— Вот, например, тамтам, — сказал мне на вернисаже тогдашний директор института Буба Диалло. — В действительности этот инструмент намного сложнее, чем его обычно представляют. Существует множество видов барабанов, форма, размер и фактура которых не подчиняются фантазии и прихоти изготовляющего их мастера, а определяются старинными традициями. Выбор этих инструментов всякий раз зависит от очень конкретных обстоятельств.

Девять видов африканского барабана было экспонировано на выставке. Тамтам ашанти привлекает не только тонкой отделкой, изощренным, многоцветным скульптурным орнаментом, изображающим сцепы охоты и быта, по и гулким, торжественным боем. Исполнитель может варьировать громкость и тональность звучания барабана, ударяя ближе или дальше от его краев пальцами или тыльной стороной ладони. Есть и такие тамтамы, на которых можно сыграть даже мелодию из пяти и более пот.

Другой вид африканских ударных инструментов — балафон. Балафоп из малийской области Сикасо чем-то напоминает ксилофон: деревянные пластинки разного размера, к каждой из которых снизу прикреплены отверстиями вверх полые грушевидные резонаторы — калебасы, позволяют извлекать звуки, приближающиеся по звучанию к живым грудным голосам.

Характерны для Африки шумовые инструменты. В Мали это даро — спаренные колокольчики, васамба — калебасы, наполненные бисером, камешками или рыбьими позвонками, множество бубенцов и трещоток. Разнообразны духовые инструменты: рожки, трубы, флейты из дерева, металла и даже из рога антилопы. Нельзя представить африканские оркестры и музыкантов без лирических струйных инструментов. Обворожительно звучит 21-струпиая кора из Мали, похожая на большое банджо. Под ее переборы рассказывают легенды и баллады гриоты. Смычок и единственная струпа рити (Сенегал) — скрипки, используемой для аккомпанирования, сделаны из конского волоса. Струпы и корпус гитары валия (Мадагаскар) изготовлены из бамбука. В необычности инструментов один из секретов привлекательности африканской музыки.

В 1968 году с вольтийским инструментальным ансамблем ларалле-набы выступил французский скрипач Иври Гитлис. Его нежный Страдивари, всего лишь за несколько дней до этого чаровавший любителей классики в Карпеги-холле, гармонично вписался в басовитое пение балафонов. Иври Гитлис, блестящий исполнитель произведений Баха, Бартока, Берга, Паганини, глубоко вник в звуковую гармонию африканской музыки, разобрался в ее непривычных для европейского уха нюансах, в глубине одного из ее лейтмотивов — темы предков, подобрал ключи к виртуозным импровизациям, характерным для темпераментных африканских исполнителей.

В окрестностях Уагадугу французский скрипач репетировал вместе с искусными балафонистами. В оркестре ларалле-набы, где преобладают струнные инструменты, он участвовал в сложных, полифонических полуимпровизациях. Его скрипка безропотно подчинилась общей суровой дисциплине тембра и ритма оркестра из 19 виртуозов-сенуфо в Корого. Опыт Гитлиса доказывает возможность публичного исполнения африканской музыки лучшими скрипачами, пианистами и оркестрами. Гитлис высокого мнения об африканской музыке. О балафонисте-бобо, с которым он случайно сыграл вместе на уличном перекрестке Уагадугу, Гитлис отозвался:

— Под его палочками рождалась благородная уравновешенная, полная жизненного напряжения музыка, от которой бы не отрекся сам Стравинский.

— Только поверхностный наблюдатель, — заметил однажды нигерийский музыковед из университета в Ифе Акин Эуба, — может утверждать, что традиционная народная музыка потеряла свое значение в современной Африке под натиском мощного влияния западного мира. Большинство африканцев живут в той культурной атмосфере, когда первый опыт восприятия музыкального искусства связан с народной музыкой; лишь в крупных городах Африки господствует космополитическая культура и западная музыка.

Эуба обратил внимание на то, что увлечение западной музыкой, и в частности поп-музыкой, подчас поощряется разнообразными материальными средствами, в то время как народные музыканты практически не получают допуска ни к большим эстрадам и театральным площадкам, ни к микрофонам радиостанций, ни к домам звукозаписи.

— Вкус к западной современной музыке, — развил он свою мысль, — подразумевает также приобретение вкуса к другим аспектам западной культуры.

Акин Эуба также подчеркнул, что жизнеспособность африканской музыки определяется не только ее самобытными эстетическими чертами, но и глубоким социальным звучанием.

— Африканские политики, — отметил он, — нередко говорят о единстве народов континента, но они никогда серьезно не рассматривали значение искусства как средства общественного воспитания.

И африканская музыка продолжает жить, покоряя слушателей своей великой душевностью и художественностью.

В Яунде мне как-то довелось увидеть танец бети менджанг. Его танцуют и на свадьбе, и на крестинах, при рождении ребенка, вступлении в совершеннолетие… Сначала балафонисты, словно для разминки, отбивают двумя палочками ритм. В круг плавно входят танцоры. Темп нарастает, вовсю расходятся сыгравшиеся исполнители. Зрители скандируют имена наиболее искусных. Этоны, живущие в районе Яунде, во время этого танца подключают к оркестру один-два тамтама.

Близ города Нконгсамбы построили свои островерхие глиняные хижины бакака. Ритуальный праздник или конец полевой страды бакака отмечают танцем нкеле. Женщины и мужчины образуют круг, в середине — оркестр из тамтамов и тамбуринов. Один из музыкантов начинает отбивать ритм. Ему подыгрывает другой — ударами палки о палку. Женщина запевает песню. Ей подпевают все остальные. Женщина-запевала диктует обязательный для танцующих ритм, меняющийся с каждым куплетом. Содержание песен зависит от того, по какому случаю исполняется нкеле. Роль запевалы очень ответственна. Запевала должен уметь импровизировать, обладать голосом, диктовать ритм, а для этого нужно быть остроумным человеком и танцором по призванию.

Тайцы и музыка африканцев не потеряли своей конкретности, соотнесенности с непосредственными жизненными событиями. По яундскому радио я как-то слышал песню «Телу джавари им ране», которую жители севера — фали исполняют по случаю рождения близнецов. В прошлом фали были храбрыми воинами. Их набеги наводили ужас на соседей. Однако музыка фали далека от воинственности, она мягка и строга. И всегда жизненна.

На репетиции камерунских танцевальных ансамблей перед их отъездом в Алжир на фестиваль африканского искусства я восхищался мастерством деревенских парней, впервые попавших на столичную сцену и ничуть не оробевших. С каждым танцем я мысленно путешествовал по стране, невольно участвовал в праздниках пародов севера и юга, вникал в ускользающую мелодию и думал о силе воздействия этой музыки, столь непривычной для нас.

Паскаль Кенфак возвращался в Джанг, городок на Плато бамилеке, на западе Камеруна. Маленький автобус-такси, до отказа набитый пассажирами, петлял среди причудливо вздыбленных зеленых холмов с редкими деревьями, и Паскаль увидел, что они въехали на Плато бамилеке, и понял, что скоро из-за горы вынырнет родная деревня. Вдоль обочин дороги женщины, согнувшись в три погибели, несли тяжелые вязанки хвороста: запастись хворостом — целая проблема в здешних безлесных горах. Изредка попадались домики в давнем стиле бамилеке с квадратными четырехугольными стенами и высокими коническими соломенными крышами. Миновали Бангангте, Бафусам. После Бафусама традиционные домики полностью уступили место легким одноликим современным строениям с плоскими крышами из белого листового алюминия. Что это? Неужели и отец поддался моде и заменил великолепный дом, в котором жили деды, на такую вот безликую коробку? В Бансуа, что в сорока километрах от Джанга, Паскаль попросил шофера остановить автобус и несколько минут беседовал с крестьянами. После этого иллюзий уже не осталось.

Не изменились в деревне лишь родители. Дом был новый и как две капли воды похожий на другие. Немного успокоил Паскаля прежний вид полей, где он помогал отцу и матери собирать кофе, корпи макабо и маниоки…