— Он знает, что я не выстрелю ему в спину, — подумал Роберт Розен. — Пока он идет передо мной, он чувствует себя в относительной безопасности.

За рощей они пересекли открытый участок местности. Это был цветущий луг, при виде которого каждый мог бы подумать, что война уже закончилась. Над травой разливалось ласковое тепло, ветер как будто что-то нашептывал, летние облака тянулись с запада на восток, птицы напевали свои песни.

— В штабе они его ликвидируют, — подумал Роберт Розен. — Сами господа не будут марать себе руки этим, они прикажут тебе расстрелять пленного. И ты будешь вынужден сделать это, потому что приказ есть приказ. Ну и зачем тогда делать такой крюк? Годевинд облегчает тебе выполнение задачи: посылая тебя с этим пленным, он предоставляет тебе свободу действий. Расстрел был бы самым легким решением.

Полчаса назад он мог бы сделать это без особых проблем. А сейчас он ужаснулся мысли, что ему придется расстреливать человека, вынужденного удерживать спадавшие брюки, у которого на бедре рана, и который выглядит таким же юным, как он сам.

— Сколько времени отпущено ему еще на жизнь? — спросил он себя и понял, что этот вопрос относится и к нему самому. Сколько времени проживет еще Роберт Розен? В круговерти войны на ответ зачастую дается не более полусуток.

— Если он студент, то должен быть связан с медициной, — подумалось Роберту Розену. Его изящные пальцы могут работать со скальпелем. Они ощупывают человеческое тело, перевязывают гниющие раны, вот только свою рану на бедре он не смог перевязать.

В одной из лощин они устроили привал. Роберт Розен велел пленному сесть на траву, сам уселся на пне несколько выше и на безопасном расстоянии.

— Как зовут тебя?

— Александр.

— Откуда ты?

— Из Самары.

Это название ему ничего не говорило. Может быть, в этой Самаре имелся университет, где Александр изучал медицину?

Хотя Роберт Розен сам не курил, тем не менее, он решил устроить перекур. Для этого он даже использовал зажигалку пленного.

— Хочешь тоже? — спросил он.

Пленный кивнул.

Роберт Розен передал ему зажженную сигарету и стал смотреть, как пленный делает затяжки и носом выпускает дым. После нескольких затяжек тот вернул сигарету. Роберт Розен поднес ее к своим губам и тоже стал курить, как будто они вместе так всегда и делали. Так они курили, передавая сигарету друг другу.

— Когда я доставлю его в штаб, то это будет его последняя сигарета, — подумал Роберт Розен. Он вынул марлевый бинт из кармана и бросил пленному, показав знаками, чтобы тот перевязал свою рану.

Тот приспустил брюки и обмотал белый бинт вокруг бедра.

— Спасибо, — сказал он.

Внезапно Роберту Розену пришла в голову безумная мысль забрать пленного с собой домой, в Подванген. Они пешком пошли бы вместе на запад, все время на запад, пока перед ними не возникли бы Мазурские озера. Француз у них уже был: тот, что работал на полях в хозяйстве Розенов. Почему бы теперь не иметь еще и одного русского? Конечно, его руки были слишком нежными для сельскохозяйственных работ, ведь у него были пальцы пианиста. У него быстро появились бы мозоли, но лучше иметь мозоли на руках, чем быть расстрелянным.

Роберт Розен нарисовал в воздухе цифру 21, пленный кивнул и также показал 21. Получалось, что они оба родились 21 год назад: один в Самаре, другой в Подвангене. Кто-то послал их, чтобы они стреляли друг в друга, но вместо того, чтобы стрелять, они сидели сейчас на зеленой траве и не знали, что им дальше делать.

Роберт Розен достал губную гармошку из кармана и издал на ней несколько звуков.

Пленный засмеялся. Роберт Розен протянул ему инструмент, но пленный покачал головой; у него были пальцы пианиста, но он никогда не играл на губной гармошке.

— Тогда нам придется идти дальше, — решил Роберт Розен.

Пленный стал карабкаться на пригорок, наверху он остановился передохнуть. Его фигура выделялась на фоне белых летних облаков. Можно было подумать, что война уже закончилась. Роберт Розен подошел к нему, положил руку на плечо и показал на опушку леса.

— В той стороне Самара! — сказал он и легонько подтолкнул пленного. Тот двинулся неуверенными шагами прямо по лютикам, которые касались его колен. Затем движения его ускорились, и вдруг он побежал. Когда он был уже на достаточно далеком расстоянии, Роберт Розен передернул затвор винтовки. После того, как пленный достиг опушки леса, он превратился в мало различимую точку на местности. В нее Роберт Розен мог бы теперь стрелять, если бы на это последовал приказ унтер-офицера. Он нажал на курок, пуля пробила дыру в летних облаках, тянувшихся с запада на восток. Роберт Розен вздрогнул от громкого звука. Пленный исчез.

Роберт Розен улегся в траву, закрыл глаза и стал размышлять о Подвангене и о Самаре. Какие это были чудесные названия!

Когда он вернулся в расположение части, то нашел Годевинда, сидящим у березы, к которой они тогда привязали пленного.

— Ну что сказали в штабе? — спросил тот, как бы между прочим.

— На полпути пленный попытался убежать, и я застрелил его, — солгал Роберт Розен.

Годевинд задумчиво посмотрел на него.

— Нормально, — пробормотал он. — Он пойдет к партизанам и убьет некоторых из наших солдат, но это известно лишь нам обоим.