— Что возникает? — Сушкин азартно растопырил локти. — Какая аль… трен…

— Аль-тер-на-тива… То есть необходимость выбора. Причём такого, когда и так скверно, и этак ещё хуже…

— От несовершенства мира Поликарп страдает всю жизнь, — ясным голосом сообщил Бамбало. — Он такой…

— Да, я такой! — взвинтился капитан Поль. — Если бы я был другой, то двадцать лет назад пинком вышвырнул бы с «Апполины» чёрного мальчишку со страусёнком, у которого на тощих шеях болтались две полудохлые головы. И теперь это двухголовое чудище не ехидничало бы по адресу старого Поликарпа…

— Да ладно тебе, Поль, — быстро сказал Дон. — Чего ты… Мы же шутя… Том подумает, что ты и пр-л-равда такой обидчивый…

— А я и есть такой, — сообщил капитан сквозь дым. — И, между прочим, не терплю, когда хихикают над моим отношением к женщинам. Я всегда к ним относился по-джентльменски. Ко всем… Даже к моей второй жене Паулине-Эквивалетте, которая была родом с реки Укаяли и отличалась нравом анаконды… Даже к герцогине Ваффенбургской (я о ней уже упоминал)… Даже к моей двоюродной сестрице Ермиле Евсеевне. Кстати, Том, она шлёт тебе привет, говорит, что ты ей понравился…

— Спасибо, — буркнул Сушкин.

— Да… — продолжал капитан. — И мне горько вспоминать, как пожилая дама Сусанна Самойловна, роняя сумочки и прыгая через ящики и коряги, пыталась угнаться за моим судном. Том, ты помнишь это?..

— Помню, — насуплено отозвался Сушкин. — Но ведь никто её не заставлял… А ещё я помню про другое.

— Про что же? — суховато спросил капитан.

— Про Владика Горохова. Как он бежал от детдома, весь в порезах от разбитых стёкол…

После этого все молчали. И может быть, вечер оказался бы испорчен размолвкой, но на поясе капитана, под свитером, запищал мобильник. Дядя Поль прижал его к уху. Заулыбался и сообщил:

— Это звонит Венера Мироновна. Она желает нам спокойной ночи и сообщает, что Сушкину пора спать.

— Даже здесь нет покоя, — проворчал Сушкин. И сразу почувствовал, что его в самом деле отчаянно клонит в сон.

Солнце ушло за береговую кромку с чёрным гребешком леса. От воды запахло камышами. В береговых заводях мелодично кричали лягушки.

— Мы послушно укладываемся, Венера Мироновна, — сообщил капитан в микрофон. — Только совершим ещё один ритуал. Спустим флаг… Донби, размотай флагофал. А мы с Томом поднимемся. При спуске флага полагается стоять…

Утром Сушкина не будили. До десяти часов. Он проспал бы и дольше, но в его персональную каюту сунул голову Дон.

— Том, иди к тер-левизору! Сейчас будут вчер-лашние новости! Пр-ло нас!

Сушкин выскочил на палубу, под тёплое солнышко. У рулевой рубки, под парусиновым навесом, был привинчен к стенке плоский телевизор. Бодрый улыбчивый дядя с лысинкой рассказывал:

— …пароход, который, как уже сообщалось, выиграл в лотерее фирмы «Мир антиквариата» воспитанник детского дома «Фонарики» Фома Сушкин… — (Сушкин поморщился). — Вчера это уникальное судно «Дед Мазай» вместе со своим юным владельцем, под командой опытного капитана Поликарпа Поликарповича Поддувало и в сопровождении их удивительного спутника Донби отправилось в летнее плавание по… — Голос поперхнулся и смолк.

— Паршивый аппарат, — сказал капитан. — Идём в салон, там экран лучше…

Но Сушкин замотал головой. То, что скажет ведущий, он и так знал. Главное, это увидеть пироскаф на воде — полностью, во всей красе…

Дело в том, что Сушкин никогда ещё (как это ни странно!) не видел «Деда Мазая» со стороны. У причала пироскаф казался слишком большим. Его можно было разглядывать лишь по частям: корму, кожухи и лопасти колёс, корму с задними каютами, носовую оконечность с якорной лебёдкой, ограждения палуб, рубку, трубу, мачту… Вместе все это одним глазом было не охватить. Издалека стоявший у Воробьёвской пристани «Дед Мазай» целиком тоже был неразличим. Его загораживали всякие будки, цистерны, вышки… Была фотография, где «Трудовая слава» отпечатана во всю длину и высоту — от кормы до носа и от ватерлинии до клотика. Но на ней пароход казался каким-то ненастоящим, как модель. К тому же, перед отплытием пароходство попросило снимок назад. Это, мол, его, пароходства, имущество…

А сейчас можно будет наконец-то увидеть «Деда Мазая» во всей красе, на широкой воде, в движении!..

И Сушкин увидел! Как пироскаф отвалил от дебаркадера, вышел на середину реки, бодро захлопал красными лопастями, засверкал белым лаком колёсного кожуха, на котором красовались крупные зелёные буквы:

Д?дъ Мазай

Снятый с отдаления, пироскаф казался не очень большим, но удивительно красивым. Той старинной красотой, которой отличаются автомобили столетней давности, первые самолёты и паровозы с похожими на бочки топками, высоченными трубами и медными рычагами. Казалось бы, совершенно устаревшие машины, а смотреть на них радостно… И был «Дед Мазай» удивительно уютным, своим.

«Мой…» — вздохнул про себя Сушкин. И понял, что не променял бы пироскаф ни на какие великанские яхты с бассейнами и вертолётными площадками, которые строят себе нынешние олигархи.

Сушкину захотелось пройтись колесом по тёплой, пахнущей старым деревом палубе. И он прошёлся. И получилось так, что остановился перед капитаном вверх ногами. Дядя Поль взял его за щиколотку, перевернул, поставил вверх макушкой.

— Доброе утро, Том…

— Ага. Доброе… Ой! У меня идея!

— Излагай, — велел капитан.

— Дядя Поль, мы ведь будем останавливаться у каких-нибудь городов?

— Безусловно. Для заправки и знакомства с окрестностями…

— А там есть мастерские, где шьют всякие фуражки и шляпы?

— Гм… полагаю, что да…

— А можно будет мне заказать бескозырку с ленточкой и надписью? У меня есть пять долларов…

— Гм… — опять сказал капитан. А стоявший рядом Донби непонятно крякнул двумя клювами.

— Дон, давай, — велел капитан.

Дон изогнул двухметровую шею, сунул голову в открытое окно рубки и достал из него…

Бескозырку!

Не какую-то детскую, как из магазина «Кот Леопольд», а настоящую, флотскую. Белую, с чёрной лентой, которая опоясывала околыш и спускалась от него двумя вымпелами. По околышу шла золотая надпись: «Д?дъ Мазай». Кончики лент были украшены блестящими якорями — той же формы, что на белой водолазке Сушкина.

Сушкин тихонько взвизгнул. Нахлобучил бескозырку, потом надел набекрень. Глянул, как в зеркало, в экран телевизора, который только что выключился сам собой.

— Ух ты-ы…

— Годится? — спросил капитан?

Сушкин ткнулся носом в его «табачный» свитер (бескозырка чуть не упала).

— Дядя Поль! Ты… это… самый лучший на свете дядя Поль…

— Я всегда это знал, — с достоинством сообщил капитан

— Дон, Бамбало! Вы тоже самые лучшие! — спохватился Сушкин.

Те, кажется, застеснялись. А Сушкин увидел (уже не первый раз), какие они симпатичные. С улыбчивыми розовыми ртами, с удивительно пушистыми ресницами вокруг большущих коричневых глаз. С почти человеческими «лицами». Лицо Дона было более серьёзным, чем у «лирического» Бамбало, однако оба — очень похожие, как близнецы. Впрочем, близнецы и есть…

Капитан притворился строгим:

— …Теперь вот что. Раз вы, господин судовладелец, бессовестно проспали подъём флага, то хотя бы приготовьтесь к завтраку. Надевать штаны и рубашку не обязательно, а умыться необходимо. Это должны делать все, даже всякие там «владельцы заводов, газет, пароходов». То есть пироскафов. Донби, протяните-ка сюда шланг…

И в тощего Сушкина ударила упругая струя. Весьма даже прохладная.

— Ай! Спасите!

Донби загородил путь к бегству вытянутой, как шлагбаум, ногой.

— Не на-адо! — вопил Сушкин, танцуя среди радужных брызг. — Бескозырка размокнет!

— Не беда, — рассудил дядя Поль. — Это же флотский головной убор, а не дамская шляпка…

И при этих словах Сушкина резанул страх. Он был гораздо холоднее струи. Мигом вспомнилась чёрная шляпка с бисером.