— Да вы красавица, мисс Браун… сплошное очарование!

— Благодарю. — От улыбки на щеках образовались маленькие ямочки. Кэтлин разглядывала Эдварда также с интересом, поскольку в безупречном вечернем костюме он более заслуживал титула — такого старого и уважаемого, как у ди Рини, — чем сам перепачканный краской ди Рини, хотя у графа было несомненно красивое лицо. — Мне бы никогда не пришло в голову, что вы можете делать комплименты.

— Вот как? — спросил он, взяв ее за руку. В залитом светом вестибюле отеля, где толпились хорошо одетые посетители, такая пара привлекала внимание. — Это вы меня сегодня днем застали врасплох.

— Вы ведь как будто меня не одобрили, не так ли?

— Просто я подумал, вы одна из его дамочек.

— Очевидно, одна из тех, кем он пренебрег и кто хотел бы получить на этот счет разъяснения.

— Возможно.

— Что, у него их так много? — поинтересовалась Кэтлин. — Арлетт было легко его заинтересовать?

— Боюсь, очень легко.

Они подошли к пристани, но, к своему удивлению, девушка увидела не скоростной катер, как ожидала, а гондолу с тем же самым гондольером, опиравшимся на старинное венецианское весло. Они сели на настоящие старинные сиденья, и Кэтлин, сияя от возбуждения, с восхищением поглядела на своего спутника.

— Это же великолепная старинная гондола! — сказала она.

— Решил вас ублажить, этот вид транспорта в наши дни исчезает. Она принадлежит одному моему приятелю — очень старому лодочнику, главное — в ней нет течи.

Когда они отчалили, он придвинулся ближе и накинул ей на колени легкое покрывало.

— На воде ночью прохладно, а вы одеты легко, — заметил он, — жалко, если вы простудитесь при первом же посещении Венеции. Мы, должно быть, немножко опоздаем, но они, я уверен, поймут, когда я объясню причину… и, вероятно, удивятся.

— Искренне надеюсь на это, — отозвалась Кэтлин.

Ей нравилась тьма, опутывавшая город, рябь на воде, струившийся из старинных зданий, стоявших по берегам, неяркий свет. Сейчас под многочисленными мостами было совсем темно, слышалось лишь мерное шлепанье весла, погружавшегося в чернильную глубь воды, и легкое поскрипывание старой деревянной обшивки. После дневной жары запах воды был не столь отчетлив, зато нафталинная затхлость исходила от старинного бархата подушек, лежавших на жестких сиденьях. Но Кэтлин предпочитала эти мелкие неудобства старины комфорту грубой современности. Ночью дворцы смотрелись необыкновенно романтично, каждый со своим собственным причалом и фонарем, мерцающим наверху красивых мраморных лестниц, ведущих к массивным подъездам. Ночью канал казался привлекательней, чем днем, по пути их обгоняли группы людей, тоже собиравшихся на ужин в ночной Венеции. Парочки махали им руками — шумные компании явно были навеселе, и рев их моторок заглушал плеск весла гондольера.

— Старина привлекает к себе некоторое внимание, но комфорт остается за современностью. Надеюсь, в этом вы со мной согласны?

Но Кэтлин с ним не соглашалась. Она действительно ждала сегодняшнего вечера… не забывая об Арлетт среди всех этих венецианских красот.

Палаццо ди Рини было залито светом, словно в ожидании торжества. Кэтлин едва смогла признать в нем то обшарпанное здание, которое видела при свете дня. Выходящие на канал балконы были особенно иллюминированы, и она впервые увидела в свете ярких огней изумительные корзины цветов.

Паоло ди Рини ожидал их на ступеньках. В отличие от Эдуарда, предпочитавшего традиционный черный смокинг, он был одет в кипенно-белый. Без перепачканных джинсов Паоло выглядел подлинным итальянским аристократом, он приветствовал Кэтлин с чрезвычайной изысканностью. Девушке даже показалось, что он сейчас поцелует ей руку. Когда он помогал выбираться из лодки, она увидела его смеющиеся глаза, в которых читалось восхищение.

— Вы так красивы, — шепнул он, — вы, англичанки, просто как… цветы!

И тут он действительно поцеловал ей руку, она торопливо ее отдернула. Так с ней обращались впервые, и Кэтлин вовсе не была уверена, что ей это понравится… будь то граф ди Рини или любой другой мужчина. Губы его были прохладны, он пожирал ее глазами, в глубине которых теплился странный огонек.

Его сестра вышла их встретить. Увидев ее, Кэтлин поняла, что подразумевала Арлетт, когда писала, что Бьянка «само совершенство». От нее исходили волны пренебрежения, и по отношению к Кэтлин она была не особенно дружелюбна, словно принуждая себя к гостеприимству. Но столь показная снисходительность смягчалась необычной красотой и нежным голосом. Как и брат, она говорила по-английски безупречно, и поскольку Кэтлин была англичанкой, Бьянка не делала попыток перемежать свою речь итальянскими словами, хотя с Эдуардом Мороком обменялась несколькими французскими фразами. Фигура ее должна была порадовать ее портного; длинное вечернее платье, изукрашенное богатой золоченой вышивкой, жемчуга на шее, естественно, натуральные. Она была очень схожа с братом, только волосы отливали огненно-красным, а кожа заставляла вспомнить про теплый белый бархат и девонширские сливки. Огромные, красиво посаженные глаза были поистине прекрасны, но лишены того чувственного огня, что горел у Паоло. Хотя, может, он был слишком глубоко запрятан.

— А, Эдуард! — воскликнула она, когда тот склонился к ее руке. Голос звучал слегка обиженно, в то время как его темные глаза взирали на нее чуть лукаво. — Следовало предупредить меня, что ты будешь после обеда, тогда бы я отменила свой визит к парикмахеру. Уже больше недели, как ты забыл о нашем существовании.

— Тысяча извинений, — отвечал он крайне вежливо, — если тебе показалось, Бьянка, что я пренебрегаю вашим домом. Но я был очень занят, а тебе надо бы заглянуть в мою мастерскую и посмотреть кое-что.

— Хорошо, — ответила она, отдернув руку, которую он, казалось, вознамерился задержать в своей, и обратилась к другим гостям. — Это мисс Браун, — представила она Кэтлин, — сестра той другой мисс Браун, что некоторое время была компаньонкой моей тетушки.

Кэтлин заметила, что окружающие отнеслись к ней с любопытством. Большинство из них — а всего их было где-то человек двенадцать, преимущественно молодых людей, похожих на ди Рини, и двое-трое постарше — смотрели на нее задумчиво, или так ей показалось. И все-таки за их улыбками скрывалось что-то такое, чего она не могла до конца понять.

Апартаменты, которые занимали граф с сестрой в палаццо, — а Кэтлин обнаружила большое количество совершенно пустых помещений, — были весьма нарядными, обилие же цветов было подтверждением того, что дело происходило на теплой и солнечной итальянской земле. После ужина некоторые приглашенные пошли в студию графа посмотреть его картины, которые едва ли заслужат признание потомков. Аперитив был подан в великолепный зал, буквально заваленный музейными редкостями.

Кэтлин усомнилась в подлинности Тинторетто и Тициана, но решила, что если это так, то ди Рини повезло, в случае нужды. Обстановка же в столовой скорее напоминала дешевые декорации. Тем не менее она впервые в жизни сидела за одним столом с юной женщиной в бесчисленных бриллиантах и юношей в рубашке с изумрудными пуговицами, за столом, уставленным серебром и венецианским стеклом. Даже если б все это и не являлось фамильным наследством, достигнутый эффект заставлял вспомнить семейство Борджиа и их развлечения, особенно при взгляде на красавцев сестру и брата.

После ужина уже в салоне подали кофе и ликеры, и Бьянка расслабилась на кушетке, обтянутой сатином, покуда официант в белом разносил кофе. Кэтлин отказалась от ликера и решила, что поступила правильно — особенно после шампанского, которое ее заставили выпить за ужином и к которому она не привыкла; но здравый смысл подсказывал ей отвечать отказом на каждую новую попытку наполнить ее бокал.

Паоло, частенько поглядывавший на нее с другого конца стола, улыбавшийся и махавший ей рукой, после ужина обратил на нее особое внимание. За столом Эдуард сидел справа от Бьянки, и потом она воспользовалась правом держать его при себе. Словно избалованная, роскошная, кремового цвета кошка с огненными волосами, возлежала она на тахте восемнадцатого века, а Эдуард сидел у нее в ногах и развлекал, томно улыбаясь непроницаемыми темными глазами. По контрасту с другими присутствовавшими мужчинами он держался отчужденно и загадочно, но, видимо, не по отношению к Бьянке, широко расставленные глаза которой словно гипнотизировали его, посылая тайные сигналы; было ясно, что она решила оставить его при себе хотя бы на этот вечер. Что до самого Морока, то он был откровенно пассивен и не перечил желаниям очаровательной хозяйки. Эдуард легко и просто смирился со своей участью.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: