А ведь еще в 1946 году вся индустрия Камеруна состояла из одной типографии. Сейчас промышленный сектор насчитывает свыше трехсот предприятий химической, пищевой, металлургической, машиностроительной и других отраслей. Увеличилось число рабочих, растет и их сознательность. Разумеется, рабочий не забыл родной деревни, он привязан к ней множеством зримых и незримых нитей. Но крестьянином его уже никак не назовешь. Он втягивается в политическую жизнь. На собраниях организаций Национального союза трудящихся Камеруна громче звучит голос рабочего в поддержку политики укрепления национальной экономики и независимости. Я вспоминаю митинги профсоюзных активистов и представителей трудящихся в Яунде по случаю 1 мая. Среди лозунгов были и такие: «Учредить налог на вывозимые из страны капиталы», «Обеспечить реинвестиции в камерунскую экономику большей части извлекаемых из нее иностранцами прибылей», «Ограничить срок пребывания импортной рабочей силы в частном секторе».

Жизнь не стоит на месте. Молодые государства континента стремятся мобилизовать все внутренние средства и силы для подъема экономики, объединить все слои населения общей задачей национального строительства. В Камеруне на протяжении всего периода независимости усиливалась роль государства в экономической жизни. От выполнения поверхностных регулирующих функций в этой области государство постепенно переходило к активному участию в этом важном процессе, не только строго контролируя его, но и вкладывая все больше собственных средств. Еще в ноябре 1967 года на заседании временного руководящего комитета правящей партии Камерунский национальный союз президент Ахиджо высказывался за развитие государственного сектора в экономике. Тенденция к этому прослеживается довольно отчетливо. Ярким примером рентабельности и доходности служит национальная компания воздушных сообщений «Камерун эйрлайнс», основанная в ноябре 1971 года. Итоги ее деятельности опровергли прогнозы некоторых вещунов с Запада, доказывавших в момент создания компании, что африканцы не способны с успехом управлять столь крупными предприятиями, как это.

Нынешняя Африка страдает одним недугом, вирусом-возбудителем которого был колониализм со своей политикой «разделяй и властвуй». Рецидивы этого недуга то тут, то там проявляются на живом теле континента. Название болезни — трибализм. От трибализма не Уйдешь при знакомстве с африканской действительностью. Это коварное и одно из наиболее действенных орудий империализма. С его помощью враги Африки руками африканцев пытаются зачеркнуть уже достигнутое в период независимости, сохранить свое господство над континентом.

«Единство! Единство! Единство!» — под таким девизом родился независимый Камерун. Актуальность этого лозунга объясняется хотя бы тем, что в республике с населением около шести миллионов человек насчитывается свыше двухсот различных этнических групп. Не случайно эту страну часто уважительно величают «Африкой в миниатюре». Более чем на ста языках и диалектах говорят камерунцы. «Страна географического, этнического, лингвистического, культурного, а также художественного разнообразия, страна уникальная в своем роде в сердце Африканского континента — двуязычная англо- и франкофонная республика Камерун, — характеризует свою родину камерунский писатель Жан-Батист Обама, — охватывает все прошлые и современные цивилизации евро-афро-азиатского мира». Фульбе севера эмигрировали с «солнечного Востока на травянистый Запад». Не знающие своего происхождения, они говорят: «Мы пришли оттуда, где встает солнце, вслед за скотом, который увлекали в глубь континента нескончаемые пастбища». В горах Мандара живут гидер, фали, матакам — всего 20 этнических групп «суданских негров» (кирди). Река Санага, берущая начало на востоке плато Адамауа, привлекла к своим берегам бантоидные народы. Бети осели на обрывистых берегах роки Ньонг, которую камерунцы именуют Черной. В лесах Востока обитают пигмеи, которых также находят там и сям на западе по побережью Гвинейского залива между Эдеа и Криби. Этнические группы банту в области Юго-Запад очень похожи на фангов Габона, а дуала прибыли по морю из Конго до самой реки Вури. Наконец, всхолмленный Запад, пад которым возвышается гора Камерун, заселен бамилеке и родственными им бамумами и бафия. Этот беглый обзор далеко не исчерпывает этническую разноликость Камеруна.

В упорной борьбе добившись независимости 1 января 1960 года, бывший французский Восточный Камерун воссоединился в октябре 1961 года с Западным Камеруном, находившимся под английским колониальным игом. Уровень экономического и социального развития в двух штатах федерации оказался не одинаковым. Между ними некоторое время сохранялись таможенные и другие барьеры, вызванные различием экономических, финансовых и административных структур. В последующие годы в соответствии с объявленным правительством курсом на национальное единство шло сближение двух федеральных районов, укреплялись взаимопонимание, сотрудничество и дружба между населяющими их родственными народами. Путь к созданию в мае 1972 года Объединенной Республики Камерун президент Камеру на охарактеризовал как «мирную революцию». «Экономические и человеческие связи ткались, — по его словам, — с севера на юг и с востока на запад между людьми, которые ранее не знали, а иногда не любили друг друга». Появление предприятий, железных и шоссейных дорог, рост авторитета центральной власти способствовали консолидации государства и стиранию племенных границ.

На севере Камеруна в пик сухого сезона большинство речек и ручьев пересыхает. Их чистые песчаные русла северяне зовут майо. Переезжая по мостику через майо, я наблюдал, как женщины копают ямы в песке и на глубине полутора-двух метров находят воду, будто спрятавшуюся под землей от нестерпимой жары. Примерно так же сегодня камерунцы отрывают засыпанные песком забвения памятники народной культуры прошлого, восстанавливают умное и мужественное лицо цивилизации, некогда самобытной и изощренной.

…Не часто доводится встретить в наши дни настоящего султана. Но много осталось их на белом свете, да и сегодняшние повелители в отличие от своих могущественных предшественников скромно довольствуются крохами былого величия, сознавая, что их время безвозвратно ушло. Вокруг их высокомерных персон все еще суетятся придворные, по еще не изжитой привычке гнут спины подданные.

Жалки монархи XX века, несмотря на оставшийся у них апломб. И все-таки курьезно пожать руку султану, некогда снесшему бы вам голову за такую безумную дерзость.

…В Фумбан я жаждал попасть с первого дпя, проведенного под небом Камеруна. Не ради того, чтобы лицезреть тамошнего владетеля, по ради знакомства с искусством маленького народа бамумов — одной из увлекательных страниц африканской культуры.

— Быть может, до осмотра города вы нанесете визит вежливости султану? — предложил префект Фумбана. — Таков наш протокол.

Вечерело. Поначалу мы приняли резиденцию султана за старинную крепость, увидев высокие белокаменные стены вокруг нее. Внушительный трехэтажный дворец с овальной полубашней и глубокими лоджиями вдоль фасада спрятался в глубине большого двора, обрамленный по бокам ровным строем пальм и тенистых эвкалиптов. Это здание возвел в 1917–1922 годах султан Ибраима Нджойя, ориентируясь на образцы немецкой архитектуры. Дворец проектировали и строили без чьей-либо помощи сами бамумы, что по тем временам было редкостным явлением в Африке. Когда-то во дворце размещались администрация — султанский двор, а также находившиеся на службе у султана тайные племенные общества, с которыми султан общался на секретном, им же изобретенном языке шумон. До сих пор в жизни бамумов обнаруживаются следы деятельности этих обществ. Но я так и не понял, живет ли сейчас кто-нибудь в этом сиротливо выглядящем здании.

Дом султана Сейду Нджойи, опоясанный высокой каменной изгородью особняк (крепость в крепости), притаился как раз напротив дворца у помпезного арочного въезда во двор. Мы остановились перед неприметной калиткой. Один из дежурных стариков-телохранителей, у которого за поясом торчали с десяток кинжалов, доложил о нас. Ждали мы довольно долго. Видимо, султан колебался, ломая голову над протокольными проблемами: как принимать нежданных гостей. Наконец калитка распахнулась, и через зеленый дворик мы проследовали в приемную. Тут же появился султан — пожилой человек лет пятидесяти-шестидесяти, несколько усталый на вид.