-Нет! Это выдумки газетных писак.- Сказал я убежденно.- Сейчас общество достигло такой стадии развития, что все прекрасно понимают, к чему это может привести. Страшное оружие. Массовое уничтожение. Победителей по большому счету не будет. Ну не самоубийцы же мы.

-Значит, вся эта шумиха, что бы поднять тиражи газет?

-Ну не совсем. Иначе бы я не ехал на оружейный завод.

-Срочное дело?

-Командировка. Надо помочь. Секретное производство.

-Это тайна.

-Государственная. Российской империи.

-Вот видите как!- Она посмотрела на меня чуть восторженно.- Значит, вам доверяют. А мне ничего нельзя поведать. Я болтушка.

Маша встала, подошла к окну и долго молчала. Показались низкие черные строения.

-Какая-то станция?

-Это Раздельная. Обычно поезд здесь стоит пять минут.

-Давайте закажем чай. - Вдруг предложила она, не оборачиваясь.- У меня есть прекрасное варенье. Наша бабушка Агафья в вишневое варенье добавляет, абрикосовые косточки, липовый цвет. Она его не кипятит, а только долго томит в русской печке.

-Хорошо. Будем пить чай. Будем пить и разговаривать.

-Нет! Просто пить.

-Как скажете…

Я сходил, сделал заказ. Проводник, лукавый дядька, разглаживая мягкие рыжие усы, занес нам спустя минуту, два кованных вороненых подстаканника. В них простые стаканы из зеленоватого стекла и жидкий чай. Отдельно он держал посеребренный поднос со сдобой.

- Пышка, слойка. Сдобные калачи. Крендель. Плетенка. Все из Филипповской булочной, господа на выбор если желаете. - Протараторил он как пулемет заученную фразу.

-Неужели! Прямо от туда?

-Обижаете. Настоящие парижские рецепты от придворного пекаря Филиппова. Не «сумневайтесь».

Я отложил всех наименований по одной штучке и сразу расплатился за все. Старик ушел очень довольный, подкручивая вверх усы.

-Вы совершенно зря потратились,- сказала Маша,- мне есть на ночь, думаю, совсем не стоит.

-Все нормально, может, только нужно будет чай повторить. А как вы смотрите на бутылочку Белого Сурожа из Массандры.

-Нет что вы! Это точно ни к чему.

-Я принесу и решим.

Я сходил за бутылкой и дополнительно взял стаканы у проводника. Она смотрела во все глаза и качала головой.

-Оставьте. Вы такой молодой. Будет у вас еще повод и друзья с кем ее распечатать.

-Оружейный завод? Что Вы говорите! Я часто там бываю по делам. Поверьте скукота полная. Если вы мне составите кампанию, я был бы вам очень признателен.

-Все-таки вы напрасно это затеяли и чай стынет.

-А мы и то и другое будем по очереди.

-Какой вы право! Так меня еще и уговорите.

-Конечно. Мне побольше, а вы давайте пригубите маленько.

-Ну, хорошо. За знакомство.

-А вы знаете Маша, откуда это вино получило название. Что означает "Сурож"?

-Нет. Никаких мыслей…

-Это древнерусское название города Судак. Видите, какое оно золотистое? А аромат? Ничего не напоминает?

-Что-то знакомое. Медовое или яблочное.

-Токайское не напоминает?

-Точно! … Вы сказали, и я сразу вспомнила.

-А вообще его делают из винограда сорта Кокур белый.

Я рассказал ей, как мне довелось быть в Судаке. Про развалины Генуэзской крепости, глиняные водопроводы в горах, обычаи крымских татар. Она была очень хорошим слушателем. Кивала в такт мои словам, ресницы ее дрожали, на лице ясно читалась заинтересованность и неподдельный интерес.

-Слушайте! Мы так и допьем ваш Кокур Михаил!- Сказала она весело и в глазах ее блеснули озорные огоньки.

-Это будет чудесно.

-Я же совсем не хотела, но вино правда, отменное.

-Расскажите о себе немножко.

-Вы считаете это удобно?

-Ну, не знаю…вам решать…

-Да! Да, конечно. А что рассказать?

-А вы можете быть откровенной?

-С близкими, родными… наверно…

-А мне казалось, что тем людям, которые точно больше не встретятся в вашей жизни можно рассказать и гораздо больше. Они не опасные. Никогда вашу откровенность не используют против вас, никому больше ни о чем не поведают, во всяком случае, вашим знакомым.

-Хм! Конечно.

- Вы мне, я вам. Такая игра.

-Даже не знаю, что вам сказать. Спрашивайте.

-Начнем с главного. Вы когда-нибудь любили?

- Mon dieu! Миша. Как вы прямо и в лоб.- Промолвила она смутившись.

- Извините. Вырвалось.

Она испытывающе посмотрела на меня.

-Нет,- она помолчала,- Конечно, нет! Ну как можно. Об этом я не буду вам рассказывать. Все-таки вы мужчина.

-В том то и прелесть. Мы как бы поглядим на себя с позиции противоположного пола.

-Миша! Миша! Вы настойчивый молодой человек, а я слабая женщина. И все это так заманчиво.

-Решайтесь.

-Господи! Я работаю учительницей в церковно-приходской школе для девушек Новодевичьего Монастыря. У меня малолетняя дочка, недавно отняла от груди, сейчас сидит с няней. Кто бы знал, на что вы меня толкаете.

-Вы считаете поговорить о любви это недостойное занятие…

- Par le chemin de Micha.… тут речь не об этом.

-Ну, ваши ученицы из церковно-приходской школы не увидят и не узнают, что с того.

-А муж?

-А муж и тем более.

-Мы с вами как заговорщики разговариваем.

-Давайте тогда шепотом,- пошутил я, снижая голос.

-И все-таки нет, мой дорогой Миша. Понимаю все умом. А вот душа противится.

-Потому что ничего не было. … Я уверен… вас отдали замуж без любви…

-Без любви,… без любви…Вы же ничего не знаете мой дорогой. Если бы только можно было все изменить. … Нет что уж там. Лучше не начинать этот разговор вовсе.

Она замолчала в волнении, подошла к проему купе, приоткрыла дверь и тут же плотно захлопнула, очевидно, убедившись, что никто не подслушивает.

-Ничего вы не знаете.

-Мне и знать нечего.

Я встал, подошел к ней, и смело взял ее за руки. Она взглянула на меня снизу вверх.

-У меня это на лице написано?!!! … Что я страдаю, и у меня не было в жизни настоящей любви?

-Смотрю в ваши грустные глаза. А в них тоска беспросветная, робость и послушание.

-Это от Бога.

-Нет. Это от отчаяния. Не верите вы ни во что. Просто плывете по течению. Все за вас решают. Везде флажки красные. Туда нельзя, туда не ходи.

-Вот вы говорите Миша, душа сопротивляется, а умом понимаю, что вы правы. Так и есть. Что я по большому счету видела? Да ничего! Вяжу, вышиваю, прислуживаю за мужем и сильно хочу ему понравиться, даже когда мне это противно. Даже когда мы с ним вместе, брачное ложе делим, мне больше противно, чем хорошо.

-И выхода нет?

-La sortie je ne vois pas.[1]

Я крепче сжал ее руки. Она не противилась. Лицо ее оказалось близко. Я прижался к ее горячей щеке.

-Говорите, Маша. Говорите. Я слушаю.

-О чем?

-Так просто. Мне все равно лишь бы слышать ваш голос.

-Все что мы делаем это подло.

-Я знаю.

-А от чего вы не освободите мои руки?

-Вы этого хотите?

-Я сама не знаю что хочу.

Я взял ее за подбородок и повернул к себе. Она слегка приоткрыла рот и закрыла глаза. Я коснулся ее воспаленно сухих губ. Она вздрогнула, но не отстранилась. Я целовал ее долго упрямо, пока ее губы немножко не распухли, а дыхание не стало горячим и прерывистым. Наконец она усилием воли легонько оттолкнула меня, и сев в угол заплакала.

-О чем вы плачете? Зачем вы плачете?

-Я ничего не могу. Это насилие надо мной. Это все пошло. Пошло! Да! И другого слова я не нахожу. Если вы хоть чуть-чуть уважаете меня, вы сейчас же должны уйти. Слышите. Я не могу вас выгнать. Вы сами это должны сделать. Прошу вас. Заклинаю всем святым!

Я подошел. Опустился на колени. Поцеловал ей руки и каждый пальчик в отдельности. Встал. Поклонился и вышел в коридор.

Проводник уже зажег тусклые фонари в конце и начале вагона. Желтые пятна света, не столько освещали его, сколько давали направление движения. Я зашел к себе и стал смотреть в окно. Скоро должен был начаться Лахтинский разлив. И, правда поезд замедлил скорость и совсем медленно вполз на 200-метровый свайный мост, который располагался параллельно Лахтинской дамбе. Сколько я не смотрел в ночь, ее не было видно, только угадывалось что-то большое и темное, что надвигалось и надвигалось на тебя, но никак не могло поглотить.