Я медленно и ритмично прикасаюсь губами к его губам. Но я уже хочу большего. Я устраиваюсь на его бедрах, соединяю лодыжки на его спине и обхватываю его шею руками. Я углубляю поцелуй и думаю о том, как же давно у нас не было этих объятий.

Наши тела жадно двигаются, устремляясь навстречу друг другу.

Наши губы сближаются, передавая друг другу бушующие в нас эмоции.

Это жестко. И все же прекрасно.

Глава 14

Бёрк

Пейсли прижимается ко мне всем телом, и мне становится трудно себя сдерживать. Я ожидаю, что она будет упрямой и несговорчивой. И даже предположить не мог, что она попытается соблазнить меня. Мне еще есть чем поделиться с ней, но когда ее руки скользят под мою рубашку и пробегают по мышцам груди, мои намерения ненадолго забываются. Она стонет мне в рот и сильнее прижимается ко мне своими бедрами. Ее руки тянутся в попытке снять с меня рубашку, но я ловлю ее запястья, прежде чем она успевает это сделать. Никогда. Никогда раньше я добровольно не отказывался от секса. Но сейчас речь не об этом. По крайней мере, пока.

Что, черт возьми, со мной происходит? Что эта девушка делает со мной? Я останавливаю ее ласки, чтобы закончить разговор по душам? Черт возьми!

Я опускаю свои руки, все еще сжимающие запястья Пейсли, между нами и продолжаю мысленно пинать собственную задницу. Пейсли выпячивает нижнюю губу, и та торчит достаточно далеко вперед. От этого ее мордашка выглядит весьма комично. Я высвобождаю одну руку из ее ладошки и, приблизив пальцы к ее губам, нежно дотрагиваюсь до них. А когда сжимаю ее оттопыренную губу большим и указательным пальцами, моя девочка прищуривается. Пытаясь высвободиться, она отстраняется назад, и, в конце концов, падает на спину, скатившись с моих коленей.

Мы оба весело смеемся.

— Я еще не закончил, — говорю я, когда у меня все же получается взять себя в руки.

— Ладно. Продолжай, — фыркает она между рваными вдохами.

Скрестив ноги, она устраивается рядом со мной на покрывале.

Я достаю ярко раскрашенный фотоальбом. Обе обложки разрисованы Тиган, а все страницы заполнены произведениями искусства и нашими с ней — сделанными на протяжении многих лет — фотографиями. Я не просматривал их уже много лет, но сейчас хочу поделиться этим с Пейсли. Для меня это очень важно.

Я похлопываю по покрывалу рядом с собой, и она придвигается ближе, чтобы мы могли вместе просмотреть эти страницы. Я хочу видеть ее реакцию на истории из моей жизни. Хочу увидеть интерес в ее глазах, пока она просматривает фотографии, а я приоткрываю для нее свой мир.

— Смотри, — я кладу альбом на колени Пейсли, побуждая ее самой открыть его.

— Это не ты рисовал, — она берет его в руки, и ее пальцы скользят по рисунку, сделанному кистью моей сестры.

У моей девочки наметанный глаз. Мы с Тиган рисуем очень хорошо, но у нас разные стили. И я даже немного польщен, что Пейсли так пристально изучала мои работы.

— Нет, не я. Все эти фотографии собирал я, но сам альбом сделала Тиган. Раньше все снимки пылились в старой коробке из-под обуви.

Пейсли переворачивает обложку, и мы рассматриваем фотографии разных лет, рассказывающие мою историю.

— О, черт. Ты только посмотри на маленькую Тиган!

— Это следы перманентного маркера. Мы с Каем сделали наколки на теле, и Тиган тоже захотела сделать тату. Директор школы прислал нам довольно строгое письмо с претензиями, так как малышка явилась в таком виде на урок. Самодовольные ублюдки.

Пейсли с таким вниманием изучает эти старые снимки, словно я после просмотра устрою ей проверочный тест. Я рассказываю ей истории о семейных каникулах и о том, как сильно напугал первого бойфренда Тиган, и она потом целый месяц не разговаривала со мной. Пейсли мило улыбается или заливисто смеется, пока я рассказываю ей о тех давних временах.

Наконец, она закрывает альбом, и вокруг воцаряется уютная тишина. Я сижу на песке, удерживая Пейсли в своих объятиях, и терпеливо жду, пока она вбирает в себя всю информацию, которой я с ней поделился. Но когда, спустя немного времени, я опускаю глаза, то вижу крупные слезы, тихо катящиеся по ее щекам.

— Эй, почему ты плачешь? — я пытаюсь успокоить ее, но меня охватывает страх, что я делаю что-то не так, и это расстраивает ее.

Пейсли крепко зажмуривается, но из ее глаз снова бесконечным потоком текут слезы. Мои пальцы скользят по ее лицу в попытке стереть с него влагу.

— Пейсли…

Она обрывает меня прежде, чем я успеваю понять, что происходит.

— Бёрк, мне так чертовски жаль.

— О чем ты говоришь? За что ты извиняешься?

Моя девочка протягивает руку и гладит меня по щеке. Ее прикосновение дарит тепло, но рука слегка дрожит. В ее глазах раскаяние, которое не могут скрыть слезы.

— Прости, что специально отталкивала тебя. Нам и так пришлось многое испытать за столь короткий отрезок времени. И все же я повела себя как ребенок, стоило обстоятельствам усложниться. Я заставила тебя думать, что во всем виноват только ты. Но я никогда так не считала. Я использовала твою вину, чтобы настроить себя против тебя. А ты делал все, чтобы защитить меня. Ты был удивительно терпелив со мной. Даже когда я не могла справиться со своей глупой привычкой делать все сама. Я даже не пыталась. Но ты все еще здесь и все еще сражаешься за меня. Я не достойна тебя. Я не заслуживаю ничего из этого, — Пейсли всхлипывает и пытается отвернуться от меня.

Я ловлю ее подбородок, придерживаю его и нежно целую ее в губы. Она задыхается, пока я укладываю ее обратно на покрывало, накрываю собой ее тело и прижимаю обе ее руки к земле, заведя их ей за голову.

— Не стоит извиняться передо мной, милая. Это совсем непросто для всех нас. Мы делали все, что в наших силах. Но пообещай больше никогда не отдаляться от меня. Тебе больше не нужно делать что-либо в одиночку. Ты часть нашей семьи, Пейсли. И мы переживем все это вместе. Вместе получим наши ответы. Вместе закончим наше расследование, — мои губы совсем низко нависают над ее губами.

Я покрываю легкими поцелуями ее щеки, подбородок и веки. Я медленно и долго целую ее, ощущая на ее коже привкус соли от слез. Мой рот возвращается к ее губам, и я посасываю ее нижнюю губу, пока она не начинает хныкать совсем по другой причине.

Пейсли цепляется за меня так, словно я в любую секунду могу исчезнуть. Но я никуда не уйду от нее. Моя девочка может быть в этом уверена. Я не хочу торопиться, чтобы отведать ее вкус. Своими прикосновениями я показываю, что боготворю ее.

Пейсли под рубашкой гладит мою спину, и я теряю голову. Ее прикосновение подпитывает меня, и я чувствую себя диким. Я покусываю и облизываю каждый дюйм ее кожи, пока не спеша снимаю с нее одежду. Мне становится не по себе от мысли, что я могу взять ее прямо здесь. На открытом месте. Под мерцающим светом установленных вокруг нас факелов.

Пейсли стонет под моим напором. Она извивается, выгибаясь мне навстречу. Вскоре она полностью освобождена от одежды. И я откидываюсь назад, чтобы полюбоваться ею. Ее кожа покраснела, но я все же вижу пару отметин, оставленных моими зубами. Моя девочка никогда не выглядела так потрясающе, как сейчас.

Пейсли прекрасна, и она моя. Она с такой легкостью отдается мне. И больше не упрямится. Ее колени раздвигаются, и мой взгляд падает между ее ног. Она не выказывает ни малейшего колебания, открываясь для меня прямо здесь, на заброшенном пляже. И я хочу без промедления попробовать ее на вкус. Хочу, чтобы она кончила на мой рот, прижатый к ее восхитительной киске. Хочу, чтобы ее соки залили мои вкусовые рецепторы. Хочу держать ее неподвижно, пока она кончает для меня.

Мне надоело ждать.

Время брать свое.

Она вся моя: ее киска, ее разум, ее сердце… всё.

Пора позаботиться об этом.

Пейсли вскрикивает, когда я медленно устремляюсь к теплу между ее ног. Но не пытается меня остановить. Напротив, ее руки находят мой затылок и подталкивают мою голову вперед. Я посасываю ее клитор, чем вызываю ее протяжный стон.

Мне нравится этот звук.

Мои руки проскальзывают под ее задницу. Теперь я могу крепче прижать ее к себе. Пейсли извивается, но я не сдаюсь. Я облизываю ее сладкую щелочку и довольно урчу. С каждой секундой ее киска становится более влажной. Я теряю рассудок между ее ног. Я становлюсь безумным зверем. Не могу насытиться ею.

Ее звуки.

Ее вкус.

Ее тело.

Пейсли делает со мной что-то, что абсолютно не поддается объяснению. И это нормально. Мое состояние больше похоже на то, как если бы у меня появилась маниакальная страсть — постоянно желать ее. Быть ближе к ней.

Я становлюсь неуравновешенным человеком, когда дело касается этой женщины.

Ее ноги непроизвольно сжимают мою голову, пока я покусываю ее клитор. Но я снова раздвигаю их. Хочу, чтобы она, прежде чем я возьму ее, кончила вот так. Прямо здесь, на открытом воздухе. Прошло слишком много времени с тех пор, как я последний раз был в ней. И мазохист во мне хочет еще немного помучить себя, продлив эту сладкую пытку. Хочу, чтобы Пейсли кричала так громко, что лодки — виднеющиеся вдалеке — знали, что мы задумали. Хочу слышать, как она повторяет мое имя, словно я ее гребаный спаситель.

Я пожираю ее.

Своим ртом.

Губами. Языком. Зубами.

Покрывало под ней сбивается, когда Пейсли бьется подо мной. Я прижимаю ее тело к себе, не собираясь терять ни дюйма, и чувствую растущее в нем напряжение.

— Бёрк! Бёрк! Бёрк! — выкрикивать она мое имя, пока кончает.

Вкус ее возбуждения покрывает мой язык, и я смакую каждую каплю ее сладкого нектара. Ее ноги дрожат, а мышцы ее попки — в моих руках — сокращаются, пока ее тело судорожно сжимается.

Наконец, Пейсли расслабляется в моих объятиях. А когда она совсем успокаивается, я отстраняюсь от нее и демонстративно облизываю губы. Я могу пробовать ее на вкус всю оставшуюся ночь. Именно этого я и хочу. Она смотрит на меня через опущенные ресницы. Ее дыхание неровное.