Кот и мышь *

Случилось так, что кот Федотка-сыроед,
   Сова Трофимовна-сопунья,
И мышка-хлебница, и ласточка-прыгунья,
  Все плу́ты, сколько-то не помню лет,
Не вместе, но в одной дуплистой, дряхлой ели
    Пристанище имели.
Подметил их стрелок и сетку — на дупло.
Лишь только ночь от дня свой сумрак отделила
(В тот час, как на полях ни темно, ни светло,
Когда, не видя, ждешь небесного светила),
Наш кот из норки шасть и прямо бряк под сеть.
Беда Федотушке! приходит умереть!
    Копышется, хлопочет,
    Взмяукался мой кот,
А мышка-вор — как тут! ей пир, в ладоши бьет,
      Хохочет.
«Соседушка, нельзя ль помочь мне? — из сетей
   Сказал умильно узник ей. —
    Бог добрым воздаянье!
Ты ж, нещечко мое, душа моя, была,
Не знаю почему, всегда мне так мила,
Как свет моих очей! как дне́вное сиянье!
   Я нынче к завтрене спешил
  (Всех набожных котов обыкновенье),
Но, знать, неведеньем пред богом погрешил,
Знать, окаянному за дело искушенье!
  По воле вышнего под сеть попал!
Но гневный милует: несчастному в спасенье
   Тебя мне бог сюда послал!
Соседка, помоги!» — «Помочь тебе! злодею!
Мышатнику! Коту! С ума ли я сошла!
   Избавь его себе на шею!» —
«Ах, мышка! — молвил кот. — Тебе ль хочу я зла?
Напротив, я с тобой сейчас в союз вступаю!
  Сова и ласточка твои враги:
   Прикажешь, в миг их уберу!» — «Я знаю,
Что ты сластёна-кот! но слов побереги:
Меня не обмануть таким красивым слогом!
   Глуха я! оставайся с богом!»
    Лишь хлебница домой,
А ласточка уж там: назад! на ель взбираться!
Тут новая беда: столкнулася с совой.
     Куда деваться?
Опять к коту; грызть, грызть тенета! удалось!
   Благочестивый распутлялся;
Вдруг ловчий из лесу с дубиной показался,
Союзники скорей давай бог ноги, врозь!
   И тем все дело заключилось.
Потом опять коту увидеть мышь случилось,
   «Ах! друг мой, дай себя обнять!
Боишься? Постыдись; твой страх мне оскорбленье!
Грешно союзника врагом своим считать!
Могу ли позабыть, что ты мое спасенье,
   Что ты моя вторая мать?» —
    «А я могу ль не знать,
   Что ты котище-объедало?
Что кошка с мышкою не ладят никогда!
Что благодарности в вас духу не бывало!
И что по ну́жде связь не может быть тверда?»

Сокол и филомела *

Летел соко́л. Все куры всхлопотались
Скликать цыплят; бегут цыпляточки, прижались
Под крылья к маткам; ждут, чтобы напасть прошла,
    Певица филомела,
Которая в лесу пустынницей жила
И в тот час, на беду, к подружке полетела
    В соседственный лесок,
Попалась к соколу. «Помилуй, — умоляет, —
Ужели соловьев соколий род не знает!
Какой в них вкус! один лишь звонкий голосок,
И только! Вам, бойцы, грешно нас, певчих, кушать!
Не лучше ль песенки моей послушать?
    Прикажешь ли? спою
   Про ласточку, сестру мою…
Как я досталася безбожнику Терею…» —
«Терей! Терей! я дам тебе Терея, тварь!
Годится ль твой Терей на ужин?» — «Нет, он царь!
    Увы! сему злодею
   Я вместе с Прогною сестрой
На жертву отдана безжалостной судьбой!
Склони соколий слух к несчастной горемыке!
Гармония мила чувствительным сердцам!..» —
«Конечно! натощак и думать о музы́ке!
Другому пой! я глух!» — «Я нравлюсь и царям!» —
    «Царь дело, я другое!
Пусть царь и тешится музы́кою твоей!
   Для нас, охотников, она — пустое!
   Желудок тощий — без ушей!»

Похороны львицы *

    В лесу скончалась львица.
Тотчас ко всем зверям повестка. Двор и знать
Стеклись последний долг покойнице отдать.
    Усопшая царица
Лежала посреди пещеры на одре,
   Покрытом кожею звериной;
    В углу, на алтаре
Жгли ладан, и Потап с смиренной образиной —
Потап-мартышка, ваш знакомец, — в нос гнуся,
   С запинкой, заунывным тоном,
Молитвы бормотал. Все звери, принося
Царице скорби дань, к одру с земным поклоном
По очереди шли, и каждый в лапу чмок,
Потом поклон царю, который, над женою
Как каменный сидя и дав свободный ток
  Слезам, кивал лишь молча головою
На все поклонников приветствия в ответ.
Потом и вынос. Царь выл голосом, катался
От горя по земле, а двор за ним вослед
Ревел, и так ревел, что гулом возмущался
   Весь дикий и обширный лес;
Еще ж свидетели с божбой нас уверяли,
Что суслик-камергер без чувств упал от слез
И что лисицу с час мартышки оттирали!
Я двор зову страной, где чудный род людей:
Печальны, веселы, приветливы, суровы;
По виду пламенны, как лед в душе своей;
    Всегда на все готовы;
Что царь, то и они; народ — хамелеон,
    Монарха обезьяны;
Ты скажешь, что во всех единый дух вселен;
   Не люди, сущие органы:
Завел — поют, забыл завесть — молчат.
Итак, за гробом все и воют и мычат.
Не плачет лишь олень. Причина? Львица съела
Жену его и дочь. Он смерть ее считал
Отмщением небес. Короче, он молчал.
Тотчас к царю лиса-лестюха подлетела
И шепчет, что олень, бессовестная тварь,
    Смеялся под рукою.
Вам скажет Соломон, каков во гневе царь!
А как был царь и лев, он гривою густою
    Затряс, хвостом забил,
    «Смеяться, — возопил, —
  Тебе, червяк? Тебе! над их стенаньем!
Когтей не посрамлю преступника терзаньем;
    К волкам его! к волкам!
Да вмиг расторгнется ругатель по частям,
Да казнь его смирит в обителях Плутона
   Царицы оскорбленной тень!»
      Олень,
Который не читал пророка Соломона,
  Царю в ответ: «Не сетуй, государь,
   Часы стенаний миновались!
Да жертву радости положим на алтарь!
Когда в печальный ход все звери собирались
   И я за ними вслед бежал,
Царица пред меня в сиянье вдруг предстала;
Хоть был я ослеплен, но вмиг ее узнал.
   — Олень! — святая мне сказала, —
   Не плачь, я в области богов
Беседую в кругу зверей преображенных!
   Утешь со мною разлученных!
Скажи царю, что там венец ему готов! —
   И скрылась». — «Чудо! откровенье!» —
    Воскликнул хором двор.
    А царь, осклабя взор,
   Сказал: «Оленю в награжденье
   Даем два луга, чин и лань!»
Не правда ли, что лесть всегда приятна дань?

Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: