— В этом городе сейчас всем плохо. Нам бы самим кто помог, — пробурчал Макс в спину Егору. — Мы не можем помочь всем.

— Всем — не можем. Но, кому сможем — поможем.

— Поэт, блин. И дурак.

— Сам дурак.

Плач приближался, становился отчетливей. В тонком — по всей видимости, детском, — голосе было столько горя и тоски, что Егор почувствовал, как все внутри сжимается от жалости.

Надо, надо помогать. Всем не получится, но хоть кому-то — обязательно надо…

Девочка сидела на балконе второго этажа, обхватив руками колени. На вид ей было лет десять. Сквозь решетку балконного ограждения было хорошо видно, что одета она не по погоде, лишь в легкое платье. Силы у нее явно были на исходе. Приближаясь к дому, Егор слышал, как стихает плач. Скорее всего, ревела девочка просто на автомате, от отчаяния.

— Эй! Эй, слышишь меня? Я тут, внизу. — Егор вытянул шею и помахал рукой, но девочка никак не реагировала, продолжая судорожно всхлипывать.

— Давай подниматься, — хмуро сказал Макс. — Я так понимаю, что, согласно твоим бэтменским протоколам, здесь мы ее все равно уже не оставим.

Деревянную дверь в квартире им удалось выставить достаточно легко. В одной из комнат обнаружилось тело мужчины, сидящего в кресле перед пыльным телевизором. За окном продолжали доноситься слабые всхлипывания.

— Одежду поищи нормальную, — бросил Егор и вышел на балкон.

Девочка сидела комочком, плечи ее вздрагивали.

— Ну-ну, не плачь, мы поможем тебе. — Он осторожно прикоснулся к ее голове, но она и на этот раз никак не отреагировала.

Егор осторожно подхватил девчушку под колени и за плечи и взял на руки. Только тогда она приоткрыла глаза, крепко обняла его за шею и зажмурилась, словно боясь, что спаситель рассеется как дым. Или как очередная галлюцинация?..

С девочкой на руках, Егор спустился на улицу и направился в сторону дома Виктора. Сзади тяжело топал хмурый Макс с охапкой детских штанов, кофт и курточек.

Ближе к вечеру, отогревшаяся и осмелевшая девочка начала говорить…

Виктор поставил перед ней банку с засахарившимся медом, уцелевшую в кухонном шкафу, и стакан с горячей водой, которую Макс вскипятил на костерке. Медведь так никуда и не ушел, продолжая шариться по рюкзакам. Но на кухне у Виктора нашлась жестяная посудина с рисом, выглядящим вполне нормально, а в рюкзаке, который он по счастью снял только в своей квартире, лежали две большие бутылки с водой.

Сварив в железной кастрюле жиденькую рисовую кашу, Егор осторожно помешивал ее, остужая, перед тем, как накормить девочку. И тихим голосом уверял ребенка, что случилась, конечно, беда, но люди вокруг не умерли, а просто спят. И папа ее тоже спит, а когда проснется — все снова будет хорошо.

Девочка сначала сидела неподвижно, лишь слегка покачиваясь из стороны в сторону и глядя в стену немигающим взглядом, а потом вдруг заговорила. И говорила долго, взахлеб, словно хотела убедиться, что вся предыдущая жизнь ей не приснилась.

А выговорившись — снова заплакала. Но теперь уже совсем по-другому, без отчаяния, с облегчением.

Люське скоро должно было исполнится одиннадцать, и в честь этого события они с папой собирались лететь на отдых, в горы и к морю. Мама их бросила давным-давно, но Люська по ней ни капельки не скучала. Папа у нее был самый замечательный, а впереди ее ждало самое лучшее в ее жизни приключение.

Проснувшись среди ночи в странно пахнущей квартире, Люська сначала вообще не поняла, что вокруг произошли большие перемены. И лишь под утро, когда в странном красном небе появилось неестественно жирное солнце, по-настоящему испугалась. Целый день она пыталась разбудить папу, а потом наступила следующая ночь, и она слушала, как под окнами воют на разные голоса жуткие чудовища. А когда настало следующее утро, она услышала выстрелы и выбралась на балкон, в надежде позвать на помощь людей. Но увидела лишь страшного черного человека, который медленно брел по улицам и высматривал что-то в окнах домов. Она сильно испугалась и еще долго сидела неподвижно, боясь даже дышать. А потом очень долго плакала. Плакала и плакала, сколько — и сама не помнила…

— Жутко это все, — тихо сказал Виктор, когда, поклевав рисовой «размазни», Люська свернулась калачиком в большом кресле и заснула под теплым пледом. — А сколько еще детей сейчас вот так же сидит по квартирам и не знает, что делать…

— Мы этого не знаем. Поэтому давай-ка пока считать, что нисколько. — Егор взялся за кастрюлю с кашей и потянулся к стопке чистых тарелок.

— Сидят, плачут, тормошат родителей… — как заведенный, продолжил Виктор. — Или наоборот. Родители пытаются детей разбудить. Это… даже страшнее.

— Витя, я тебя сейчас тресну чем-нибудь, — резко шикнул Макс и подвинул к врачу тарелку с кашей. — Ешь давай. Нечего нагнетать, если сейчас ничего сделать мы все равно не можем.

— Да, ты прав, — согласился Виктор, тряхнув головой, словно хотел сбросить наваждение. — Нечего нагнетать.

За окном начинало темнеть. В трехкомнатной квартире Виктора можно было разместиться достаточно вольготно, но в итоге все улеглись спать в той же комнате, где уже тихонько посапывала Люська. В комнату с телом жены Виктора, по молчаливому согласию, никто вообще не заходил. А попытку выделить Люське отдельную спальню, Виктор пресек самым решительным образом.

— Совсем с ума сошли? Представьте, что вообразит девочка, когда после пережитого опять проснется одна среди ночи. Да еще и в чужом доме, — сказал он Максу и Егору. — Лучше придумайте, из чего ночник сделать.

Долго думать не пришлось: на полке с книгами Егор заметил толстую свечу. Зажгли и поставили на большой сковороде в самом дальнем углу, чтобы только чуть-чуть разгонять ночной мрак. Потом без лишних разговоров принесли все найденные одеяла, пледы, покрывала и подушки и расположились вокруг кресла со спящей девочкой.

Сон обрушился, словно водопад из ощущений и образов…

Егор искал выход из пещеры, в которую попал неизвестно как и непонятно когда. Он замерз, проголодался, в немеющих руках подрагивал и тускнел свет небольшого фонарика, а пещера открывала ему все новые и новые гроты, стены которых тонули во мраке, длинные ходы, нерукотворные мостики над глубокими провалами с черной водой и многочисленные обвалы породы, там и тут запечатавшие выходы. Иногда слышались странные шлепающие шаги в тех гротах, откуда он недавно вышел, и Егор чувствовал, как от ужаса шевелятся волосы на голове и покрывается испариной лоб. Он ускорял шаг, но идти быстрее почему-то не получалось, и от этого становилось еще страшнее…

Проснувшись, Егор поморгал, растер лицо ладонями и увидел Люську. Девочка неподвижно сидела в кресле и терпеливо ждала, когда кто-нибудь встанет. Она на удивление быстро оправилась и больше не выглядела жалким и потерянным существом, как вчера на балконе.

— Дядя Егор, — сказала она, заметив, что он проснулся, — мы ведь папу здесь не бросим?

— Не бросим, — успокоил Егор. — Поспи еще.

— Не хочу, — твердо решила Люська, упрямо выпятив нижнюю губу. — Лучше сами поспите, а я посторожу. Как часовой на посту.

Егор усмехнулся и отправился в подъезд, чтобы разведать обстановку во дворе. Небо оказалось затянуто сплошной темно-коричневой пеленой дождевых туч, но вместо закономерного леденящего холода, улица встретила его почти летним теплом.

Оказалось, что ночью косолапый ушел. Егор закрыл калитку и привязал ее к воротам куском проволоки. За это время сообразительная Люська вытащила из подъезда обломки мебели, заготовленные Максом накануне, старую бумагу и спички.

Вскоре во дворе весело потрескивал костер, а в хмурое небо поднимался столб сизого дыма.

— Зачетный сигнальчик, — буркнул Макс, появляясь во дворе. — Егерь, ты не боишься после всего людей к нам подманивать? Уже понятно, что народу проснулось много. И стоит ли с ними связываться — бабушка надвое сказала.

— Не утрируй. — Егор вылил последнюю воду из бутылки в закопченную кастрюлю и подвинул ее ногой на угли. — В любом случае придется идти на контакт с людьми. Чем нас меньше — тем меньше шансов на выживание.