— Я говорю по параллельному телефону.

— Тогда буду говорить коротко, но о приятном. Ты можешь прийти на ужин ко мне домой завтра вечером?

— Я не знаю никого из твоей семьи, — запаниковала Таня. — А у тебя такая большая семья — я стану стесняться.

Роджер весело засмеялся.

— Как только с ними познакомишься — сразу перестанешь стесняться. Это я гарантирую!

— Раз так, тогда я с удовольствием. Но не надо за мной заезжать. Я лучше прогуляюсь пешком.

На том конце провода возникла пауза, и она поняла, что он что-то заподозрил.

— Как хочешь, — пробубнил он, наконец. — Но если пойдет дождь, и ты передумаешь, позвони мне.

К счастью, на следующий вечер погода была прекрасная, и Таня благополучно дошла до деревни. Она встретилась на Главной улице с Роджером, который пошел ее встречать. С некоторым трепетом она вошла в его дом — небольшой коттедж на две семьи, с отдельным входом и большим садом, в котором было много грядок с овощами.

— Ответ моей мамы на инфляцию! — усмехнулся Роджер, увидев, как Таня рассматривает огромные кочаны цветной капусты, и провел ее по узкому коридору в большую столовую, где собралось множество народу. Вскоре они разделились на братьев, сестер, невесток и зятей, и над всем этим сборищем, во главе стола, царила большегрудая, бесконечно дружелюбная миссис Пултон, раздавая еду вместе с шутками и прибаутками.

— Хочешь еще рагу, Таня? — спросила она, зачерпывая половником и выкладывая на тарелку Тани огромный кусок мяса. — Похоже, тебя было бы неплохо немного подкормить. Тебя там не морят голодом?

— Нет, что вы, совсем наоборот, — стала уверять ее Таня. — Но ваше рагу просто замечательное. Хотя об английской кухне обычно говорят, что она отвратительная.

— А, по-моему, консервы вкуснее свежей еды! — встрял в разговор двенадцатилетний Брайан, младший в семье. Он родился, как рассказал ей Роджер, через полгода после смерти отца. — Когда готовят дома, еда все время получается разная, а у консервов вкус всегда одинаковый.

— Одинаково дрянной, — саркастически уточнил Роджер и посмотрел на Таню с шутливым отчаянием: — Вы едите такую гадость?

Она улыбнулась.

— Тим и Эмма обожают консервы. Они бы только их и ели!

Все рассмеялись, потом одна из сестер Роджера спросила, сколько ей платят, и нравится ли ей работа гувернантки.

Таня отвечала на вопросы коротко и настороженно, пока, наконец, к ее облегчению, Роджер не перебил их, заявив, что будет выступать на митинге в Типтоне и хочет взять Таню с собой.

— Да ну тебя со своими выборами! — возразила миссис Пултон. — Могу поспорить, Тане гораздо интереснее посидеть здесь с нами и посплетничать, а не слушать твои скучные выступления.

Таня была поражена, что миссис Пултон в таком тоне отзывается о выборах. Мать Адриана относилась к предстоящим выборам как к чему-то священному. Но с другой стороны, нельзя не признать, что все семейство Пултон, в корне, отличалось от семьи Честертон, и если в последней к Адриану прислушивались беспрекословно, то Роджера постоянно поддразнивали.

— Я хотела бы поехать с Роджером, — заверила она миссис Пултон. — Я никогда не слышала, как он произносит речь.

За столом раздался громовой взрыв смеха.

— Наверное, вы повергли его в такое смущение, что он перед вами онемел, — заметила Лидия, младшая сестра Роджера. — Потому что мы, наоборот, не можем дождаться, когда он закроет рот!

Роджер добродушно усмехнулся, поднимаясь из-за стола, и Таня послушно вышла вслед за ним и пошла к машине. Они помахали на прощание семье, которая высыпала на улицу и толпилась перед входом в дом, чтобы проводить их.

— У тебя замечательная семья, — с искренней теплотой сказала Таня, когда они отъезжали от дома.

— Да, они ничего, — ответил Роджер, и Таня, в очередной раз, поразилась сдержанности чувств ее новых соотечественников.

Невооруженным глазом было видно, что все Пултоны проникнуты взаимной привязанностью и нежностью, но похвала в их адрес вызвала у Роджера самый небрежный отклик. Она вздохнула и подумала, что вряд ли когда сможет привыкнуть к Англии и англичанам.

Она еще раз подумала об этом, когда сидела в зале деревенского клуба и слушала выступление Роджера. Кто-то громогласно не соглашался с ним, его постоянно перебивали выкриками с мест, хотя другие слушатели быстро урезонивали крикунов. Когда собрание закончилось, большинство его участников сбились плотной кучкой и всем скопом направились в местный бар.

— Невозможно представить такое в моей стране, — воскликнула Таня. — Люди, которые имеют другие политические взгляды, выпадают из обоймы жизни и становятся неугодны.

— Здесь тоже бывает нечто в этом роде, хотя и в меньших масштабах, — ответил Роджер. — Правда, пока в основном в городе.

— Если ты победишь на выборах, ты тоже переедешь в город.

— А ты хочешь, чтобы я победил? — спросил он с улыбкой.

— Ты этого заслуживаешь, — быстро ответила Таня. — Твоя речь была превосходной.

Но в ту ночь, лежа без сна в постели, она поняла, что, хотя ей очень нравился Роджер, не ему она желает победы на выборах. В нескольких метрах от нее, отделенный всего лишь стеной, хотя на самом деле далекий и недоступный, находился человек, которому она страстно, всей душой желала победы на выборах: Адриан, ее муж.

Интересно, он спит все так же — закинув руку за голову? В то далекое время их короткой совместной жизни, ночью он обычно обнимал ее, словно даже во сне боялся потерять. И сам же бросил ее, с горечью думала Таня, и даже когда она сама приехала к нему, он не хочет ее видеть. Но нет, неправда. Он хочет ее. Он так целовал ее, что она это поняла. Но хотеть — еще не значит любить, и Таня не сожалела, что отвергла его. Она скорее жалела о том, что не сдержалась и ответила на его порыв. Но ничего не могла с собой поделать — его объятия разбудили, доселе спавшие, желания, и теперь они горели в ее груди негасимым огнем, как раскаленные угли, что готовы разгореться ярким пламенем от малейшего дуновения ветерка. Да, стоит только Адриану прикоснуться к ней, и она снова вспыхнет страстью, будет умолять о нежности, требовать, чтобы он утолил ее глубокое томление.

Любовь моя! — беззвучно восклицала она. Моя единственная, вечная любовь!

На следующий день после визита Тани, Роджер вернулся домой усталый и удрученный. Он проводил митинг в той части города, где жили большей частью сторонники Адриана Честертона, и они не давали ему слова сказать, постоянно прерывая выкриками и замечаниями. Если бы Таня была там, она бы решила, что, в конечном счете, английская политическая жизнь не так уж отличается от положения дел в Ровнии!

Швырнув шляпу на вешалку в коридоре, он побрел в гостиную, но резко остановился, услышав голоса. Один из них принадлежал матери, а другой голос… Он нервно поправил галстук и вошел… и замер посреди комнаты, увидев на диване стройную темноволосую девушку. Ради всего святого, что делает в его доме Диана Бидделл?

— Добрый вечер, — холодно поздоровался он. — Вы ко мне?

— Привет, Роджер. — Голос у нее был спокойный. — Как дела?

— Отлично, спасибо. Погода сегодня тоже великолепная.

Диана сразу смутилась и опустила глаза. Миссис Пултон встала.

— Вы тут поговорите пока, а я пойду, белье доглажу.

— Ты можешь не уходить, — процедил сквозь зубы Роджер, быстро окинув взглядом туфли Дианы от Гуччи и платье от Ива Сен-Лорана и посмотрев на мать в простом ситцевом халате. — Мисс Бидделл может говорить в твоем присутствии.

— Может, и так. — Миссис Пултон неуклонно приближалась к двери. — Только белье само собой не погладится!

Роджер поджал губы и молчал, пока дверь не закрылась.

— Итак, — натянуто произнес он после неловкой паузы, — давно ты не оказывала нам чести своим посещением. Тебе было, кажется, лет пятнадцать, когда ты была у нас дома последний раз? Как раз тогда у тебя начали появляться твои предубеждения.