На мгновение я задалась вопросом, было ли это шоу устроено специально в нашу честь. Даже Бьянке не удалось сделать никаких записей во время пребывания на Фортресс. По тому, как Сири моргала и тёрла виски, я поняла, что у неё определённо рябит в глазах от всего этого оборудования.

Вторая шахта лифта была прозрачной и позволила нам разглядеть похожий на мрамор, серебристо-белый лёд, стремительно пройдя через который мы погрузились в бирюзовые глубины воды. Холл, сам по себе, возвышался над поверхностью вполне достаточно для того, чтобы сквозь лёд проникал солнечный свет и уходил вниз на такое расстояние, чтобы воды океана могли защитить от слишком энергичного воздействия разреженных частиц. Когда мы появились в коридоре, к нам с поклоном приблизился клерк и снял отпечатки наших ладоней. И капитан Жиро не стал исключением. Как только наши данные были подтверждены, он снова поклонился и, возглавив процессию мимо солдат и мимо слуг, не поднимавших на нас глаз, сопроводил всех в глубину дворца. Капитан Жиро шёл рядом, но доктора Варус с нами не было. Один из клерков увёл её. Я заметила, как капитан следил за ней взглядом до тех пор, пока она не скрылась из вида за крутым поворотом одного из коридоров.

Слуги в униформе стояли возле каждой двери, чтобы распахнуть её перед нами или закрыть за нашими спинами. Стоя у стен рядами, они были суровыми, холодными и молчаливыми зрителями, наблюдавшими за нашим шествием по коридорам дворца, превращая его в настоящий парад.

Пленники, каковыми были все они, являлись заложниками добропорядочного поведения своих родственников, остававшихся на других лунах. Этот факт, с каждым сделанным мной шагом, тяготил меня всё сильнее. Мне стало интересно, находилась ли здесь семья доктора Варус и не потому ли она так внезапно исчезла. Я надеялась, что причина именно в этом. Она провела биосканирование мне и Сири, а потом, во время перелёта, стала невидимкой, и вот сейчас её куда-то увели. Это было не то развитие событий, при котором я могла чувствовать себя спокойно и комфортно.

Для того чтобы открыть громадные позолоченные двери в Грейт-Холл, понадобилась сила шести мужчин. Три четверти круглого зала для приёма гостей занимала стена из чистого стекла, арочной формы, отделанная по краю чем-то сверкающим, подобно серебряному инею. Как уступка тому, что человек нуждается в ограничениях и границах, пол представлял собой цельную твёрдую поверхность, блестящую, почти как мрамор, но из соединяющихся в вихре оттенков синего и зелёного цветов. На нём были выложены узоры из распластавшихся ветвей деревьев и искусно нанесённых надписей, так что они скорее служили украшением, чем играли роль текста, предназначенного для чтения. Ограждение, по всей видимости деревянное, вырезанное и изогнутое таким образом, что смотрелось как фантастические абстрактные волны и завитки, опоясывало зал и было отполировано до блеска. Прозрачные колонны, заполненные поднимающейся пузырьками водой, занимали пространство от пола до потолка, на котором были нарисованы гордые и великодушные лица, которые, как я подумала, принадлежали богам, взирающим на нас с высоты.

Несомненно, работа талантливых инженеров имела невероятный успех, была необыкновенно удачной. Меня не покидала уверенность в том, что вид изнутри и вид наружу были одинаково чёткими, но я никак не могла уловить, как удалось этого достичь.

Из всех мест, которые мы посетили за последнее время, только здесь не было слуг. Как только за нами захлопнулась дверь, Сири и я остались наедине с капитаном Жиро. Это была неплохая уловка, приводящая в замешательство, особенно если учесть, что, куда ни глянь, ты чувствовал себя совершенно одиноким в этом маленьком пузырьке воздуха посреди океана.

Но то, что потрясло меня больше всего при беглом знакомстве, была жизнь.

Снаружи, в мире, где царили два цвета, индиго и серый, колыхался лес широколистных рубиново-красных ламинарий, края которых переливались золотом. Ярко-оранжевая водоросль пронеслась мимо, ударилась о стекло, содрогнулась и преобразилась в парус, который, мелькнув, растворился в лесу. Серебристые рыбы с надеждой поворачивали сверкающие головы к белому льду. Вниз просыпался дождь белоснежных звёзд, рыбы засуетились и накинулись на них. Чёрный как смоль угорь, по меньшей мере трёхметровой длины, медленно, волнообразными движениями, направился к зарослям, не обращая никакого внимания на рябь постоянно меняющих цвет холмиков, парящих внизу.

Я раскинула руки на холодном стекле и смотрела не отрываясь. Не могла не смотреть. Я и раньше сталкивалась с непривычными, неземными проявлениями жизни, но это было не сравнимо ни с чем. Сири стояла рядом со мной, не мигая взирала на безмолвное чудо. И Амеранд тоже поглощал глазами эту картину. Но его взгляд был жаждущим, выражавшим страстное желание. Ему не было дела до фантастической жизни, до всех, кто плавал и охотился, до всего, что цвело и играло там, снаружи. Он видел лишь воду, которая была всем — жизнью, богатством, свободой. И властью. Властью прежде всего. Вся эта вода, уникальный природный источник воды в системе Эразмус, была для Кровавого рода единственным способом держать всё под контролем.

Я поймала себя на том, что мне интересно, какие мысли пришли бы ему в голову при виде моего дома посреди озера Верхнее или того, что находился в пригодном для жизни мраке Марианской впадины. Я не знала, что о нём думать. Он настолько привык жить под неусыпным наблюдением, что его настоящие мысли скрывала непробиваемая броня, но всё же он был очень молод, моложе тридцати, и, несмотря на всю толщину брони, я чувствовала, что в глубине за ней прячется беспокойная человеческая душа.

Когда он заметил, как пристально я разглядываю океан, и его жаждущий взгляд исчез, на смену ему пришло неприкрытое изумление. Выражение его лица отрезвило меня и напомнило, где я нахожусь. Я отдёрнула от стекла руки и собралась с мыслями.

— Потрясающе, не правда ли? — произнёс мужской голос за моей спиной, и я обернулась, чтобы приветствовать посла миров Солнечной системы в системе Эразмус.

Я не видела его превосходительство посла Филиппе Диего уай Берна сорок лет. Он по-прежнему оставался крепко сбитым мужчиной, хотя грудь и небольшой живот стали слегка выдаваться вперёд, что грозило вскоре обернуться брюшком, если к этому отнестись без должного внимания.

— Полевой командир Дражески. — Он протянул обе руки, направляясь ко мне. При этом эхом раздавался звук от его ботинок на каблуках, ступающих по мраморно-узорчатому полу. Его пальто, длиной до колена, украшал ряд сверкающих золотых пуговиц, а серые брюки прямого покроя были отделаны серебристой тесьмой. Алый, синий и золотой цвета его орденских лент полосами по диагонали пересекали грудь. — Приятно видеть вас снова.

— Мне тоже приятно видеть вас, господин посол.

Я пожала его руки. Посол Берн был помощником Берном, когда мы работали вместе во времена кризиса Ридимера. Он был невозмутим, силён, крайне решителен и непреклонен. Его гибкость и дипломатический дар — это всё, что удерживало тех, кто работал на него и против него, от желания применить к нему определения «жестокий» и «беспощадный». В тот момент я заметила, что на его лице написаны печаль и сожаление. Я крепко пожала его руки, пытаясь выразить: что бы ни случилось, я знаю — он сделал всё, что мог. Мы бы поговорили и позже, но у меня уже появилось чувство, что я услышу далеко не самые хорошие новости.

— Полевой координатор Байджэн. — Берн обернулся к Сири и взял её за руки.

— Рад видеть вас снова.

— Благодарю вас, посол, — сухо ответила Сири.

Меня возмутило затянувшееся напряжённое молчание. Я знала, что посол Берн сделал для меня. А ради Бьянки он пошёл бы на всё.

Посол отвернулся от нас и посмотрел на капитана Жиро.

— Благодарю за сопровождение, капитан Жиро, — сказал он.

Капитан поклонился:

— Вы оба здесь самые желанные гости. Полевой командир, я оставлю вас с послом для официального представления. Дайте мне знать, когда придёт пора отправиться с вами на Луну-4. — Одарив меня прощальным взглядом, он решительно развернулся на каблуках и зашагал прочь. Завернув за угол, он превратился в тень на фоне стеклянных стен цвета аквамарина.