— Да что тут такое? Для чего городового-то кликали?

— Девочку изловили.

— Э-э-э! А что она?.. что-нибудь украла?

— Да вон, никак, целый хлеб стащила где-то…

— Вот так-так! Ловко!

— О, Господи Боже! С этих-то лет в воровство пустилась…

— Ведь, поди-ка, не одна была…

— Я вот сейчас мальчишку встретила… бежит со всех ног и веревкой машет…

— А куда он бежал-то?

— Прямо, голубчики, к Пушному Ряду…

— Уж не иначе, как он с ней был!

— Ну, уж и народ нынче! И ребята-то, гляди-ка… Ай-ай-ай!

— А ты как бы, бабушка, думала?..

В то время, когда шли эти толки, суды да пересуды, а Лизутка с умоляющим, растерянным видом смотрела на собравшихся вокруг нее незнакомых людей, сквозь толпу не без труда протискался какой-то мальчик лет десяти или одиннадцати, по-видимому, из достаточной семьи, одетый весьма прилично. На нем было теплое пальто с черным мерлушечьим воротником, мерлушечья шапка и теплые перчатки на меху. Личико, дышащее здоровьем, пухлые, румяные щеки, еще пуще разгоревшиеся на морозе, веселые и блестящие карие глаза, — одним словом, вся наружность обличала в нем мальчугана, живущего без забот и без печали.

Он перебежал с противоположной стороны улицы и пробрался через толпу просто из праздного любопытства, из желания узнать, что такое случилось? не извощик ли кого-нибудь с ног сшиб? или не изловили ли вора?.. Но тут, при виде девочки, дрожащей от холода, его веселое, оживленное настроение улетучилось, и карие глазки его омрачились. Он увидел заплаканное личико, посиневшее от холода, увидел слезы, застывшие на ресницах, увидел красные, почти закоченевшие ручонки, — и ему стало жаль, невыразимо жаль эту маленькую девочку. Ему хорошо: он одет тепло — на нем пальто, перчатки… А эта бедная малютка мерзнет…

— Ой, ручки… ой, ручки… больно! — дрожащим голосом шептала Лиза той порой, не зная, что делать, и переминаясь с ноги на ногу.

Вдруг мальчику пришла в голову блестящая мысль.

— Дай мне хлеб, я понесу его… А ты иди за мной! — сказал он девочке.

Лиза поглядела на него, одно мгновенье колебалась, не решаясь отдать ему хлеб, опасаясь, как бы он не убежал с ее караваем, — но, увидав, что мальчик вовсе не похож на тех уличных сорванцов, от которых ей не раз доставалось, Лиза успокоилась, отдала ему хлеб и пошла за ним.

Толпа мало-помалу стала расходиться…

Мальчик повел Лизу через улицу прямо к торговке, стоявшей с лотком на противоположном углу. На лотке грудой лежали разноцветные шерстяные шарфы, шерстяные чулки, туфли, рукавицы, теплые перчатки, пояса и всякая мелочь.

— Нужны небольшие рукавички! — сказал мальчик, подойдя к лотку. — Вот для этой девочки!..

И он указал на Лизу.

— Что ж, выбирайте, барин, любые! — предложила торговка. — Потеплее нужно?

— Конечно, потеплее… потолще! — ответил мальчик, с видом знатока посматривая на разложенный товар.

Лиза уже не плакала; с изумлением и с большим интересом поглядывала она то на мальчика, то на торговку, то на груду весьма заманчивых, разноцветных шерстяных вещей, лежавших на лотке… Стали примерять Лизе рукавички — пару за парой, и, наконец, выбрали очень хорошенькие, теплые варежки. Лиза уже напялила варежки, и ручонки ее стали понемногу отогреваться.

— Что стоит? — спросил мальчик.

— 20 копеек, баринок! Меньше уж никак нельзя… Товар у меня, сами видите, все хороший! — мягким, вкрадчивым тоном промолвила торговка.

— Гм! Ну, что ж… — промычал мальчик, вытаскивая из бокового кармана портмонэ с таким видом, как будто у него денег куры не клюют.

Да и действительно, в то утро у него в портмонэ была довольно «крупная» сумма денег — 55 копеек… Лиза и торговка почтительно посматривали на маленького богача.

В ту минуту на глаза мальчику попались шерстяные чулки, и он опять зажал портмонэ в руке.

— У вас тут все большие чулки… А нет ли маленьких? На ее ногу?.. — спросил он торговку, кивнув головой на Лизу.

— Есть, есть… Как не быть! Есть на всякую ногу… Чулки у нас на весь свет запасены… — затараторила та, очень довольная покупателем за то, что он поступает «по благородному»: берет вещи, не торгуясь, и даст бедной бабе нажить лишний грош.

Эта женщина так же, как и все ее товарки, очень дорожила такими «благородными» покупателями. Мигом вытащила она из-под груды своего товара маленькие детские чулки из черной шерсти.

— Чулочки — первый сорт! И барышне не стыдно надеть… уж останетесь довольны!.. Уж одно слово — заграничные, из кашмирской шерсти… — сочиняла торговка, ни мало не смущаясь и помахивая перед покупателем чулками.

— Что стоят? — осведомился мальчик.

— 45 копеек… Дешево, ну, да уж… — проговорила торговка и стала проворно свертывать чулки.

— Гм! — промычал мальчик, но уж другим тоном, не так уверенно, как в первый раз; открыл портмонэ, порылся в нем и сконфуженно вытащил оттуда три небольшие серебряные монеты.

Торговка уже начинала несколько подозрительно посматривать на своего «благородного» покупателя и подумывала о том: «Не с грошом ли паренек на базар вышел?.. Или еще хуже: не жулик ли какой-нибудь навязался? Всякие шатаются… по одеже ведь не узнаешь!»

— Вам за все следует 65 копеек?.. — сказал мальчик.

— Да! Так точно… — с расстановкой проговорила торговка, невесело посматривая на своих покупателей и придерживая чулки: — «Потому, неровен час — еще на какого наскочишь! Пожалуй, отдай им, а они стрекача зададут… Лови ветер в поле!..» — Эти — 45 копеек, да двугривенный за варежки… — промолвила она.

— Как же быть? А у меня только 55 копеек… — уже окончательно смутившись, проговорил мальчуган.

Тут было Лиза явилась ему на выручку.

— Да чулок-то мне и не надо… у меня еще старые хороши… — начала она, но торговка с живостью перебила ее…

— Ну, да Бог с вами! Давай уж… Гривенник уступлю… Бери чулки-то! — великодушно воскликнула она, сунув в руки девочке чулки.

Мальчик, видимо, был очень рад такому благоприятному исходу дела, поблагодарил торговку за сделанную ему уступку и пошел с Лизой далее.

— Ну, девочка, где же ты живешь? Я бы проводил тебя… — заговорил он. — Ты живешь на какой улице?

— На Воздвиженской! — ответила Лиза, любуясь на свои рукавички.

— А в чьем доме? — продолжал мальчик.

— В нашем доме — лавка Ивана Семеныча, а против нас — часовой мастер… — объясняла Лиза.

Скоро наши путники очутились на Воздвиженской улице и пошли в ту сторону, где по предположению Лизы, находилась мелочная лавочка Ивана Семеновича, а против нее был часовой магазин. Пока они шли по Воздвиженской улице, Лиза уже успела узнать, что мальчика зовут Павликом, и успела сама рассказать ему, что мать ее занимается стиркой, что у нее, у Лизы, есть маленький брат Степа, что Дмитриевна сегодня не пошла торговать своими пряниками и леденцами, сидит дома, и Степа с ней…

— Ах, вот и чайный магазин! — вскричала Лиза, увидав знакомую вывеску. — Ну, теперь недалеко и наш дом…

— Какой номер вашей квартиры? — спросил Лизу ее спутник.

— Мы живем без номера, в подвале… — ответила та. — Только старший дворник Кирилл нынче грозился, что и нам номер дадут…

— Грозился? — с недоумением переспросил Павлик, смотря на Лизу. — Да что же тут худого, если у вашей квартиры будет номер?

— А как же! Мама говорит, что это уж не даром… не к добру… — сказала Лиза. — Уж если номер дадут, значит, на квартиру набавят… А мы и то пять целковых за квартиру платим.

— Пять целковых? — повторил мальчик, удивившись, что есть на свете такие дешевые квартиры: его отец платил за квартиру 75 рублей в месяц, то есть в один месяц переплачивал больше, чем эти бедняки во весь год.

— Да право же, пять целковых! — с азартом воскликнула девочка, думая, что барчонок не верит тому, что они так баснословно дорого платят за квартиру: подвал рядом с ними ходил за три рубля. — Ведь не все мама платит, — старухи наши за углы платят три рубля…