— Восхитительно, — без выражения обронила Хейзл.

Возникла пауза, и на линии что-то затрещало.

— Ну, я бы не сказал, что все восхитительно, моя дорогая. Сумма контракта сравнительно невелика, а предприятие находится в самом центре промышленного района Германии, который обычно не привлекает туристов.

— Ах вот как.

Почему у меня язык словно прилип к нёбу? Почему я не могу произнести те единственные слова, которые стоит сказать? Потому ли, что не хочу утомлять Дика рассказом о несомненных школьных успехах девочек или сообщением, что последние съемки пришлось отменить из-за плохой погоды? Не из-за неприятия ли Диком карьеры девочек и желания как можно скорее покончить с нею у меня не поворачивается язык? Или просто потому, что я чувствую невыносимую тоску?

Снова раздался громкий треск.

— Ты еще слушаешь, Хейзл?

— Да. Да. Я слушаю.

— Ты бы не хотела отправиться со мной в Германию? — неожиданно спросил Дик. — Я тебя встречу в аэропорту и дальше полетим вместе.

Не чувствуй она себя покинутой, Хейзл справилась бы с раздражением и не сказала бы слов, которых потом простить себе не могла.

— Ну, это вряд ли можно считать приятным приглашением, Дик. То ты рисуешь самые мрачные картины твоей поездки в Германию, то предлагаешь присоединиться к тебе. Великолепно! И куда, интересно, мне на это время девать детей?

У Дика голос стал таким же раздраженным.

— Сомневаюсь, что это такая уж неразрешимая проблема. Ты можешь с кем-то договориться, чтобы за девочками присмотрели. Раньше таких проблем, помнится, не возникало. В крайнем случае можешь взять их с собой...

— Что?..

— Ох, давай оставим этот разговор, Хейзл, — устало сказал он. — Забудь! То было всего лишь предложение. Я подумал, что тебя обрадует возможность сменить обстановку. Вот и все.

На другом конце линии раздался чей-то приглушенный голос и столь же неразборчивый ответ Дика. Когда он снова вернулся к телефонному разговору, то чувствовалось, что Дик несколько смущен, и у Хейзл заколотилось сердце.

— Послушай, дорогая, пора прощаться... меня зовут к ужину.

— Как я догадываюсь, готовила его Паола?

— Паола выхаживает больную мать, — холодно ответил он. — Я позвоню тебе через пару дней, может, тогда настроение у тебя будет несколько получше.

— Не утруждайся! — фыркнула Хейзл и с силой швырнула трубку, с досадой осознав, что никогда раньше себе этого не позволяла, во всяком случае, за все время знакомства с Диком.

И пока она помогала девочкам делать домашние уроки и укладывала их спать, Хейзл не могла отделаться от тяжести на сердце. При всем старании не могла отделаться от образа Паолы, которой Дик сейчас изливает душу, жалуясь на непонятное поведение жены. И еще хуже были предположения, каким способом Паола может утешить Дика...

7

Следующие три недели Хейзл провела в непрестанных мучительных раздумьях. С одной стороны, хорошо, что она могла заниматься собой, заполняя внезапно свалившееся на нее свободное время. Ибо в отсутствие Дика в жизни ее образовалась огромная пустота. Но, с другой стороны, ее существование вдруг потеряло смысл. Не только потому, что в доме не было человека, которому надо готовить ужин, но и потому, что не раздавался звук поворачиваемого в замочной скважине ключа — звук, от которого Хейзл неизменно застывала на месте, полная радости и ожидания той минуты, когда увидит обаятельное, родное лицо мужа. И так длилось все эти годы...

Телевизионные передачи, которые обычно интересовали ее просто потому, что после просмотра их можно было обсудить с Диком, теперь казались настолько скучными, что и смотреть невозможно. Даже книги, чтение которых она все время откладывала из-за недостатка времени, перестали манить к себе. Она пыталась сесть за чтение, но буквы плясали перед глазами, непонятные, как иероглифы, лишенные всякого смысла. И увлек ли ее сюжет, если она могла думать только о том, как ей не хватает мужа?

Да, Дику и раньше приходилось уезжать в деловые поездки, но никогда они не длились так долго. И никогда не имели отношения к другой женщине, с горечью напомнила себе Хейзл. И плюс к этому мы еще ухитрились поругаться по телефону.

На другой же вечер Хейзл позвонила, чтобы извиниться, и Дик заверил, что все забыто, но весь их остальной разговор носил подчеркнуто сдержанный характер. Не будь при ней девочек, за которыми нужен глаз да глаз, она бы не знала, чем заняться. И Хейзл не могла не задумываться, как сложится жизнь, когда девочки, подрастая, будут становиться все самостоятельнее и неизбежно отдалятся и от нее, и от Дика. И кем же она тогда станет? Одной из тех особ, которых, как Хейзл подозревала, Дик презирал не меньше, чем она сама? Всего лишь пресыщенной женой очень богатого человека? Ни в коем случае!

Но в конце концов страхи, таившиеся где-то в подсознании, заставили Хейзл взяться за изменение того отрезка бытия, в котором она была столь несчастлива. Она с удовольствием приняла идею Саскии запечатлеть на фотопленке ее успешную работу над собой.

— Хейзл, я думаю, в самом деле может получиться книга, — как-то сказала Саския, заскочив к Хейзл в середине дня и увидев, что подруга с фанатизмом качает пресс, лежа на ковре в гостиной. — Точнее, Расселл в этом просто убежден!

От напряжения лицо Хейзл покраснело и покрылось испариной. Закончив упражнение, она со сдавленным стоном распростерлась на ковре.

— Книга? Что ты имеешь в виду?

— Вот. — Саския разложила перед собой пачку глянцевых черно-белых снимков. — Смотри.

Взглянув, Хейзл чуть не потеряла сознание от ужаса, когда перед ней предстало выразительное изображение обтянутой трико огромной задницы в складках и целлюлитных ямочках, напоминающее гигантскую карту Луны.

— О, Господи, — потрясенно простонала Хейзл. — До чего ж огромная!

— Что именно?

— Да моя задница, черт возьми!

— И не такая уж огромная, — возразила Саския. — Просто чуть круглее, чем нормальная.

— Ах, не утешай меня, я же вижу!

— В прессе постоянно появляются снимки невероятно тощих красоток, фигуры которых выдают за идеал женственности. Достичь его большинство нормальных женщин не в состоянии, так что не переживай!

— Уничтожь их, Саския, ради Бога, — простонала Хейзл. — Порви, прошу тебя!

— А вот Расселл говорит, что снимки просто потрясающие! — вступилась Саския за свою работу.

— В таком случае наши с Расселлом мнения не совпадают, — уныло ответила Хейзл. — Хотя я допускаю, что потрясающее зрелище может быть и ужасным. Так что он довольно точен в своем определении, хотя и не прав!

Собрав снимки, Саския аккуратно сложила их в конверт, после чего последовала за Хейзл на кухню, где снова стала профессионально придирчиво рассматривать подругу, пока та наливала в два стакана минеральную воду, один из которых протянула Саскии.

— Угощайся, — с саркастической усмешкой пробормотала Хейзл.

— Благодарю. — Сделав глоток, Саския отставила стакан. — А если серьезно, Хейзл, — сказала она, помахивая конвертом с видом человека, готового к решительному сражению, — я не могу отделаться от мысли, что этот набор снимков весьма многообещающ!

— В каком смысле? Чтобы людям при взгляде на них становилось плохо?

— Не стоит так себя настраивать!

— Я тебя умоляю! Будь у тебя такая задница, ты бы еще не так себя настраивала!

Саския пожала плечами.

— Должна признать, что на первых снимках твоя попка в самом деле несколько великовата...

— Не уступает по ширине гиппопотамьей — это ты хочешь сказать? — мрачно перебила Хейзл. — А не «несколько великовата»!

— Ну, а теперь взгляни вот на это! — Саския вытащила еще одну пачку снимков из конверта, который продолжала держать в руках. — Смотри! Видишь, чего ты добилась всего за три недели!

Хейзл буквально потеряла дар речи, присмотревшись к фотографиям, которые протягивала ей Саския. Она отнюдь не ожидала увидеть себя в образе некоей топ-модели. Этого и быть не могло, ибо Хейзл не была ни высока, ни длиннонога; не обладала и броской внешностью. Но не оставалось никаких сомнений, что за три недели ее облик претерпел удивительную метаморфозу. Это было самым точным определением!