— Будем! — грянули „сынки” хором. — Будем!

Все уселись за стол. Алёнушка принесла из кухни кусок сочного мяса, которое еще шипело на сковороде. Нарезала на тарелке тонкими ломтиками свиное сало. Открыла стеклянную баночку, и душистым хреном запахло в избе. А потом поставила на стол большое блюдо с крупными ржаными пирогами.

— Вот как хорошо, что ты пришел! — сказала она Шурке. — У меня один пирог лишний получился, не знала, что с ним делать. А теперь вот как раз тебе!

Она взяла самый пышный, самый румяный пирог и подала его Шурке.

— Ешь, не горюй. Что было — видели, что будет — увидим.

— А будет хорошее! — добавил дед.

Партизаны тихонько спрашивали деда, где он был, что высмотрел.

А Шурка ел вкусный горячий пирог и смотрел на свою новую родню повеселевшими глазами.

Наутро Шурка проснулся поздно. Солнце уже глядело в избу сквозь морозные окна. Было очень тихо — не кричал петух на дворе, не перекликались ребятишки на улице, не звякали ведра у колодца… И Шурка вспомнил, что он в лесу.

Он свесил с полатей голову. В избе никого не было.

„Или мне все приснилось? — подумал Шурка, — Столько народу было! Как же это они ушли, а я и не слышал?”

— Эй, воробушек подзастрешный! — вдруг окликнула его черноглазая Алёнушка. — Выспался? Слезай-ка завтракать!

Она сидела так тихо, что Шурка ее сразу и не заметил.

Алёнушка пряла. Пышная белая куделька, словно шапка, была надета на деревянном гребне.

Шурка слез с полатей и загляделся на кудельку.

— Это шерсть такая белая, — спросил он, — или шелк какой?

— Это не шерсть и не шелк, — ответила Алёнушка, — это облачко.

— Облако?

— Ну да. Ты вот спал, а я встала пораньше, влезла на елку, достала облачко. Вот и пряду.

Шурка промолчал. Никогда в жизни он не слышал, чтобы облако можно было прясть! А может, и правда можно — кто его знает! Ведь здесь не деревня, здесь лес.

Алёнушка дала ему горячей каши с маслом, налила чаю.

— Как хорошо, Шурка, что ты к нам пришел, — сказала она, — а то мне здесь одной оставаться всегда, знаешь, как скучно было!

Шурка ходил по избе. Любовался узором из еловых веток, которыми Аленушка украсила стены. Разглядывал маленький шкафчик-поставец с резной дверцей и резную полочку для посуды. А изо всех окон в голубые проталинки глядел на Шурку молчаливый заснеженный лес. Шурке казалось, что он даже сквозь стены слышит его глухую студеную тишину.

И вот снова вспомнился Шурке свой дом, вспомнилась мать, сестра Ксёна, товарищи… И печаль схватила за сердце. Где они теперь? У немцев в плену. Где их деревня, их дом? Немцы разграбили и сожгли.

И совсем было повесил, голову Шурка, но Алёнушка поглядела на него, бросила веретено.

— Одевайся, Шурка! Пойдем со мной по воду! Я тебе заколдованную елку покажу!

— Заколдованную? — удивился Шурка. — Как это — заколдованную?

— А вот так. Ее лесные звери под Новый год наряжали.

— Как наряжали?

— Да так. Убрали всю звездами, серебром. Ночью выйдешь на крылечко, а от нее светло, как от месяца!

— Ну да… расскажешь тоже!

А сам, уже одетый, стоял на пороге. Никакой там заколдованной елки нет, но почему не посмотреть все-таки?

В лесу было гулко, морозно. Среди больших сугробов вилась глубокая синяя тропинка. По этой тропинке спустились к реке. На реке среди зеленого льда темнела круглая прорубь.

Шурка оглядывался кругом: а где же серебряная елочка?

— Да вот она! — сказала Алёнушка. — Вон, на том берегу, на самой круче стоит!

Шурка поглядел. Стоит на снеговой круче стройная елочка. Вся она в снегу, в ледяных сосульках. Но где же звезды на ней, где же серебро?

Шурка сурово поглядел на Алёнушку.

— Ты все нарочно мне рассказываешь! Маленький я, что ли?

Алёнушка улыбнулась и легонько потрепала за ухо его шапку-ушанку.

— Не сердись! — сказала она. — Это я так! Чтоб ты не задумывался… Понимаешь? Чтоб ты повеселей был. Вот захотелось тебе на эту елку поглядеть, ты живо собрался, а то сидел бы в избе, повеся голову. Гляди-ка, до чего у нас в лесу хорошо!

Алёнушка с полными ведрами пошла домой, а Шурка потихоньку побрел за ней.

Какие большие елки! Стоят тихо, будто прислушиваются к чему-то. А калиновые кусты набрали полные охапки снега и совсем завязли в сугробах. Чу! Сучок треснул, сломался. Это белка пробежала. Вот она! Белка спустилась на нижнюю ветку и смотрит на Шурку черными глазками.

— Иди сюда, — сказал ей Шурка. Иди, я тебя поглажу!

Протянул руку. А белка испугалась, взмахнула хвостом и ускакала к вершинам.

„Вот бы ее домик поглядеть, — подумал Шурка, — как у нее там устроено”.

Ему представился домик с коньком и с окошечком, кладовые, полные орехов, теплая постель из шерсти и перьев. Говорят, белки живут просто в дупле. Но ведь Шурка этого сам не видел.

Шурка пригляделся к розовым сверкающим сугробам. Сколько следов на снегу! Вот это заячий петляет вокруг елки, — заячий след Шурка хорошо знает. А вот здесь след покрупнее. Может, лисица проходила. А вот возле самой избушки птичьи следы. Ух, сколько лапок! И под окнами и на крыше. Какие же птицы прилетают сюда?

Алёнушка выскочила на крыльцо.

— Иди домой! — крикнула она. — Что ты стоишь, как снеговое чучелко? Иди скорей, замерзнешь!

День прошел. К вечеру Алёнушка стала то и дело заглядывать в оконные проталины.

— Как думаешь, придут наши сегодня или нет? — сказала она Шурке. — Как по-твоему?

— По-моему, не знаю, — ответил он.

— Ведь ты знаешь, брат Шурка, их дело опасное! В лапы к немцам попадут, те не помилуют!

— Не попадут! — сказал Шурка. А сам подумал: „А если попадут?”

И ему уже представилось, как окружают немцы партизан, как стреляют в них. И отбиваются партизаны, дерутся с немецким отрядом, не даются в руки врагам… Но спрятался за елку один немец и целится оттуда прямо в деда, прямо в грудь ему навел черное дуло винтовки… Ой, страшно Шурке!

В сумерки из овражка от реки раздался знакомый свист. Алёнушка выбежала на крыльцо.

— Подходи, — крикнула она, — все спокойно!

И, вернувшись, радостно сказала:

— Идут! Шурка, Шурка, встречай гостей!

В избу один за другим вошли партизаны. Щурка, бросился к деду, обхватил его и прижался лицом к морозному полушубку.

— А, соскучился! — улыбнулся Батько.

— Ты живой? — прошептал Шурка.

Дед засмеялся.

— Вот те и раз! А то какой же?

Весь вечер Шурка не отходил от деда. И ужинал с ним рядом и спать с ним лег.

Но прошел один денек, прошел другой, и у Шурки завелись новые друзья.

Угрюмого дядю Егора Шурка сначала боялся. Дядя Егор не ругался, не сердился, но он был молчаливый, никогда не смеялся, и глаза у него были мрачные.

Был у дяди Егора острый ножичек. Такой острый, что если дотронешься, сразу обрежешься. Этим ножичком дядя Егор любил в свободное время выстругивать всякие штучки — то рамку, то ящичек. Это он сделал резную полочку для посуды и разукрасил дверцу у шкафчика. Однажды дядя Егор подозвал к себе Шурку и сказал:

— На́ вот. Это я тебе сделал.

И дал Шурке маленькую резную избушку. Избушка была с трубой, с дверцей, с окошечком. До чего ж хороша! Как настоящая! Шурка заглянул в окошечко — может, там живет кто-нибудь? Но увидел только свой голубой глаз — окошечко было зеркальное.

— Спасибо, — покраснев, сказал Шурка.

А дядя Егор только поглядел на него задумчиво и отвернулся.

— Алёнушка, — потихоньку спросил Шурка, — почему это дядя Егор такой сердитый?