— Надо думать, у тебя в комнате? — с горькой усмешкой уточнила Лина.

— Ну да. — Он вздохнул. — Да не смотри ты на меня так! Меня в любой момент могут вызвать, так что уходить из больницы мне нельзя. Как видишь, выбор у нас невелик. Конечно, можно отложить разговор, который мы и так откладываем с незапамятных времен, до завтрашнего вечера, но, если откровенно, мне бы этого не хотелось. Ты чертовски соблазнительна, и мне не терпится приступить к беседе прямо сейчас.

— А у меня есть право голоса? — спросила она, переводя дыхание.

— Есть. Но лишь при условии, что ты со мной согласна.

Лина воззрилась на Энтони, потеряв дар речи от его наглой самоуверенности.

— Итак, — продолжал он своим сочным, обволакивающим баритоном, — либо мы остаемся здесь, где с каждой минутой становится все шумнее…

Лина покосилась на зал и снова натолкнулась на злобный взгляд Мэри Карбайд. Нет, оставаться здесь ей совсем не хочется!

— …либо поступаем разумно и отправляемся куда-нибудь в тихое местечко. Поговорить.

— Может, в столовую для больных? — ехидно предложила она. — Или в библиотеку?

Энтони одарил ее улыбкой, и Лине показалось, будто у нее в животе запорхал рой бабочек.

— Боюсь, там нам могут помешать, — пробормотал он.

Лина пыталась убедить себя, что просто хочет выяснить отношения, но в глубине души знала — все совсем не так. Она любит Энтони. Влюбилась в него девчонкой и не перестает любить с тех пор. Ни один мужчина не может сравниться с Энтони ни умом, ни обаянием, ни сексуальной притягательностью.

А теперь она спросит его, почему он тогда уехал, и, если ответ ее не устроит, уйдет и даже не оглянется. Иначе она перестанет себя уважать.

Между тем Мэри Карбайд продолжала сверлить Лину глазами.

— А я не нарушу ничьих планов? — едко спросила Лина.

— Что? — удивился Энтони и, перехватив ее взгляд, увидел, как на них смотрит старшая медсестра. — А, вот оно в чем дело! Не волнуйся, не нарушишь.

— А я и не волнуюсь! Но она пялится на меня так, будто я вторглась на ее территорию.

— Ну что за глупости, Лина! Ты прости меня, но мне показалось, будто ты чем-то обижена. Может, ты ревнуешь?

— Я не ревную, — прошептала она, пряча глаза.

— По-моему, мы начали ходить по кругу, — тихо сказал Энтони. — Так ты идешь со мной или нет?

Прошло девять лет, и теперь я взрослая самостоятельная женщина, напомнила себе Лина. Самостоятельная и независимая во всем. Кроме одного.

— Да или нет? — настойчиво повторил Энтони.

Лина вздохнула.

— Да.

Он поморщился.

— У тебя такой вид, будто я веду тебя в клетку со львами.

— Думаю, в клетке куда безопаснее, — парировала она.

Энтони рассмеялся.

— Без комментариев. Подожди меня здесь. Я распоряжусь, чтобы все здесь съеденное и выпитое записали на мой счет.

— У тебя широкая натура, — заметила Лина.

— Именно так я себя и ощущаю, — пробормотал он, жадными глазами обшаривая ее фигуру, и от недвусмысленности его взгляда Лину охватила дрожь.

Когда Энтони шел к бару, глаза всех женщин были прикованы к его стройной ладной фигуре. Еще бы: не мужчина, а воплощенная мечта! Лина вздохнула. И недосягаем, как любая недоступная мечта… Ну кто в здравом уме рискнет вешаться на Энтони Элдриджа?

— На нас все смотрят, — заметила Лина, когда он вернулся.

— Естественно, смотрят. Все мужчины завидуют мне, а все женщины — тебе. Ты прекраснее всех.

— Не пытайся мне льстить.

— И не думаю. — Энтони улыбнулся. — Я на самом деле тобой горжусь.

Комплименты Энтони могли вскружить голову любой женщине, и Лина решила перейти на прозу:

— А завтра вся больница будет судачить об этом.

Он пристально посмотрел ей в глаза.

— О чем?

— О нас. Если мы сейчас уйдем вместе.

— А тебе не все равно?

Лина вгляделась в его лицо, которое все эти годы часто видела во сне, и с пугающей ясностью осознала, что ей действительно все равно. Более того — внезапно Лина почувствовала безрассудную легкость и пьянящее возбуждение, забытые ею за много лет.

— Да, — тихо призналась она, — мне все равно.

Отыскав глазами Джудит и помахав ей рукой на прощание, Лина направилась к выходу, Энтони следом за ней, а за спиной загудели пчелиным роем голоса. Они в молчании дошли до его комнаты, и Лине пришло в голову — будет ли ей так же легко, когда настанет утро?

Энтони затворил дверь, и Лина замерла, ожидая, что он обнимет ее и начнет целовать. Но Энтони отошел в дальний угол комнаты и, кивнув на холодильник, рассеянно спросил:

— Шампанского?

— Ты же сказал, что сегодня на вызове.

— Верно. Я пить не собираюсь, а тебе можно.

— Стоит ли открывать бутылку для меня одной?

— Может, хватит?! — взорвался он, и его лицо потемнело от гнева. — Девять лет мы ждали этой встречи, а теперь стоим и обмениваемся вежливыми репликами — что пьем, а что не пьем — будто только что познакомились у стойки бара на вечеринке!

Его горячность одновременно возбуждала, смущала и тревожила. Лина впервые поняла, что под невозмутимой холодно-вежливой маской Энтони скрывает глубокие чувства. Она не могла толком объяснить, на что именно рассчитывала, идя к нему, но никак не ожидала, что он будет сердиться.

— Пожалуй, мне лучше уйти, — сухо заметила Лина. — Сначала ты приглашаешь меня к себе, потом предлагаешь выпить шампанского, а теперь вдруг мечешь громы и молнии! Мне показалось, ты намеревался со мной поговорить. Если не хочешь разговаривать…

— Не хочу! — подтвердил Энтони, и в его глазах запылал огонь. — Ты права, Лина, разговаривать с тобой я не хочу. Я хочу заниматься с тобой любовью. Ночь напролет. Сегодня и всю оставшуюся жизнь. Неужели ты не знаешь, как я тебя хочу? Ты не можешь не знать!

Его страсть мгновенно передалась Лине. От слов Энтони тело ее охватил жар желания, грудь теснило томление.

— Ты все знаешь, Лина! — выдохнул он жарким шепотом, но не двинулся с места.

И слава Богу! Если бы Энтони ее обнял и начал осыпать поцелуями, у нее недостало бы сил сопротивляться.

Присев на край кресла, Лина сосредоточила взгляд на одной из акварелей на стене — и сердце заныло от сладкой боли. Она узнала Элдридж-хаус.

Перехватив ее взгляд, Энтони опустил глаза на побледневшее лицо Лины, шагнул к ней и, встав на колени, взял ее холодные руки в свои.

— Да, Лина, это было дивное лето.

На глаза навернулись слезы, и Лина, сделав над собой усилие, задала Энтони вопрос, зная, что от его ответа зависит их будущее:

— Энтони, почему ты меня бросил?

Он поморщился, словно от боли, и, тяжко вздохнув, сказал:

— Потому что любил тебя…

Лине показалось, будто ее ударили. Она вскочила, но Энтони крепко держал ее за руки.

— Не лги мне! — По щеке Лины покатилась горячая слезинка. — Говори все, что угодно, только не лги! Я пришла сюда не для того, чтобы выслушивать твои россказни.

Энтони нахмурился.

— Но это правда. Ты прекрасно знала, как я к тебе отношусь. Да это ни для кого не было секретом. А я знал, как ты относишься ко мне…

— Ну да, — перебила его Лина, горько усмехнувшись, — ты меня так любил, что сбежал, не сказав ни слова!

— Неужели ты не понимаешь почему? — тихо спросил он.

— Нет, не понимаю!

Энтони посмотрел на ее руки, уютно расположившиеся в его больших ладонях, и снова поднял глаза на лицо Лины.

— Ну раз так, я тебе все объясню. Понимаешь, до знакомства с тобой я встречал много красивых женщин, но ни одна из них не затронула мою душу. И вот я увидел тебя… — Его лицо озарилось улыбкой. — Мне было двадцать четыре. Я считал себя закоренелым циником, не верил в любовь с первого взгляда — и вдруг ты! Для меня это был шок. Гром среди ясного неба! Понимаешь? — Он помолчал, подыскивая слова. — Но все было против нас…

— Ты имеешь в виду мое происхождение? — вставила Лина.

Энтони покачал головой.

— Нет, Лина! Я не кичусь своим происхождением и никогда не кичился. Если хочешь знать, зачастую оно мне только мешает. Во всяком случае, в медицине сослужило мне плохую службу. Да-да, можешь мне поверить! Понимаешь, у людей возникает предубеждение и за титулом они не видят человека. Правда, некоторые женщины на него, как говорится, западают, но разве можно уважать женщину, если она интересуется тобой исключительно из-за твоего положения в обществе?