— Позвольте ссудить вам некоторую сумму, — мужчина потянулся к своим визорам, чтобы сделать перевод на её номер.

— Не торопитесь. Нынешние дни для этого совершенно не подходят.

Хлыщ замер. Потом на его лице последовательно отразились недоумение, возмущение, восторг и, наконец, смущение. Чисто артист!

— Позвольте воспользоваться формулировкой сделанного вами отказа в моих написаниях, — вот теперь на его лице светиться просительное выражение.

— Это смотря что вы написаете? — Даре откровенно смешно и даже хочется подхохмить.

Мужчина хрюкнул и расплылся в довольной улыбке:

— Я сценарист. «Скорпионы галактики», «Золотари Вселенной», «Звезда пиратов», — мои последние работы. Знаете, мы, писатели, — инженеры человеческих душ. Но в вас я вижу не инженера, а настоящего учёного, исследователя и экспериментатора. Вы удивительно точно прочли мои самые сокровенные мечты, просчитали вожделения и настолько изобретательно сформулировали ответ, что у меня чуть ноги не подкосились.

«Ёлки! Кажется этот кадр — честный человек, — подумала Дара. — Не юлит, не выкручивается. И как излагает! Хотя, ему нельзя врать — у него всё написано на лице»

— Ладно, уговорили! Купите мне шоколадный батончик с орехами, и пойдемте трахаться. Про дни я наврала.

Хлыщ встал из-за стола и сходил к барной стойке, откуда вернулся с несколькими вкусняшками.

— Здесь не только с орехами. Я позволил себе несколько больше, чем вы просили. Кушайте на здоровье. А партнёрша для послеобеденного траха у меня есть, — его соседка по столу, что сидела по другую руку, встала и улыбнулась Даре, сверкнув из глаз искрами веселья.

«Ну вот, кажется, действительно нормальный дядька, — пришла запоздалая мысль. — Причем находится под неусыпным контролем. Жаль, что отказалась от субсидии…»

Визоры слабо пискнули, сообщая о приёме денег на счёт. Ничего так сумма. Ясно, что не от миллиардера, но и не от скряги… хотя, говорят, это синонимы.

К ужину она вышла в новом туалете — серые брючки и блуза. Как раз на них и хватило «ссуды». Ещё немного осталось на сущие мелочи гигиенического характера. Ну и по приезде на пару поездок в автобусе можно будет себе позволить.

Её появление писатель и его спутница встретили тёплыми взглядами, видимо, одобряя выбор.

После этого эпизода Дара стала прислушиваться к застольным разговорам — видимо русских нарочно собрали в одном месте, чтобы облегчить им общение. Как-то ушла она в себя после неудачной попытки устроиться на работу, и ни на что не обращала внимания. А тут, оказывается, продолжается жизнь. Обсуждается прибыльность вложений в предприятия, что строятся в новых колониях на далёких планетах. Прерию тоже упоминали, чем разбудили в ней воспоминания детства.

Забытые, затертые наслоениями новых впечатлений, они внезапно оживились. Перед внутренним взором встали деревья-исполины, просторные равнины, заросшие высокой травой, скальные обнажения на склонах крутых гор и постоянная настороженность, забота о том, чтобы ружьё было всегда вычищено и заряжено, стремление увидеть возможную опасность раньше, чем сама будешь обнаружена.

Дядя Ляпа, усаживающий её в челнок и его слова:

— Эх, Дарка-подарка. Когда бы не обещал твоим родителям непременно вернуть тебя на Землю, ни за что бы так не поступил. Ну да, думаю, как вырастешь, да выучишься, обязательно вернёшься.

Когда пришла в каюту, достала и посмотрела на свой билет до Прерии. Именной, но с открытой датой вылета. Что же, на Земле ей, скорее всего, делать нечего. Всё тёплые места здесь давно заняты, а те малые крохи удачи, что выпадали на её долю, быстро приходят к концу, как вскоре завершится и этот рейс, после чего останется она снова без денег, работы, приюта. Никому не нужная ни для чего, кроме как использовать её для каких-то своих надобностей. И избавиться от ненужной обузы любым путём.

Рейс завершился в северной столице России. До космодрома «Солнечный» Дару довёз рейсовый автобус. А потом она два дня выслеживала тирщика, «сдавшего» её Приме. Дольше заниматься этим было просто невозможно — денег нет, есть нечего, а спать в кресле зала ожидания рискованно. Могут принять за бродягу и пристанут с проверкой документов. Поэтому действовала дерзко, едва подыскала мало-мальски подходящую позицию.

Посреди бела дня через отдушину в стенке технического этажа, загнала пулю в голову вышедшего на обед «рекрутёра», переделала винтовку в штатив, и деловито спустилась в зал убытия. Кутерьма вокруг убиенного проходила в полукилометре — толпа там образовалась такая, что полиции было не до поиска стрелка, народ буквально давился, потому что всем стало надо или туда, или оттуда. А пока проведут анализ записей камер, пока её вычислят, сопоставив результаты работы сканеров с данными видеонаблюдения — её рейс успеет стартовать.

Жаль, никакой радости не ощутила. Даже мысли о справедливости были какими-то тоскливыми — быть может она спасла кого-то из своих интернатских приятелей, тех, кто подарил ей напоследок сигареты… Но ведь найдутся для них другие — свято место пусто не бывает. Прочь отсюда! Правильно она решила уехать.

Билет зарегистрировали, выдали посадочный талон и указали на дверь, за которой оказался загончик-накопитель, напичканный школотой. Она сразу растворилась в этой толпе, став её частью. На посадку это стадо погнали буквально через десять минут прямо пешком через лётное поле к пандусу, выехавшему из борта похожего на чуть сплюснутое яблоко вертикальника.

Два километра, хорошо, что день был не знойный. Салон встретил пассажиров тесными рядами продавленных кресел и устойчивым запахом никогда не стиранных носков. Дара втиснулась между отвязного вида девицами, затолкав свой тощий рюкзачишко под сидение и устроив между ног штатив.

— Что, крутая камера? — поинтересовалась соседка справа.

— Лучшая из недорогих, — буркнула Дара.

— Много нафотила? — проявила интерес вторая спутница.

— Пара удачных кадров есть. Но, блин, за оба так и не заплатили!

— Да, уж! С акулами пера дела иметь нельзя. А у тебя жрачки нет?

— Схавала всё, пока тут загорала. Говорят, в полёте хавчик выдают.

— Говорят — кур доят.

Разговор увял. А покормили в полёте дважды. И очереди в сортиры не было — видимо конструкторы хорошо продумали многие «мелочи».

Взгляд из поднебесья — классная штука, но и он начинает приедаться спустя миллион часов. Перепады настроения во время боевого дежурства — дело обычное. Особенно если принять во внимание, по скольку эти дежурства длятся. Каждый борется со скукой и напряжением, как может. Например — некоторые часами крутятся перед зеркалом, вычесываясь до полной шелковистости, а потом укладывают волосы во что-нибудь эдакое… Просто ради того, чтобы увидеть изумленные спросонья глаза сестры. Ее очень редко удаётся удивить — сестра-близнец. Это и благословение, и наказание одновременно. Зеркала не надо — мы даже любимым вареньем умудряемся вымазаться одинаково.

Одинаковые мысли, одинаковые мордашки, один человек на два тела. Шалости в голову тоже приходят одинаковые — выходит порой забавно, особенно если рядом никого больше нет.

«А дежурства действительно достают…» — Морена задумчиво отвела взгляд от тактического экрана, потом преобразовала его в зеркало, послушно отразившее примятые после двухчасового сидения в шлеме ушки, повисшие от тоски усики и уставшие глаза. Попробовала причесать вихры между ушами, используя собственные когти вместо расчески — вполне закономерно запуталась, нетерпеливо дернула и зашипела от боли. «Тут своими граблями явно не обойтись, надо чесалку брать и лучше всего — после длительного отмокания в ванной».

Тяжело вздохнула — корыто, на котором они с сестрой несли службу, уже успело надоесть, а пляжи вращающейся под боком голубой планеты были недоступнее, чем если б располагались на другом конце галактики. И до конца дежурства еще четыре месяца, семь дней, тринадцать часов, пятьдесят две минуты и сорок секунд…