— Может быть, вы боитесь, что вам будет нелегко привыкнуть к испанскому образу жизни? — предположил он, видя ее замешательство. — Отпуск здесь очень приятен, но сможете ли вы прожить в этой стране несколько месяцев, по крайней мере до осени? Ведь именно этот вопрос вы сейчас себе задаете?

Она покачала головой, и он увидел в глубине ее огромных серых, чисто английских глаз чрезмерное потрясение.

— Нет. Мне бы очень хотелось остаться, но вы… вы же ничего не знаете обо мне! Как вы могли предложить мне стать гувернанткой вашей дочери, если ничего обо мне не знаете?

— Правильно, — согласился он, и его рассудительный, трезвый голос удивил ее. Все тотчас же встало на свои места. — Я же могу навести о вас справки. Вы дадите мне адрес родителей девочки, которая была больна, и я свяжусь с ними. А также с вашей последней хозяйкой, но не бойтесь, я не придам большого значения ее словам, хотя чувствую, мне было бы неплохо поговорить с ней. Ради блага моей дочери, вы же понимаете?

— Разумеется!

На какое-то мгновение Лайза задумалась: а хочет ли она оставаться в Испании? Он очарователен, мягок и вежлив, этот врач из Мадрида, но за этой мягкостью скрывалась непоколебимость и несгибаемость. Он может быть непреклонным, если захочет, и его обаяние — неотъемлемое свойство его происхождения. Оно объяснялось латинской кровью, придававшей горячий блеск его глазам, которые также могли быть холодными как лед.

Хулио чувствовал, что девушка колеблется.

— Ну ладно, — мягко произнес он, — вам решать. Если вы захотите остаться и я получу хорошие рекомендации, я смогу предложить вам работу здесь, в Сан-Сесильо. А тем временем несколько дней вы можете пожить в том же отеле за мой счет. Вас это устраивает, сеньорита?

— Я могу несколько дней прожить и за свой счет, — ответила она.

Доктор медленно поднялся, давая понять, что беседа окончена.

— Как бы то ни было, думаю, вы поживете в отеле за мой счет.

Когда он покидал ее у входа в отель, она всем сердцем пожелала ему спокойной ночи. Поднявшись в лифте и оказавшись в своей комнате, она вышла на балкон, где долго смотрела на сверкающие бриллиантами звезды, рассыпанные по бархатному небу над Сан-Сесильо.

Звезды Сан-Сесильо!.. Она всегда будет помнить их, что бы с ней ни случилось и где бы она ни оказалась!

Казалось, что, хотя бы даже и на время, Сан-Сесильо предъявлял на нее свои права.

Тремя днями позже Лайза завтракала в отеле «Каравелла» с доктором Фернандесом и его дочерью Жиа.

Жиа вблизи оказалась еще более некрасивой, и Лайзу заинтересовало, какова же была мать девочки, потому что сам доктор Фернандес, бесспорно, отличался необыкновенной красотой.

От отца девочка унаследовала лишь поразительно густые черные ресницы, обрамляющие постоянно сверкающие зеленовато-карие глаза. Они с интересом вглядывались в окружающий мир и говорили о душевном здоровье и силе, которую будет трудно подчинить. В целом же девочка была еще тщедушной и слабенькой после перенесенной болезни.

— Вы говорите по-английски не так, как мисс Гримторп, — заметила она, с интересом разглядывая Лайзу через столик. — Она не любит, когда я называю ее няней, потому что от этого чувствует себя старой, так что я называю ее Гримми. Вы хотите, чтобы я звала вас мисс Уоринг?

— Можешь звать меня как хочешь, — ответила Лайза, улыбнувшись девочке так, как всегда улыбалась своим питомцам.

Эта улыбка всегда имела неизменный успех.

— Вы не похожи на Гримми, — призналась ей Жиа, прищурив глаза и продолжая изучать ее. — Вы хорошенькая, правда, папа, она хорошенькая? — обратилась девочка к отцу.

Он строго посмотрел на грейпфрут, который она довольно беззаботно скребла ложечкой.

— В высшей степени невежливо комментировать чью-то внешность, когда человек может это услышать, — напомнил он дочери. — Ах, я так боялся, что это случится! — добавил он, когда долька грейпфрута упала на накрахмаленный ярко-розовый подол ее платья, и девочка виновато потупила глаза. — Какова бы ни была Гримми и как бы она ни выглядела, она, кажется, не научила тебя прилично вести себя за столом!

— Прости, папа, — прошептала она, как показалось Лайзе, жалобно. — Lo siento mucho [1], — добавила она по-испански.

Его суровое лицо не смягчилось, и хотя поведение Жиа удивило Лайзу, ее привела в негодование реакция отца. Жиа явно стремилась сделать все, чтобы порадовать его, но наталкивалась на удивительное непонимание и не получала поощрений. Вероятно, ему свойственно критически относиться к детям, даже если это его единственная дочь, оставшаяся без матери.

— Не о чем волноваться, — заметила Лайза, наклонившись, чтоб вытереть пятно на хлопчатом платье своей салфеткой. — Ну вот! Едва заметно! — сказала она через секунду. — И во всяком случае, — с улыбкой посмотрела Лайза на потупленное личико, — на море случаются вещи и похуже!

— Правда? — серьезно осведомилась Жиа.

— Гораздо хуже… — несколькими аккуратными движениями пальцев Лайза засунула уголок салфетки Жиа за воротник ее платья так, что ему более ничто не угрожало.

— Это английская поговорка — разговорное выражение. Надеюсь, в испанском языке их множество.

Попав, как рыбка на приманку, Жиа начала вспоминать все известные ей пословицы и поговорки. Это отвлекло ее, и она оживленно болтала, ничуть не расстроенная тем, что суровый отец не принял участия в их легкомысленной болтовне с Лайзой.

Он сидел, наблюдая за ними, и курил сигарету, пока не подали кофе. После завтрака он спокойно сказал Лайзе:

— Я собираюсь еще раз посмотреть на коттедж, который пока не решился снять. Не пойдете ли вы со мной взглянуть на него?

— О, конечно, — сразу же согласилась Лайза, добавив несколько неуверенно: — По крайней мере, мне хотелось бы, если вы считаете, что это как-то может коснуться меня. Я хочу сказать, если вы все еще серьезно думаете взять меня на работу.

— Я получил ответ на телеграмму, в которой навел справки о вас, — ровным голосом ответил он. — Отзывы вполне удовлетворительные. Теперь дело за вами: устраиваю ли я вас как работодатель, и если это так, то мы должны кое-что сделать. Я могу связать вас с моим поверенным в Мадриде…

— О, в этом нет необходимости, — вежливо заверила она. Он удивленно поднял брови, и она ощутила себя юной, неопытной и чуть неловкой.

— Важно, чтобы вы нисколько не сомневались во мне как в человеке, который будет платить вам жалованье и в некотором смысле нести за вас ответственность, а я был уверен, что мой ребенок будет с вами в безопасности, — заметил он. Лайза покраснела. — В некотором смысле отвечать за вас…

Это звучало странно. Ведь она наблюдала за ним каждый вечер в течение двух недель, и у нее никогда не возникало и мысли познакомиться с ним!

— Вы меня понимаете? — спросил он.

— О да, да, — серьезно ответила Лайза, — мне понятно!

— Вот и хорошо, — сухо констатировал он. — Будучи столь незащищенной, вы не можете позволить себе пренебречь любой предосторожностью, которая гарантирует ваше благополучие.

И тут Лайза задала себе вопрос, а не упрекает ли он ее за английский способ случайно заводить знакомства?

На большой скорости они ехали вдоль берега на его огромной белой машине с каштановой обивкой. Жиа сидела на заднем сиденье, как ей велел отец, а Лайза — рядом с ним. Робкий намек на то, что впереди много места и Жиа вполне может поместиться вместе с ними или на коленях у Лайзы, мгновенно наткнулся на резкий отпор.

— Я хочу поговорить с вами, — объяснил он. — «А дети, — цитирую одну из ваших английских пословиц, — любят подслушивать», — и в его голосе появились суховатые нотки, уже знакомые ей.

Хотя он и сказал, что хочет поговорить с ней, всю дорогу до виллы они молчали. Время от времени он обращал ее внимание на что-нибудь интересное, будь то маяк на мысе, выступающем из переливчато-синего моря, скалы, получившие подходящие им имена из-за этих историй, сияющий поток поросли, постоянно встречающиеся по дороге. Он называл ей наименования местных цветов и сравнивал их с менее блестящими экземплярами, которые можно увидеть в Англии…