Но, по-видимому, испанские поэты Хуан Руис [20], известный под именем протопресвитера итского, и Альфонсо Мартинес [21], протопресвитер талаверский (автор «Бича, или Порицания светской любви»), ближе следовали традиции древних. Прототип Селестины, хитрой сводницы, уже появляется в их сатирах.

«Селестина» приписывалась и поэту Хуану де Мэна [22]. Что касается самого Фернанда де Рохаса, то он приписывает первый акт Хуану де Мэна или Родриго де Кота, как и он, поэтам еврейского происхождения. По его словам, он только закончил это произведение. Но принимая во внимание полное единство этого романа-комедии, исследователи считают, что «Селестина» написана одним автором.

Как бы то ни было, эта книга появилась без имени автора. Предполагают, что воинствующее духовенство того времени и цензура инквизиции принудили автора выступить анонимно: в «Селестине» высмеивались и священники.

Через два с половиной века в Португалии другой еврей — Антонио Жозэ да Сильва [23]— получил возможность издать свои комедии не иначе, как скрыв свое имя, расшифровываемое в акростихе, посвященном читателю.

В течение веков цензура инквизиции накладывала запрет на множество произведений. Целые томы содержат списки книг, запрещенных инквизицией, которая как будто боялась даже следов, оставленных эллинской религией в латинских странах.

В Италии в эпоху Возрождения, в XVI веке, пьесы с мифологическим сюжетом печатались не иначе как в сопровождении заметки, являвшейся громоотводом в отношении цензуры инквизиции:

В Португалии в XVIII веке такой же заметкой снабжена комедия «неизвестного автора», т. е. Антонио Жозэ да Сильва, во втором томе «Португальского комического театра»:

Испанская народная песня [24]

В течение веков инквизицией тщательно вырабатывался целый кодекс судопроизводства. Для непосвященных приходится расшифровывать терминологию инквизиторов и открывать подлинный смысл некоторых лицемерных формул.

Обвиняемого «увещевали», прежде чем заставить его дать следующую расписку: не вина господ инквизиторов, если под пытками он будет ранен, искалечен или убит, напротив, раз он не хочет сказать правду и сознаться в преступлении, он заслуживает наказания — виноват он сам и только он.

Таким образом, не он, а инквизиторы были достойны сожаления: обвиняемый вынуждал их «работать», пытая его.

Дыба, гаррота, колесо, пытка водой — вот каковы были банальные приемы допроса.

Множество обвиняемых «допускалось к примирению с церковью». Но эта формула отнюдь не значит, что пресвятая мать прощала их и возвращала им свободу. «Примиренных» постигало какое-либо наказание: изгнание, ссылка, плети, тюремное заключение на срок и бессрочное, галеры или каторжные работы.

В зависимости от характера преступлений обвиняемые приговаривались к одному из трех родов отречения:

Легкое отречение, abjuratio de levi, произносилось лицами, легкозатронутыми грехом, теми, против которых у инквизиции были только легкиеподозрения.

В этих случаях приговоренные отрекались не всенародно, а перед епископом или инквизитором.

Сильное отречение, abjuratio de vehementi, произносилось лицами, над которыми тяготело сильноеподозрение, лицами, совершившими важное преступление. Они отрекались всенародно.

Формальное отречение, abjuratio de formali, произносилось лицами уличенными, еретическое преступление которых уже было доказано. Впадая опять в ересь, они рисковали подвергнуться наказанию как отпавшие.Формальное отречение произносилось всенародно.

Кроме того, еретики приговаривались к ношению особой «покаянной одежды» (habito) в течение многих лет, если не до самой смерти, и к выполнению разных обрядов покаяния. Само собой разумеется, они находились под надзором инквизиции.

Священный трибунал «отпускал» тысячи обвиняемых, но это не значит, что он выпускал их на свободу. Напротив, тем самым он отдавал их в руки светского правосудия. Церковному правосудию претила кровь. Согласно 31-й статье инквизиционного судопроизводства, священный трибунал автоматически постановлял:

Эта формула определенно означала: смерть. Отпущенные таким образом приговаривались к сожжению.

восклицает действующее лицо одной португальской комедии [26].

Но были и другие виды смерти. Кроме костра, существовалаи гаррота [27]: прикрепленный к столбу железный ошейник с винтом, служившим для сжимания. Труп удушенного бросали в огонь, сжигался уже не живой, а мертвец. По сравнению с казнью через сожжение, эта казнь была своего рода милостью, которую оказывали раскаявшимся, вернувшимся,принятым опять в лоно «пресвятой матери церкви».

Если обвиняемый бежал и если этот беглый преступник был заочно осужден, он появлялся в аутодафе в изображении(en effigie). Эти изображения объявлялись примиреннымиили отпущенными.В этом последнем случае их бросали в огонь.

Инквизиция искала виновных даже среди мертвых. Если после смерти кто-нибудь подозревался в том, что умер не так, как подобает доброму католику, что живет в загробной жизни, как еретик, его труп или скелет выкапывался из могилы. Мертвец появлялся в аутодафе в изображении. [28]В гробу, ларце или ящике это изображение несло кости мертвеца. В толпе приговоренных шли присутствующие беглецы и живые мертвецы. Это двигались изображения: чучела, куклы, манекены, статуи. Кости и статуи швырялись в огонь и превращались в пепел.