В День независимости, 12 октября 1968 года, площадь Часов, шумела «точно море в час прибоя», потеряв свой благообразный, патриархально-уравновешенный вид. С раннего утра тысячи нарядных гвинейцев с бумажными национальными флажками в руках запрудили площадь и прилегающие улицы. Памятник деятелю испанской колонизации губернатору Анхелю Баррере превратился в импровизированную трибуну. Даже каменную шею и плечи некогда грозного правителя оседлали предприимчивые участники манифестации.

Если бы ожил потухший вулкан Санта-Исабель и из его кратера, который здесь почему-то называют обезьяньим, изверглись потоки лавы, то вряд ли кто обратил бы внимание на это в тот момент, когда в синь неба под аккомпанемент орудийного салюта и торжественные звуки впервые исполняемого национального гимна начал гордо подниматься флаг 41-го независимого африканского государства — Республики Экваториальная Гвинея — с зелеными, белыми, красными продольными полосами и синим треугольником у основания.

С балкона президентского дворца к пароду обратился глава государства Масие Нгема Бийога Ньеге Ндонг, выходец из крестьян. В тот же день он выступил и на митинге в Бате, главном городе материковой части страны.

Вечером с опустевшей площади Часов долго слышался треск раскалываемого камня: это гвинейцы крошили памятник Анхелю Баррере. К утру с постамента навсегда исчезло кресло с печально смотревшим в даль залива Баррерой. От некогда всесильного губернатора остались лишь врезавшиеся в постамент ступни. Почти два века колониального господства наконец канули в прошлое.

А тем временем группы молодежи отплясывали под тамтамы и курсировали по городу, скандируя имя президента и вещие слова «Независимость!», «Национальное единство!», «Прогресс!».

О приезде первых советских людей знали многие горожане. Один парень отделился от группы манифестантов и с улыбкой спросил меня:

— Русо, как вам нравится наш праздник?

В ответ оставалось только поднять большой палец.

Торжества по случаю независимости Экваториальной Гвинеи были в какой-то мере ее открытием для мира, после того как легендарный португальский мореход Фернан да По в 1472 году волей случая причалил к острову и, восхитившись неповторимой, буйной красотой природы, назвал его — Прекрасным.

Современные границы страны практически определились в 1778 году, когда король Дон Карлос III получил Фернандо-По от португальцев по договору в Прадо взамен признания исключительных прав Португалии на территории в нынешней Бразилии. В придачу испанскому королю дали небольшую материковую территорию Рио-Муни и несколько микроскопических островов — Кориско, Аннобон, Большой и Малый Элобеи, а также часть территорий Камеруна и Габона. Общая площадь Экваториальной Гвинеи составляет 28 051 квадратный километр, а население — около 300 тысяч человек.

Богатейшая колония Испании, Экваториальная Гвинея, почти два века была наглухо отгорожена от мира «занавесом молчания» (по выражению французского публициста Рене Пелисье), чтобы никто не мешал колонизаторам спокойно и без стеснения грабить ее богатства и бесцеремонно подавлять в зародыше национально-освободительное движение народа.

Мое знакомство с Экваториальной Гвинеей началось за несколько дней до провозглашения ее независимости.

Республику называют маленьким государством, по этого не ощущаешь, когда на джипе или пешком углубляешься в лесную чащу, кишащую разнообразным зверьем, от опасных габонских гадюк до слонов, свирепеющих, если кто-то приближается к их потомству или пересекает им дорогу. В эти мгновения думаешь лишь о том, скоро ли край этих дебрей.

В глаза нам бросилось прежде всего множество католических церквей, монахов и священников. В некоторых деревнях Рио-Муни, затерянных в лесной глухомани, не было ни школ, ни больниц, зато имелись свои храмы. Паства собиралась на мессы дружно, одетая в обтрепанное европейское платье, которое все равно при всей его, мягко выражаясь, заношенности считалось выходным.

Сталкиваясь с подобными картинами, всегда задумываешься:

— Можно ли быть патриотом, если молишься «импортным» богам, если говоришь на чужом языке, читаешь чужие книги, если одеваешься как житель Бургундии или Кастилии?

— Конечно нет, — вертелось на языке.

— Но как они живут в действительности, как они думают?

А живут и мыслят фанги и буби, как истые африканцы, только во времена колониализма они не привыкли выражать мысли вслух. Долгие десятилетия они, по существу, вели двойную жизнь. На улице гнули спину перед «белым человеком», как именовали в Африке колонизаторов, молились в католической или протестантской церкви. Дома же они всегда отвлекались от христианского бога. На степах у них висели и висят маски или же в углу стоят статуи — изображения предков, к которым они обращают взоры в трудную минуту. Это раздвоение жизни африканца, противоречивость его поведения — одна из трагедий личности и ответная реакция на попытку колониализма поработить народ духовно, овладеть его мыслями, чувствами.

В феврале — марте 1969 года, чтобы устранить здешнее «непокорное» правительство, Мадрид отозвал всех испанских граждан из страны. Уехали учителя, инженеры, техники, врачи, священники и монахи. Отсутствие врачей в больнице Сан-Карлоса вызвало беспокойство в стране. Прекращение же месс мало кого озаботило: у гвинейцев, последователей местных культов, на этот случай припасены собственные деревянные боги, сохранились обряды почитания своих духов и божеств.

Было бы опрометчиво отрицать влияние христианства, всегда располагавшего солидным арсеналом средств духовного подчинения людей. Повсюду в Тропической Африке и на Мадагаскаре население, исповедующее христианство и даже ислам, соединяет местные, традиционные верования и обряды с этими религиями. Понимая всю неустойчивость своего влияния на африканские массы при сохранении религиозного дуализма, христианские пастыри пытаются приноровить друг к другу постулаты Библии и местные верования. Особенно в этом преуспевает католическое духовенство. Например, пятую заповедь «Чти отца своего и мать свою» связывают с культом предков, дабы разрушить нежелательное представление в народе о христианстве как «религии белого человека». В Экваториальной Гвинее я купил грампластинку католической обрядовой музыки, переложенной на африканский лад. Литургические службы «Месса Луба» и «Креольская месса» после их внимательного прослушивания представляются не только своеобразным водоразделом между двумя религиозными мирами, но и свидетельством их сближения. Значительный вклад в синкретизацию языческих обрядов и католицизма внесли в Камеруне архиепископ Яунде Жан Зоа и отец Энжельбер Мвенг, известные в Африке также как видные историки и этнографы. Богослужения на открытом воздухе, которые проводят Мвенг и другой священник — ни Клод Нгуму, на первых порах вызывали споры и даже нарекания ортодоксов католицизма, упрекавших камерунских пастырей в преображении христианства в язычество. Во всяком случае, сосуществование традиционных культов и христианства в Африке несомненно. Именно поэтому во время моих путешествий по Африке мне бросилось в глаза, что африканец по-разному ведет себя в церкви и дома. В этом, как объясняли друзья-африканцы, кроется мощное воздействие родо-племенных институтов на своего члена, пусть даже достигшего государственных высот в своей стране. «Если племя захочет…» — говорили и еще говорят во многих уголках континента, и от этого факта не уйдешь.

Нет убедительнее довода против отчуждения личности, культуры и, скажем, народа (ибо отчуждение целого народа — конечная цель культурной экспансии империализма), чем быт простых тружеников. Первые же встречи с фангами Рио-Муни убеждают, что по натуре и установившемуся образу жизни и мышления они типичные африканские крестьяне. Их жизнь мало чем отличается от жизни других народов банту: четырехугольные хижины с относительно высокими стенами на пальмовых нервюрах, селения, вытянувшиеся вдоль дороги, множество домашних животных, сельское хозяйство, где главную работу делает женщина.