На лице Кристины медленно появилась улыбка, и она обняла окруживших ее ведьм за плечи. Довольные примирением Майклсоны поспешили к своим возлюбленным, и вскоре все три пары слились в крепких объятьях.

Увлеченные друг другом, они не заметили как созданный Мередит Уайт камень, способный победить Первородных, на долю секунды вспыхнул, будто взывая к своей создательнице.

Я никогда раньше так не любила…

Вновь и вновь. Раз за разом слова Хелен звучат в его ушах, лишая рассудка. Дерек хмурится, качает головой, пытаясь отогнать мучительные воспоминания, но памяти будто плевать на его усилия. Признания белокурой ведьмы сменяются стонами, и Дерек знает, что является их причиной.

Чертов Первородный не может не слышать его шагов, не почуять присутствия, и то, что он делает с Хелен лучше любых слов и угроз указывает Дереку на его место.

«Она моя, — звучит в каждом стоне ведьмы ледяной голос Элайджи Майклсона, — она принадлежит мне».

Тот факт, что о его кандидатуре на роль Регента никто даже не вспомнил, меркнет по сравнению с тем, что Дерек чувствует, стоя за дверью библиотеки, где та, что он любит, отдается другому, полностью подчиняясь его воли.

Ведьмак знает, что Хелен не врет. Ведьма и делать-то этого не умеет, в отличие от тысячелетнего монстра, заявившего на нее свои права. И Дерек не винит ее.

Потому что он знает, кто виноват со всех его бедах.

Первый раз за все время у ведьмака появляется мысль о том, что Давина была права. Первородных нужно уничтожить, стереть с лица земли. Они словно вирус, раковая опухоль, что влечет только один исход. Не только для него. Белокурый ангелочек, что доверчиво льнет к хладнокровному убийце, еще не знает, что и для нее есть лишь один конец.

Дерек моргает, пытаясь прийти в себя. Он плохо помнит, как покинул дом Майклсонов, где никто даже не заметил его отсутствия, будто вовсе не он пошел на все, включая предательство Регента, для того, чтобы сейчас Кристина Уайт, гордо задрав свой подбородок, принимала клятвы верности от испуганных ведьм.

Это он должен был быть на ее месте! Он должен был стать Регентом! И он должен был целовать Хелен, наслаждаясь ее нежной улыбкой.

Вместо этого он бредет по темной улице, сам не зная куда, пока не оказывается у ворот кладбища. Дерек замирает, и с его губ невольно срывается нервный смешок. Он вернулся туда, откуда так стремился сбежать, вот только теперь у нет ни то, что завалящего козыря, даже толики надежды.

И ведьмак смеется.

В полной тишине, среди могильных плит, едва не падая на колени. Все ведьмы в доме Майклсонов, чествуют нового Регента, а он, что лишился всего во имя своей цели, теперь в полном одиночестве стоит рядом со склепом семьи Уайт, с которых все и началось.

Не зная зачем, Дерек входит внутрь могильника, и его взгляд невольно падает на каменную плиту, где в беспорядке разбросаны оставленные Давиной артефакты.

Мысли о погибшей ведьме нисколько не мучают его, не оставляют после себя чувства вины. Клер сама избрала свой удел, бросив вызов Майклсонам и не оказавшись достаточно сильной, для того, чтобы победить.

Дерек теперь и сам не знает, кто смог бы одержать победу над Первородным семейством, потому что единственная, кому подобное под силу больше сотни лет покоится в этом склепе.

Мередит Уайт, что создала камень, вряд ли одобрила бы поведение продолжательниц своего рода, что подпустили Майклсонов так близко, разделив с ними ложе. И уж она наверняка нашла бы способ разрушить этот противоестественный союз.

Дерек качает головой, и его взгляд невольно скользит по могильной плите. Давина не могла не знать этого, и потому…

Осознание того какой именно ритуал Клер так и не смогла завершить накрывает ведьмака стремительно, и он на миг забывает как дышать, когда понимает, что задумала бывшая Регентша, и появись они несколькими часами позже, Первородных уже не было бы на свете.

Ведь тогда Давине не нужны были бы ведьмы, чтобы активировать камень. Это сделала бы его создательница.

Вернуть Мередит Уайт — вот что замыслила Клер. Вот какой ритуал она начала в склепе. Вот что было сейчас перед ним на каменной плите.

Дерек чувствует, как его накрывает паника. Он не знает, что делать, или наоборот знает слишком хорошо, потому, что именно он учил Давину этим темным ритуалам, в шутку, даже не думая, что юная ведьма решится на подобное.

Артефакты манят, и остатки магии, что запустили обряд, то и дело искрятся в воздухе, лишь усиливая напряжение ведьмака. Это опасно, очень, и совершенно нет гарантии в том, что Мередит Уайт, восстав из мертвых, будет на него стороне, и все же…

Я никогда раньше так не любила…

Белокурый ангел встает перед его глазами, а затем, словно сверкающий калейдоскоп перед Дереком пролетают картины их прошлого — знакомство, когда он впервые увидел ее, так отличающуюся от других, даже не сразу поняв, что Хелен — ведьма, ее робкая улыбка, первый поцелуй, их встречи и ночь, когда она подарила ему свою невинность.

Дерек знает, что обидел ее. Поддался минутной слабости, которая разделила его жизнь на до и после, когда Хелен узнала об интрижке с молодой ведьмочкой и не смогла простить. Как и он — сам себя. Он знает, что недостоин ее. И отступил бы. Влюбись она в кого угодно.

В кого угодно, кроме Элайджи Майклсона.

При мысли о Первородных, что лишили его всего, на лице Дерека появляется мрачная решимость. Ему не справится самому, ведьмак это понимает, но сейчас решение проблемы прямо перед ним, стоит лишь протянуть руку, и взять то, что поможет ему очистить мир от кровососов и вернуть Хелен.

Обряд темный, мощный, и Дерек знает, что такая магия не проходит бесследно, для того, что на нее решается, но сейчас выбора у него нет. Как и у Давины, которой не хватило всего нескольких часов для победы.

Он не повторит ее ошибок.

Дерек шумно выдыхает, прикрывая глаза. Ему нужна вся сила, что у него есть, и он медленно успокаивается, призывая каждую крохотную толику своей магии. Атмосфера в склепе постепенно меняется, и артефакты на каменной плите, начинаю вспыхивать голубым огнем, будто извещая его о своей полной готовности к тому, что навсегда изменит жизни всех в Новом Орлеане.

Дерек делает шаг, вскидывая вверх ладонь. Всего секунду он медлит, но образ Хелен вновь встает перед ним, и он слышит ее стон. Стон, который вызвали ласки чертова Элайджи Майклсона, укравшего его любовь.

Жгучая ревность накрывает его, в миг превращаясь в ярость и решимость. Громкий мужской голос звучит в тишине склепа, и старинное заклинание приводит лежащие вперемешку с останками Мередит Уайт артефакты в движение.

Яркая вспышка озаряет лицо Дерека, а потом наступает темнота.

Шампанское искрилось в хрустальном бокале, и Крис крутила его в руке, разглядывая мелкие пузырьки. Клаус пару минут назад оставил ее в одиночестве, уединившись с Марселем для разговора о новообращенных, и ведьма лениво оглядывала толпу гостей, собравшихся в доме Майклсонов на прощальной вечеринке по поводу отъезда Тори и Кола, явно скучая.

Виновники торжества давно успели покинуть, праздник, исчезнув в неизвестном направлении, и Кристина искала глазами Хелен, которая совсем недавно стояла у бара, в объятьях не отпускающего ее не на минуту из своих рук Элайджи.

Ведьма прищурилась, пытаясь разглядеть среди гостей белокурую голову сестры, но в этот миг краем глаза она заметила картину, от которой пухлые губки ведьмы сжались в тонкую линию.

Вышедший из библиотеки Клаус замер на пороге, не успев сделать и шага, и причиной тому была повисшая на нем шатенка, руки которой весьма красноречиво обвили мужскую шею, явно ожидая большего чем дружеский поцелуй в щеку.

Словно почувствовав взгляд ведьмы, гибрид отпрянул от тянущейся к нему девушки, и бросил опасливый взор на Кристину, выражение лица которой не предвещало Первородному ничего хорошего. Но прежде чем Крис успела сделать хоть шаг в сторону Клауса, она почувствовала на своем запястье тонкие девичьи пальцы, мгновенно узнавая прикосновение Хелен.