Ильдефонса Лафферти была готовой мишенью для атаки. Гретхен все поняла и спокойно поместила ее на полочку за один молниеносный взгляд, которым она ее царапнула — так, как могут только женщины. Крашеные ярко-рыжие волосы, хотя совершенно явно она была натуральной рыжей — об этом свидетельствовали и молочно-белая кожа, и брови, и ресницы, и холмик Венеры, просвечивавший сквозь прозрачное белое одеяние. («Выставилась напоказ! Дешевка!»)Среднего роста. Аппетитная. Выпяченные сочные груди. («Ей бы сбросить пяток килограммов».)Самоуверенная. Вызывающая. Так и сияет — чем? («Chutzpah [28] ! Отвратительная. Как Блэз только мог?..»)

— Ну? Что ты увидела? — с вызовом спросила Ильдефонса.

Гретхен приняла брошенную перчатку:

— Что ты — открытое приглашение насильнику.

— Спасибо, но лесть тебе не поможет. Заходи. Гретхен Бунн, не так ли? (О приходе Гретхен точно и внятно сообщила снизу охрана Оазиса.) Заходи же, Гретхен Бунн.

«Блэз прав — с этой штучкой будет нелегко».

Ильдефонса провела Гретхен из зеркальной прихожей в громадную гостиную странного и увлекательного вида. Повсюду были расставлены подсвеченные витрины, набитые удивительными собраниями солнечных часов, слуховых рожков, тростей, спичечных коробков с порнухой на этикетках, презервативов, посмертных масок, собачьих ошейников. Однако детали выглядели смазанными в присутствии самой обольстительницы. Ее полыхание затмевало все вокруг, о чем она сама знала очень хорошо. Гретхен, однако, получила удовольствие, видя, что, несмотря на ошеломляюще богатые природные дары этой fata Morgana [29], ей недоставало изящества движений. «Плохая координация, но, вероятно, не в постели».

Отвечая на предыдущее замечание Гретхен о насильнике, Ильдефонса сказала:

— Я их сначала заманиваю в лежачее положение, а обвинения откладываю на потом — если выступление не оправдает ожиданий.

— Вполне верю.

— Да уж, можешь поверить.

— И я уверена, что ты используешь самые высокие мерки.

— Почему бы и нет? Я это заслужила. — Ильдефонса равнодушно созерцала Гретхен. — А вот о тебе я бы сказала, что ты — открытое приглашение вьющемуся растению.

— Да, мне нравится, когда меня окутывают.

— Чем? Мужчиной? Женщиной? Бобами? Лозой?

— Мне никогда не удавалось словить кайф на хлорофилле. Только мужчины.

— Ну что ж, хорошо, что множественное число. Ты не безнадежна, госпожа Фунн.

— Нунн, Гретхен Нунн. Небезнадежна? По-твоему, я нуждаюсь в расширении кругозора?

— Твой кругозор необходимо разъянить [30].

— А, так ты знакома с жаргоном Гили.

— Достаточно, чтобы понимать, что к чему. «Эти сексуальные потягушки ничего мне не дадут; она в таких делах собаку съела. Попытаемся подластиться».

— Это так справедливо, госпожа Лафферти, что я…

— Зови меня по имени, детка.

— Благодарю вас, Ильдефонса. Я пришла, чтобы разъянить мой кругозор.

— Ко мне? Извини, детка, но я не кайфую от лесбийских штучек.

— Нет, не в этом смысле. Я пришла к Венере-Ловушке за советом.

— Ловушке? Ну и нахалка! Да ты знаешь, что у этой рыжей красотки есть настоящие МОЗГИ!

«Ох! Да она и по темпераменту настоящая рыжая! Берегись!»

Гретхен улыбнулась.

— Рыжее — это действительно красиво. Мне-то, хочешь не хочешь, приходится ставить на черное.

— Да уж. — Ильдефонса механически улыбнулась и вдруг запела — пронзительным, как свистулька из стручка, голосом: — «Только длинная, стройная, черная красотка для проповедника с Библией верная заводка…»

Гретхен с жаром захлопала в ладоши.

— Боженьки! Где ты подцепила это сокровище?

— От длинного стройного черного жеребца.

— Как это подходит мне! Спасибо. Знаешь, сегодня и вправду мой счастливый день. Я почувствовала, что так и будет, когда прямо с утра подряд выиграла трижды по шесть, ставя на черное.

— Трижды шесть — восемнадцать. Неплохой счет.

— А если шесть сотен и шестьдесят шесть? Ильдефонса помотала головой.

— И не мечтай. Не родился еще жеребец, который пройдет такую дистанцию.

— Если кто и сможет, то только с тобой.

— Не ревнуй к более опытным, детка.

«Проехало. Я у нее не связалась с домом 666 в Адовых Вратах. Я сдержала обещание прикрыть Жгуна. Ну за дело — получим от нее, что собирались!»

— Нет, Ильдефонса, я не ревную. Просто завидую.

— Имеешь право.

— Мне не везет с мужчинами так, как тебе. Ильдефонса фыркнула:

— При чем тут везение!

— Вот я и пошла за своим заветным числом в Гнойный тупик, номер восемнадцать, в аптеку Рубора Тубора.

— Какую аптеку? Рубор Тумор? Никогда не слышала — что за шкодное имя!

— Как так не слышала, Ильдефонса?

— Я что тебе, деточка, вру?

— Нет-нет, погоди. Я попросила средство для воспламенения мужчин.

— Ты не шутишь?

— Нисколько. Рубор Тумор сказал, что такое средство они готовили для тебя.

— А уж это вранье! Я в таком не нуждаюсь. — Ильдефонса наморщила белоснежный лоб. — Какая-то дурацкая ошибка. Или они тебя просто поддели. Я никогда там не была. Я и не знала об этой аптеке, пока ты мне вот сейчас о ней не сказала. Над тобой подшутили, точно.

— Рубор Тумор уверял, что они состряпали для тебя сексуальное курение, от которого мужчины возбуждаются.

— Что такое? Какое сексуальное курение?

— Так они сказали, и поэтому я к тебе пришла… спросить, что это и как этим пользоваться… Мне любая помощь пригодится.

— Никогда в жизни я… — Ильдефонса замолчала на полуслове, задумалась и вдруг расхохоталась. — Ну конечно. Наверняка так и было — он сказал им, что курения для меня. — Она тепло улыбнулась Гретхен. — Спасибо тебе, я тысячу лет так не смеялась.

— Он? Кто, Ильдефонса? Я ничего не понимаю! Рыжая красавица смягчилась настолько, что в ее чувствах произошел полный переворот и она сделалась почти ласковой:

— Не важно, кто, душка. Моя тайна. Но я могу сказать, что не собиралась приманивать этим курением мужчин. Требовалось средство для приманки… Нет, ты мне все равно так просто не поверишь. Я тебе лучше покажу. Сегодня слет в улье, и я тебя возьму с собой. Нас развлечет новое лицо, и, кто знает, ты, может быть, захочешь к нам присоединиться. У меня такое чувство, что ты как раз нам подходишь.

— Погоди, не так быстро. Что все это значит? Слет? Улей? Какое развлечение? Кому?

— Ты скоро все узнаешь, Гретхен, включая «сексуальные» в кавычках курения, — хихикнула Ильдефонса, — но пока никаких вопросов. Мы позавтракаем вместе и двинемся в улей.

Квартира была стильно и ностальгически обставлена в авангардистском коммунистическом духе, присущем Старому Нью-Йорку 1930-х годов. Целого состояния потребовала переделка под коммунальную квартиру с обшарпанным линолеумом на полу, фруктовыми ящиками и старыми бочонками вместо мебели — проект и исполнение фирмы «Антик-Пластик». Занавеси из дерюги на окнах, керосиновые лампы на подставках из стопок книг, дребезжащее пианино, старые кухонные столы из настоящего дерева, застеленные передовицами из «Дэйли Уоркер» [31]. На стенах кнопками приколоты плакаты с Марксом, Лениным, Кремлем и Московским университетом. Эта подделка под левацкий нищий быт стоила сумасшедших денег — не совсем улей, верно?

Дамы-пчелки уже собрались, когда Ильдефонса Лафферти провела Гретхен в гостиную. Их появление было встречено радостным изумлением.

— Нелли, душенька, ты привела новенькую! Просто чудно! Она будет с нами?

— Если захочет, Реджина. Это — Гретхен Нунн. Гретхен, это Реджина, наша Царица пчел (напротив номера квартиры внизу в холле значилось «Уинифрид Эшли»).