Широко известный летописный рассказ о конфликте между курскими князьями и баскаком Ахматом в 1283–1284 гг. позволяет судить не только о южных окраинах русских земель в этом регионе, но и о попытках монголов распространить на них свою власть. В данном случае откупщик Ахмат попытался создать на территории Курского княжества такую же буферную зону, как и в районе южнее Киева, не подчинявшуюся русской администрации. Для этого Ахмат основал две слободы «в отчине Олга, князя Рыльскаго и Ворголскаго», [139]куда довольно быстро стеклось окрестное русское население, привлеченное, видимо, определенными экономическими выгодами. Обе слободы, располагавшиеся непосредственно под Курском, локализованы Ю. А. Александровым-Липкингом на основе находок золотоордынской поливной керамики.

Одна из них находилась в 18 км восточнее Курска на правом берегу р. Рати (Бесединское городище). Остатки другой обнаружены у с. Лебяжьего на правом берегу Сейма под Курском. [140]Русские князья Олег и Святослав не могли примириться [39] с отливом населения из их владений и приняли меры к его возвращению и уничтожению слобод. В рассказе о дальнейшем течении обострившегося и затянувшегося конфликта особый интерес представляет упоминание о «Вороножьскых лесех», [141]относимых летописцем к русским владениям. Мнение о том, что эти леса находились в бассейне р. Воронеж, [142]представляется маловероятным: во-первых, из-за значительной отдаленности от Курска (более 200 км); во-вторых, отнесение района р. Воронеж к русской территории не только в XIII в., но даже и в XIV в., не подтверждается никакими источниками. Скорее всего, Вороножские леса находились севернее Курска, где начинался обширный лесной массив, тянувшийся в направлении Брянска.

Летописный рассказ об Ахматовых слободах показывает, что буферная зона с монгольской администрацией вдоль русско-ордынских границ не представляла собой непрерывной полосы, а существовала лишь в отдельных порубежных районах. Заинтересованность в создании и сохранении таких зон проявляла не золотоордынская кочевая аристократия, владевшая обширными степными улусами, отвечавшими всем требованиям скотоводческого хозяйства, а определенная чиновничья прослойка, действовавшая в сфере откупов и сбора дани. В связи с этим нельзя не обратить внимание на то, что упомянутые в источниках откупщики и высшие административные чиновники, находившиеся на собственно русской или буферной территории, были немонгольского происхождения. Карпини сообщает о начальнике селения алане Михее; [143]русская летопись характеризует откупщика Ахмата как «бесерменина». [144]Имя его указывает на то, что он был мусульманином, скорее всего хорезмийского происхождения (в Золотой Орде мусульманство стало государственной религией лишь в XIV в., во время правления Узбека).

Неудачная попытка создать буферную русско-ордынскую зону на территории Курского княжения показывает, что в этом районе северная граница Золотой Орды проходила значительно южнее Курска, в пределах современной Белгородской обл. В таких случаях земли русских княжеств не отделялись от территории Золотой Орды четко обозначенной пограничной линией. Между русскими и монгольскими владениями обычно находилась своеобразная нейтральная полоса, использовавшаяся поочередно в хозяйственном отношении. Такое состояние пограничной полосы нашло отражение в более поздних документах XVI–XVII вв., когда русское население, осваивавшее пристепное пространство, получало в пользование обширные земельные участки, называвшиеся «юртами». [145]Этот термин, явно унаследованный от монголов, стал обозначать особый тип угодий, предназначенных не для земледелия, а исключительно для охоты, рыболовства, бортничества и запаса кормов. [40]

Вопрос о проведении русско-ордынской границы XIII в. в бассейне верхнего течения Дона приобретает особую сложность из-за недостаточности сведений в письменных источниках этого времени. Однако пограничную ситуацию рассматриваемого региона в значительной степени можно реконструировать путем экстраполяции данных XIV в. Правомерность такого приема основывается на отмечаемой всеми исследователями стабильности русско-ордынского пограничья в XIII–XIV вв. Определенные изменения и расширение территории в пользу русских княжеств источники фиксируют лишь в конце XIV–XV в., что позволяет более поздние сведения использовать при реконструкции границы XIII в. Наиболее важные и интересные факты по рассматриваемому вопросу нашли отражение в ряде духовных и договорных грамот великих и удельных князей XIV–XV вв.

В духовной грамоте Ивана Даниловича Калиты в специально выделенном пункте подчеркивается, что монголы имеют определенные права на какие-то русские волости, которые они могут отторгнуть от владений великого князя («ци имуть искати татарове которых волостии, а отоимуться…» [146]). Конкретное перечисление этих волостей приводится в более поздней (ок. 1358) духовной грамоте великого князя Ивана Ивановича. Как о вполне реальной возможности здесь говорится, что могут «искати из Орды Коломны, Лопастеньских местъ или отменьных местъ рязанских», причем допускается даже изъятие этих территорий из-под власти московского князя («а по грехом, ци отимется которое место)…» [147]). Приведенные тексты показывают, что в XIV в. на русской территории имелись районы, принадлежность которых московским князьям с правовой точки зрения того времени оспаривалась Золотой Ордой. Такая ситуация могла сложиться лишь в том случае, если в недалеком прошлом они находились под непосредственной властью монголов. Это предположение подтверждается и упоминанием в грамоте 1390 г. особого коломенского посла, «коли еси был в своей очине». [148]Прямое название Коломны «очиной» посла указывает на то, что город находился под монгольской юрисдикцией еще в XIII в. и, видимо, до времени правления Ивана Калиты передавался в качестве наследственного владения крупной феодальной золотоордынской семьи, наделенной баскаческими функциями.

Непосредственное отношение к разбираемому вопросу имеет и упоминающаяся в ряде документов Тула. Этот город фигурирует исключительно в договорах, заключавшихся московскими князьями с рязанскими, причем каждый раз оговариваются его особое положение и отказ обоих княжеств от притязаний на Тулу. [149]Впервые особое положение Тулы оговорено в договоре Дмитрия Ивановича с князем рязанским Олегом Ивановичем, заключенном в 1382 г. В нём подтверждается оставление за городом того же статута, который был при жене Джанибека [41] Тайдуле, когда Тулой ведали баскаки. [150]Судя по тексту договора, московские и рязанские владения не находились в непосредственной близости с самой Тулой, оставляя вокруг нее значительный район, соединявшийся на юге со степными монгольскими кочевьями. Ссылка в тексте договора на Тайдулу содержит определенный намек на то, что после ее убийства в 1360 г. [151]на территории тульского баскачества произошли изменения, приведшие к заметному ослаблению здесь власти золотоордынских чиновников. А это в свою очередь вызвало столкновение интересов Москвы и Рязани, претендовавших на тульские земли. В связи с этим нужно отметить, что в ряде договоров московских князей с серпуховским Владимиром Андреевичем обязательно фигурирует статья, в которой упоминаются «наши ординци и делюи». [152]Постоянное включение такой статьи в договоры именно с серпуховским князем не случайно и указывает на то, что эта категория населения проживала по соседству с его владениями. Причём ордынцы и делюи не принадлежали исключительно серпуховским князьям (ибо постоянно характеризуются как «наши», т. е. обеих договаривающихся сторон), а в равной степени и московским. Это может свидетельствовать в пользу того, что они размещались на землях, не подлежавших серпуховской юрисдикции. Если же учесть, что термин «делюи» обозначал специальный контингент тяглых людей, выделявшихся для обслуживания золотоордынских послов, [153]то можно допустить, что они жили в пределах тульского баскачества, имевшего общую границу с серпуховскими землями в районе Оки.