— Не желаю ничего слушать! Тебе нельзя на улицу, Адам! — Ее полное имя в его устах звучало вдвойне угрожающе, но она была исполнена решимости во что бы то ни стало удержать его. На свою репутацию ей было сейчас абсолютно наплевать. — Я не могу принять на себя такую ответственность — отпустить тебя в подпитии, а потом узнать, что ты кого-то сбил или, не дай бог, сам попал в аварию!.. — почти выкрикнула она.

— Ради всего святого, женщина!!! — взревел Адам, железными пальцами хватая ее за локоть, и Дженис с ужасом поняла, что если он и вправду решится убрать ее с пути, то она не сможет оказать ему ни малейшего сопротивления.

Она знала, что Адам Лоусон — настоящий силач, с которым всегда считались все забияки Гринфилда. Но никогда раньше — и это была привилегия Дженис — сила Адама не обращалась против нее лично, поэтому, столкнувшись лицом к лицу с этим живым ураганом всесокрушающей ярости, она вынуждена была собрать все свое мужество и крикнуть:

— Можешь сделать со мной все, что угодно, но я тебя не выпущу!!!

На какое-то мгновение пальцы его судорожно сжались, и она стиснула зубы, приготовившись к неизбежному, но… ничего не произошло. Адам, остановившись, пристально посмотрел ей в глаза, и по лицу его пробежала судорога.

— Черт побери, Джен! — выругался он, отпуская ее так внезапно, что она чуть не упала. — Хорошо! Твоя взяла. Итак, где твоя хваленая комната для гостей?

— Вверх по лестнице и первая дверь направо. Следующая дверь — вход в ванную комнату, — торопливо проговорила Дженис, потирая локоть и следя за тем, как Адам, пожелав ей сквозь зубы спокойной ночи, двинулся по скрипучей лестнице вверх.

Никакого удовольствия от внезапно одержанной победы она, однако, не почувствовала. Адам так явно продемонстрировал свое нежелание оставаться на ночь в одном с нею доме, что настроение девушки, и без того нерадостное, окончательно испортилось.

Надо было чем-то занять себя. Необходимость в этом становилась тем более очевидной, что воображение Дженис подбрасывало ей вовсе неуместные в ее расположении духа картинки: вот Адам раздевается в бело-голубой гостевой комнате; а вот его смуглое, сильное тело ныряет под одеяло…

— Выставить бутылку молока на стол, — упрямо бормотала Дженис, не давая мыслям возможности свернуть на опасную дорожку. — Выставлена… Запереть дверь. Заперта… Задвинуть засов…

Прошло с полчаса. Может быть, достаточно? — спросила саму себя Дженис. Конечно, достаточно. Он уже лег и, наверное, спит без задних ног. Скоро пробьет два часа ночи, ей утром вставать в семь, а она даже не в постели!

Не то чтобы она надеялась уснуть, но порядок есть порядок. Натянув на себя сиреневую ночную рубашку, Дженис отправилась в ванную комнату, приняла душ и почистила зубы. В комнате напротив находился Адам, и одной мысли об этом было достаточно, чтобы прогнать всякий намек на сон. А ведь ей в спальне будет, пожалуй, слышен каждый скрип его старой кровати, малейшее движение его сильного тела…

Хватит!

Дженис плеснула себе в лицо ледяной водой — в наказание за несвоевременные мысли и в надежде остудить разгоряченные мысли, остановить бешеное биение сердца. И уже убедив себя в необходимости тихо-мирно отправиться в постель, она вдруг сообразила, что, оглушенная внезапной капитуляцией Адама, не догадалась предложить ему чистое полотенце, чтобы тот мог умыться утром.

Она просто занесет ему полотенце по пути в собственную спальню! Адам наверняка спит после такого трудного для него дня, особенно если учесть количество выпитого им спиртного.

Дверь в гостевую комнату почему-то оказалась приоткрытой. Заглянув внутрь, Дженис с удивлением обнаружила, что лампа на столике горит, выхватывая из темноты темноволосую голову на белоснежной свеженакрахмаленной подушке.

Впрочем, глаза у Адама были закрыты. Длинные ресницы, как два черных полумесяца, выделялись на фоне сильно развитых скул, а дневная щетина подчеркивала твердую линию подбородка. Я только оставлю полотенце, и уйду, любуясь его лицом, повторила про себя Дженис и на цыпочках прокралась в комнату.

Она повесила на спинку кровати полотенце и потянулась было к лампе, чтобы выключить свет, когда густые ресницы Адама затрепетали и взгляд чуть затуманенных дремой пронзительно-синих глаз буквально пригвоздил ее к полу.

— Дженис? — Это был скорее вздох безмерно утомленного человека, чем приветствие, и неуверенная улыбка на ее губах погасла. — Какого черта ты здесь делаешь?

— Просто… принесла пару полотенец!.. Забыла дать их тебе сразу. — Голос ее зазвенел от обиды. Резко повернувшись, Дженис нарочито небрежно показала рукой на полотенца. — Я подумала, что утром ты захочешь принять душ…

— Спасибо!

«Свободна!» — так можно было понять его безучастный тон. Адам снова сомкнул веки, как бы давая понять, что присутствие Дженис здесь совершенно излишне.

— Ладно, пойду, не буду тебе мешать. Спи.

— Уж будь так добра!

Последние слова Адама как ножом полоснули ей по сердцу. Вскинув голову, она выпрямилась и как можно равнодушнее сказала:

— Спокойной ночи!

Кажется, ей не особо удалось скрыть свою обиду, потому что ресницы Адама снова взметнулись вверх.

— Джен? — Голос его звучал странно низко. — Спасибо за все… — Какая-то неуловимая перемена произошла в его лице. Приподнявшись на локте, он протянул ей руку. — Не знаю, что я стал бы делать, не окажись тебя дома.

— Я рада, что смогла тебе хоть чем-то помочь.

Она пыталась говорить беспечно-бодро, а сама думала о том, что если бы не другая женщина, отвергнувшая его, Адам скорее всего так никогда бы и не появился в ее доме. Но при всех своих обидах остаться равнодушной к приглашению его протянутой руки, к этой новой и непонятной нежности в его глазах она не могла.

Вбирая теплую силу его руки своими пальцами, Дженис неловко примостилась на краешке кровати. Сердце у нее бешено стучало.

— В конце концов, — сказала она, — не для того ли существуют друзья, чтобы приходить на помощь друг другу? — Она помедлила и только потом осторожно вынула ладошку из его ручищи. — А теперь тебе нужно поспать… И мне тоже, чтобы утром быть в форме. Так что я, пожалуй…

— Джен, — нетерпеливо промолвил Адам, и она застыла как вкопанная. — Не уходи так сразу! Я не хочу оставаться один.

— Но как же?..

— Пожалуйста, прошу тебя!..

— Но…

— Слышишь: прошу!..

Дженис самой стало страшно от того, каких малых колебаний стоило ей ответить согласием. Совершенно невозможно было сказать «нет», хотя здравый смысл подсказывал, что во имя собственного душевного равновесия ей следует не медля ни секунды удалиться отсюда.

— Поверь мне, я без всяких задних мыслей, — пробормотал Адам. — Во-первых, я так вымотался, что уже почти спал, когда ты появилась. Во-вторых, я столько выпил, что едва ли представляю хоть какую-то угрозу для женщины. А потом, мы же с тобой друзья!..

Если бы он знал, как ненавистно было ей это слово, особенно сейчас. Да, он предложил ей гораздо больше, чем когда-либо раньше, но в миллион раз меньше того, чего она желала. Как друг она не может обладать в его глазах ни малейшей физической привлекательностью, а если так… Если так, то надо все-таки попытаться взять себя в руки.

— Не думаю, что это хоть в какой-то степени…

— Пожалуйста, Джен!

Нужно было обладать сверхъестественным слухом, чтобы услышать эту высказанную шепотом просьбу-вздох, но Дженис услышала не ушами — сердцем. Отказать? Для этого потребовалось бы немыслимое усилие воли, а Дженис и так приходилось слишком часто напрягать ее сегодня. Кроме того… Кроме того, Адам уже погружался в глубокий, ровный, безмятежный сон, веки у него сомкнулись, дыхание выровнялось. Он сейчас поразительно походил на самого себя в ранней юности, на того Адама, в которого она без памяти влюбилась девчонкой…

— Ты можешь держать меня за руку?

— А?

Уж не послышался ли ей этот сонный шелест вместо слов?

— Держать за руку, — с трудом размежил Адам губы, не в силах открыть глаза.