мосты в джунглях. И поселки в пустынях. И электростанции. Много чего строю. И радуюсь, когда вижу, что сделанное мной выжило, выстояло, не сломалось под ударами стихии и стало приносить пользу. Смешно, да?

— Нет, вовсе нет, Здорово. Но насчет столбиков цифр — неужели ты не любишь деньги?

— Скажу, что нет, — совру, конечно, Просто я не люблю их делать. Надсадно, изо дня в день, посвящая этому лучшие годы своей жизни. Деньги приносят много хорошего. Они обеспечивают комфорт, удобную постель, вкусную еду. Однако они не в силах купить любовь, добрые отношения, дружбу и семью. Настоящую семью…

Дон посмотрел на Морин и увидел, что она почти засыпает.

— Пошли-ка в постель, старушка Морин.

Она мгновенно пришла в себя и негодующе уставилась на Дона.

— Я не собираюсь идти с тобой в постель, что еще выдумал!

Дон хмыкнул.

— А почему, собственно? У нас бы неплохо получилось.

— Глупости.

— Морин, ты чересчур сурова и слишком серьезно относишься к себе.

— Что это ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что смех еще никому не вредил. Как и секс. Лечит душу и врачует тело.

Морин смерила Дона убийственно-скептическим взглядом.

— Я безмерно благодарна тебе за столь трогательную заботу о моей измученной душе…

— И о теле!

— Именно. Но не собираюсь прибегать к твоим услугам.

— Жаль. Очень жаль. Мне кажется, я просто рожден для оказания патронажной помощи…

— Есть ли на свете что-то, к чему ты относишься серьезно?

Что за человек! В глазах пляшут черти, на губах играет веселая улыбка, и он так хорош, так хорош, что нет сил на него смотреть…

— Таких вещей немного, но они есть.

— Просвети меня. Что это?

— Хорошая еда. Мое здоровье. Друзья. И, разумеется, общество подходящей во всех отношениях женщины.

— Ага, значит, подходящей во всех отношениях? Ну-ну.

— Это не так просто, как ты думаешь. Таких женщин раз-два и обчелся! Думаю, ты одна из них.

— Я?! Ты с ума сошел!

— А ты что, плохая женщина?

— Не то чтобы плохая, но уж явно не «подходящая».

— А мне ты нравишься!

Морин ощутила нечто вроде паники. Разговор входил в совершенно незапланированное русло.

— Я? Ха! Почему бы это?

— Ты умеешь меня рассмешить.

— Я ни разу даже в голове не держала тебя смешить, что ты придумываешь, О'Брайен!

— И все-таки смешила. Ты, моя прекрасная леди, так серьезна и строга, так наивна и нежна…

— Наивна? О да! Ладно, хватит с меня твоих глупостей. Я иду заниматься.

— Конечно! Не трать времени на пустые разговоры, моя практичная сожительница.

— Не называй меня сожительницей! Конечно, я понимаю, у тебя-то времени полно, ты можешь валяться дома и трепаться ни о чем, но я не могу! У меня есть обязанности. Мне надо работать и учиться, и за меня этого никто делать не будет! Так что, сделай милость, оставь меня в покое.

С этими гневными словами Морин подхватила папку с учебниками и ринулась из кухни. К несчастью, папка зацепилась за какой-то крюк, и вес бумаги и контрольные работы будущего менеджера-маркетолога разлетелись по полу. Морин свирепо выругалась себе под нос и опустилась на колени. Прямо поверх всех бумаг лежала ее последняя контрольная с жирной красной «парой».

Если он сейчас что-нибудь скажет, я его убью. Возьму справочник менеджера, он тяжелый, и убью!

Но Дон ничего не сказал. Молча помог ей собрать все с пола и подняться. Руки у него были жесткие на ощупь. Рабочие руки.

— Морин, если хочешь, я могу помочь тебе разобраться с некоторыми темами, Скажи, если потребуется помощь.

Она едва сдерживала дрожь, вызванную прикосновением его рук.

— Я справлюсь сама. Спасибо.

— Когда перестанешь справляться, скажи.

— СПАСИБО.

Дон неожиданно обнял ее за плечи.

— Эй! Маленькая, поверь мне, принять помощь — это не проявление слабости. Даже если помощь принимает сильная, молчаливая и независимая личность.