Пришел старик и рассказывал… Он рассказывал о дремучих лесах, о полях с рожью, овсом и ячменем, о лугах, покрытых сладко пахнущими цветами. Он рассказывал и о летнем деревенском приволье, и о зимней стуже, о деревушках, полузанесенных снегом, о деревенском житье-бытье.

Был тихий зимний день. С темно-серого облачного неба летели снежинки.

В деревне Залесной, заметенной снежными сугробами, собралась середи улицы толпа ребятишек — мальчишек и девочек. Много тут было шуму и споров. Слышались возгласы: «Свалится!» — «Устоит!» — «Лучше бы под березкой!» — «Нет, братцы! Нужно его на виду поставить!..» Серый кудластый Медведко, помахивая хвостом, с тревожным видом бегал кругом толпы и отрывисто взлаивал, как будто с досады, что никак не мог сообразить: для чего сошлась эта толпа и галдит, и шумит тут все утро.

Наконец, одна девочка в длинной и широкой мамкиной кацавейке, подпоясанной обрывком веревки, и в темном рваном платке на голове протискалась через толпу вперед и, высунув из-под платка покрасневший кончик носа, крикнула:

— Что ж, ребята! Долго еще будем толковать? Ведь уж пора!.. День нынче короткий. Того гляди — смеркнется!..

Эту девочку звали Машей; ей было девять лет. Ее маленький братишка, Степа, — тремя годами ее моложе, — цепляясь за ее кацавейку, вместе с нею протолкался через толпу и крикнул товарищам:

— Делать, так делать!

В толпе засмеялись и кто-то сказал: «Ай да Степа!» А другой добавил: «Вот он — настоящий-то делец пришел!..»

Посреди толпы стоял мальчуган-подросток лет 12 — в полушубке нараспашку и в облезлой бараньей шапке, сдвинутой на затылок. Он опирался на длинную палку, и легкий ветерок порой раздувал его темные кудри.

— И правда! — сказал мальчуган. — Чего ж тут время напрасно проводить… Бегите-ка за лопатами! Живо!

Ребятишки пустились в разные стороны, только пятки замелькали. Медведко тоже рванулся с места, но впопыхах не знал, куда броситься; сначала было кинулся в одну сторону, потом в другую и, наконец, уселся среди улицы и стал задумчиво следить за вороной, прыгавшей по жердочкам плетня.

На улице было пусто. Бабы сидели в избах за работой: пряли, ткали, обшивали своих семьян. Мужики на ту пору поехали в лес за дровами, иные уехали за сеном на дальнюю пустошь.

Вскоре ребятишки опять всей гурьбой собрались за колодцем — в проулке между двумя избами. У всех в руках были теперь лопаты и заступы. Степа притащил большой банный ковш. Неподалеку от того места, где сошлись ребятишки, был плетень; у плетня стояла береза, вся увешанная снегом. К плетню нанесло большие сугробы… И из этих-то сугробов ребята принялись копать снег и сносить его в одну кучу на средину проулка. Гаврюшка, мальчик с длинной палкой, заправлял всей работой, покрикивал и указывал: где лучше брать снег и куда его сваливать. Степа трудился не меньше других. Его круглые щеки разгорелись на морозе, весельем блестели большие голубые глаза, его волосы — светлые и золотистые, как чесаный лен — выбились из-под шапки и весь перед его синего тулупчика был в снегу. Степа зачерпывал полный ковш снега и, кряхтя, нес его туда, где стоял Гаврюшка. Маша носила снег лопатой и тоже старалась изо всех сил; рваный платок ее сбился набок и темные волосы растрепались… Ребята, как трудолюбивые муравьи, бродили между сугробами. Иной носильщик спотыкался, падал, и тогда веселый, громкий хохот далеко разносился по деревне. А снежная куча с каждой минутой все росла и росла…

— Маша! А, Маша? Ведь большой будет? — спрашивал Степа.

— У-у! Страсть какой! — отвечала девочка и, оттопырив губы, делала страшные глаза. — Ни в одной деревне такого еще не бывало!

— Выше избы? — допытывался Степа.

— Может, и выше! — говорила Маша. И Степа был в восторге.

Носильщики уже начали уставать. Маша все чаще и чаще заплеталась ногами в своей длинной кацавейке. Ковшик казался Степе все тяжелее и тяжелее; ковшик оттягивал ему руки… В это время Гаврюшка и еще два мальчика-подростка принялись за работу. Они стали проворно руками и ногами работать над грудой снега: то лопатой по снегу похлопают, то коленами нажмут на него, и сами они все, с ног до головы, запорошились снегом и ходили, как белые статуи. Их большие рукавицы намокли от снега… Гаврюшка работал бойчее товарищей, старался больше, запыхался и все-таки без отдыха возился над снежными комьями.

— Довольно, ребята! Снегу больше не надо! — крикнул Гаврюшка.

Носильщики побросали лопаты и расселись кто на плетне, кто прямо на снегу, а иные подошли к работавшим и, заложив руки за спину, с любопытством следили за всеми их движениями…

И вот — под руками работавших из безобразной груды снега мало-помалу стала выходить большая, высокая человеческая фигура — только без ног; ноги ее как будто ушли в землю. Вот стали уже видны грудь, спина, немного горбатая, толстая шея и большая нескладная голова. Вместо рук воткнули в плеча две согнутые палки и толсто облепили их снегом. Теперь оставалось доделать только лицо: вместо глаз пальцами продавили две ямки, вместо носа приставили толстый кусок снега, палкой проделали беззубый рот, прилепили довольно большие уши, а вместо шапки насыпали на голову пушистого снега…

Когда сизые вечерние сумерки спустились над деревней, громадный и безобразный снежный дедушка был уже готов. Ребятишки собрались теперь кругом него и с торжеством разглядывали его. «Ого-го! Вот так дедушка!» — слышалось в толпе. Очень маленькая девочка, лет пяти, засунув ручонки в рукава и загнув голову вверх, посмотрела на снежное чудовище и одобрительно пролепетала:

— Ай, дедуся! Какой холосой!..

Степа и Маша радовались вместе с прочими. Да и как им было не радоваться: ведь и они помогали делать белого дедушку.

— Такого дедка, поди, нигде больше нет! — сказал Степка.

— Известно, нет! — со смехом заметил ему Гаврюшка. — Где ж такого сделать! Это только мы ухитрились…

— Ай да мы! Вот так мы — молодцы! — говорил Степа, от удовольствия прищелкивая языком.

Медведко вертелся тут же и с громким лаем бегал вокруг снежного великана. Ребятишки смеялись и науськивали его на белого дедушку… Все были рады и веселы, и веселые, и довольные разошлись в тот вечер по избам.

Два дня после того Гаврюшка с приятелями окачивал дедушку водой из колодца, чтоб он был крепче. На счастье ребятишек, вскоре хватил сильный мороз, и дедушка весь обледенел и блестел на солнце, точно серебряный. С этой поры для ребятишек любимым местом игр стала та площадка, где стоял их безобразный снежный дед.

Здесь они играли и в свою любимую игру — Журьку. Один из них садился на землю и рыл ямку, а другие, ухватившись сзади друг за дружку, вереницей ходили кругом него — и передовой говорил: «Округ Журиньки хожу, колокольчик навяжу, вокруг ленточки-позументочки». И потом он обращался к копавшему ямку: «Здорово, дедушка! Бог помочь!» — «Спасибо!» — отвечал тот.

«Что делаешь, дедушка?» — спрашивал передовой. — «Ямку копаю!» — отвечал Журинька. — «Зачем тебе ямку?» — «Камышек ищу!» — «Зачем тебе камышек?» — «Иголочки точить!» — «Зачем тебе иголочки?» — «Мешочек шить!» — «Зачем тебе мешочек?» — «Камышки класть!» — «А зачем тебе камышки?» — «В твоих деток швырять!» — «Что же тебе мои детушки сделали?» — «Всю капустку у меня переломали!» — «Так ты бы их пестом!» — «Пест-то изломался». — «Ты бы их лопатой!» — «Лопата-то раскололась». — «А ты бы их ступой!» — «Ступа-то развалилась». — «Так ты бы их блином!» — «А блин-то я и сам съем!..»

Тут Журька быстро вскакивал и с криком «кыр-кыр» принимался гоняться за ребятами; ему нужно было поймать передового. Ребятишки тоже с криком «кыр-кыр» бегали от него и всячески старались заслонить и защитить от него своего передового, — матку… У деревенских ребят нет игрушек; поэтому им самим приходится выдумывать себе игры.