Восход луны он встретил, глядя на нее через окно Марининого кабинета. Спящая Марина, пожимаясь щекой и грудью, как рыба к стеклу аквариума, сияла задом в позе «Спящего Гермафродита», облитая лунным светом на гигантской плите собственного стола, - надгробие его самурайской чести. Бесполезная медаль болталась на его груди, - теперь она уже не мешала, тикал в тишине не снятый с руки «роллекс», - куда идешь, время, волоча по рубиновым камням лохмотья драной судьбы? Он сидел, раскачиваясь под луной, как пеннис, поднапором собственной крови, торча как камень в своей судьбе, блестящий от непролитых слез и бесполезно пролитой спермы, - зачем? На чей алтарь его кровью капает время? Кто прячется между полосами зебры, кто бросает медаль, - черт или  нечерт? Он грезил в свете луны, глядя в оконное стекло и смеялся над своими грезами и своей реальностью, отраженной в стекле, вместе с задницей Марины, - он не мог иначе, в точности, как и она, - он был двойственным, с шелью посередине, где ютились его самообманы. Раскачиваясь, как водоросль, в лунном свете, он начал тихо хихикать, - очень тихо, чтобы не разбудить хозяйку и ее зверей, - и вместе с ним раскачивался бурхан, кивал лысой головой, рядом со спящими зверями, - Ну что? - ухмыльнулся он, - Теперь ты доволен? У тебя есть все, чего ты хотел, - деньги, крепость, лучшие звери из женщин и даже медаль, - может, прекратим убивать? Ты получил с избытком и продолжаешь платить удовольствием за удовольствие самому себе, - это нечестно. - Я убивал по необходимости, - сказал Алеша.

- Э-э-э, хватит искать хозяина, сынок, - надулся бурхан, - Так же, как и другие, ты ни в чем не виновен, но нельзя возлагать свою невиновность на кого-то другого, - она твоя. Это страшная вещь, правда, - невиновность? - Правда, - сказал Алеша. - Но ведь ты же этого искал, - оправданий? Я тебя предупреждал, что ты его найдешь - и ты его нашел. Неси. Не возлагай свою правду на Марину, на Зебру, на Гелу, на Эвелину, - они дети, они прячутся от собственной вины в темном углу. Ты, - темный угол, в котором нет ничего, даже пылинки вины. Ты уже все вымел начисто, ты убьешь Костю, женщину, старика, старуху, ребенка - и ничего не изменится. Хватит прятаться за занавесом, - выходи! -

- У тебя что, крыша съехала?! - закричала Марина, вырвав у него из руки пистолет. - Я что, не имею права почистить собственное оружие? - спросил Алеша, - Дай сюда, пить меньше надо.-

- Этот новый начальник охраны дороговато нам обходится, - сказал Костя. - Это почему же? - насторожился хозяин, - Ты что, ему приплачиваешь? - Да нет, - Костя неопределенно пожал плечами, - Но он решил, что ему нужны камеры видеонаблюдения. Пришлось заплатить. - Ну и что? - брюзгливо спросил хозяин, - Давно это надо было сделать. Не те времена, когда вся эта электроника в Кремле стояла, сейчас она копейки стоит, вместе с монитором. - Ну, так он теперь решил, что из восьми охранников, четыре ему уже не нужны, - сказал Костя. - Ну? - спросил хозяин, - Так в чем проблема? - Ну, так с ними же надо теперь что-то делать, - пояснил Костя.  Рассчитай, - пожал плечами хозяин, - Невелика ценность эти сторожа. Вот тебе и будет экономия средств. Или переведи в цех, если кто захочет. - Ну, так их на работу брал Васильев, - сказал Костя. - Ну и что? - набычился хозяин, - И Васильева пора уже подвинуть. Я ему дал возможность высидеть тут до пенсии, хватит. Бухает Коля много, а толку от него мало.

В принципе, хозяин был совершенно прав. Коля, в основном, сидел в своей каптерке и смотрел футбол, накатывая помаленьку. А потом выходил, набрасывался на первого встречного и давал ему разгон, - так, чтобы по всему предприятию было слышно и до хозяина дошло. Его сторожа были людьми того же типа, - армейские отставники, ничего не смыслящие в специфике охраны или просто мужики с широкими плечами и длинным списком всяких-разных работ за ними. Но Коля был почти другом хозяина, даже и выпивавшим с ним в те времена, когда хозяина еще не прихватило что-то похожее на инфаркт и такой поворот событии Костю несколько озадачил.

Все, что босс брюзгливо и вскользь заметил своему менеджеру, соответствовало очевидной действительности, - подноготная же, ревниво зажимаемая в кулаке, состояла в том, что новый начальник охраны, - просто ему нравился. Этот парень был именно таким, каким хозяину хотелось быть в молодости, - умным, уверенным в себе, хорошо воспитанным и уже небедным. Он был красив особой, мужественной красотой мачо, - редкой в этих краях картофельных носов и хлебных подбородков. Он был вежлив, он был незаметен, как пантера в лесу, но женщины замечали его, когда он выходил на свет, двигаясь как пантера, им можно было и полюбоваться, - но ни у кого не возникало желания трогать пантеру пальцем. Возможно, хозяин и преувеличивал недостатки своей старшей дочери, но знал их хорошо и почти не сомневался, что молодой человек успевает в две смены, - в дневную наладив ей производство. Конечно, он опирался не только на рога ее мужа, но без мозгов и деньги не помогли бы в этом городе, а Марина была не из тех баб, которые потерпели бы возле себя альфонса, - она умела выжимать профит обеими руками из любого, у кого в штанах было достаточно, чтобы взяться хотя бы двумя пальцами. Разлив минералки был прибыльнейшим делом, к которому пристраивался и сам хозяин, но далеко не каждого подпускали отцы к надежно забитым скважинам и то, что менеджер Марины сумел так удачно прошуровать в мокрых забоях, - очень высоко ставило его в глазах ее отца. Так высоко, что он даже вспомнил о своем отцовстве и начал размышлять о вероятностях возвращения блудной дочери в семью, хотя бы с частью израильского приданного - и толковым, русским мужем.

Костя же, сидя у себя в кабинете, размышлял о том, что этот змей, который вполз в фирму с подачи этой подлюки Марины, - начинает путаться под ногами. Как ни странным это могло бы показаться, но между самураем Алешей и холопом Костей, - было очень много общего, - оба испытывали нужду в хозяине. С той лишь разницей, что Алеша обманывал себя своим самурайством, - будучи на самом деле, бродягой и волком. А Костя, будучи подлинным дворовым псом, - нисколько не обманывался в себе, точно зная, что ему не прожить по ту сторону забора. Алеша мог бы загрызть Костю походя и уйти в лес, - ничего не взяв из его миски. А Костя, даже люто ненавидя чужака, зарящегося на его кость, - смел только скалить зубы из своей будки. Он был очень несчастным человеком, который мучался своими амбициями, сознавая свою никчемность - и в этом был абсолютно честен с собой и отличен от абсолютно бесчестного по отноше-нию к себе Алеши. Костя имел нравственность, - нравственность дворовой собаки. Алеша был безнравственен настолько, - что ничего кроме собаки в нем не видел. И змей Алеша, со своей улыбкой клоуна, адресованной Богу, - был почти беззащитен перед холопской ненавистью Кости и ядовитой слюной, копящейся на его клыках.

А Клара была вполне счастлива и довольна, у нее не было врагов, не было клыков, не было ядовитых слюней и не было никаких причин их распускать. Слюни Клары были особые, - сладкие и она упивалась ими в своем маленьком Эдеме. Ничего не зная об улыбке клоуна, - она искренне улыбалась ею всему миру и в этом была удивительно схожа с вышедшим из лесу Алешей. Алеша не замечал никого, кто был хотя бы на полсантиметра выше него, - Клара не замечала никого кто был хотя бы на полулыбки менее нее счастлив. Она умудрилась прожить жизнь с нелюбимым мужчиной, не замечая его презрения, она умудрилась не заметить, как старшая и любимая дочь ушла из дому, - ну, вернулась же? Она могла бы быть Алешиной матерью, его единственным другом или великолепным врагом, - они были из одного теста, - только по-разному пропеченого. Всепоглощающая самовлюбленность Клары вобрала в себя весь мир. Алешина, - этот мир от него отрезала. Они были, - два сапога пара, - лихая обувка для Кота, шагающего по головам.