Но все же она вынырнула из омута желания, стоило только Питеру отодвинуться от нее… Хотя Питер мог бы стать ее личным выбором, и это могло стать завершающим шагом к ее освобождению от гнета родных и близких, всех, кто стремился подчинить ее своей воле…

Нет, подумала Анхела, было нечестно использовать его. Хотя, на самом деле, это совсем не выглядело так, будто я его использую… Было так замечательно, но все-таки больше это никогда не повторится.

С этой мыслью Анхела провалилась в тревожный сон.

Когда прозвенел дверной звонок, девушка вздрогнула так, будто у нее над ухом кто-то выстрелил. Сколько времени? О Боже! Уже десять часов утра!

Снова послышался нетерпеливый звонок, и Анхела пулей вылетела из постели. Она быстро натянула джинсы и майку. На возню с лифчиком не было времени. Перепрыгивая через ступеньки, Анхела спустилась по лестнице и услышала звук льющейся воды в гостевой ванной комнате. О нет! Кто бы это ни пришел, придется держать гостя в прихожей, пока Питер не выйдет из ванной и не запрется в ее спальне.

Анхела открыла дверь и выглянула наружу. На крыльце никого не было.

В ванной выключился душ и звякнули кольца откинутой занавески.

— Анхела! — пропел мамин голос. Фернандес уже открыла заднюю дверь и входила в кухню. — Ты дома?

У Анхелы сердце замерло в груди. Она с нескрываемым ужасом смотрела на приближающуюся мать.

— Доброе утро, дорогая! — Фернандес наклонилась и поцеловала дочь в щеку.

— Мама! — Анхела аккуратно обняла ее, стараясь не слишком помять нежно-лимонное платье.

Такие платья подходили шестнадцатилетним худышкам, а вовсе не взрослым женщинам пятидесяти лет. Но маме все равно очень шло.

— Новое платье? Необычный цвет.

— Тебе нравится? Это придумал Пьер. К этому цвету подходят аксессуары лавандового цвета. — Она сделала паузу и внимательно осмотрела Анхелу. — Думаю, у него найдется платье и твоего размера. Нужно будет только походить в тренажерный зал и сбросить пару килограммов.

— Мама, я не буду ходить в зал только ради платья. Кроме того, такой цвет мне не пойдет.

Фернандес в ответ слегка наморщила нос.

— Не стоит так переживать. Я всего лишь имела в виду, что тебе надо подобрать пару новых вещей, — сказала она, бросив взгляд на мятую футболку.

Анхела подавила предательское желание разгладить складки.

— Что, если кто-нибудь придет, а ты в таком виде? Мигель, например. Ты бы не хотела, чтобы он увидел тебя такой, верно?

— Мне абсолютно все равно. Он уже приходил. И вскоре ушел.

— Я не удивлена. Ты так скверно с ним обращаешься!

— Я была воплощенной вежливостью, — ответила Анхела и сделала паузу. В ванной кто-то шумел, или ей послышалось? — В любом случае, я не хочу больше о нем слышать.

Интересно, слышит ли Питер, о чем они тут разговаривают?

— Но почему? Вот он о тебе все время говорит. Мы очень мило побеседовали, когда ты так и не явилась на обед в прошлую пятницу. Честно говоря, мне казалось, что я лучше тебя воспитала.

— Хочешь кофе, мама?

— Не увиливай, Анхела.

— Я не увиливаю, просто предлагаю тебе кофе.

— Нет, благодарю, дорогая. Мне было так стыдно!

— А мне что прикажешь делать? Я не понимаю, почему ты никак не хочешь понять, что мои отношения с Мигелем давно закончены.

— Я не понимаю, почему жизнь с ним показалась тебе такой ужасной. Он богатый, красивый, хорошо с тобой обращался, подарил тебе этот дом, хотя, по-моему, это было не очень умно…

— Извини меня, мама, но за этот дом заплатила я сама!

— Да, но, если бы он не вложил деньги в твое предприятие, у тебя не было бы таких средств. Мигель хочет, чтобы ты вернулась, Анхела. Он сам мне об этом сказал.

Ну почему в меня всегда влюбляются мужчины, которых я терпеть не могу? А нравятся такие, которые целуются как Дон Жуан, но при этом не хотят ничего большего, как переночевать на кушетке в гостиной.

— Он хочет вернуть не меня, мама, а свое представление обо мне.

— Не понимаю, о чем ты. — Фернандес начала раздражатся, но Анхела больше не могла сдерживаться.

— К сожалению, он тоже не понимает. Мигель не представляет, что такое свобода женщины. Но любви без свободы не бывает.

— Ты сейчас говоришь, как политический обозреватель. Любить кого-нибудь — это не значит чувствовать себя свободным, как раз наоборот.

Анхела вздохнула. Они разговаривали об одном и том же вот уже шесть месяцев, но ее мама не приблизилась к пониманию дочери ни на йоту.

— Мама, это моя жизнь, неважно, хорошая она или плохая. То, что ты пытаешься сговориться с Мигелем, дела не меняет, а только заставляет меня чувствовать себя неловко каждый раз, когда я его вижу.

— Это хороший знак. Значит, ты все-таки что-то чувствуешь по отношению к нему.

— Очень здоровое чувство облегчения.

— Ты опять преувеличиваешь!

Анхела так выразительно вздохнула, что Фернандес решила несколько сменить тему.

— Хорошо, ты не собираешься помириться с Мигелем, тогда скажи мне, со сколькими мужчинами ты в последнее время встречалась? Я имею в виду, с порядочными мужчинами, а не с людьми, покрытыми потом и цементной пылью.

— А что плохого в том, чтобы встречаться со строителем? Я бы скорее сошлась с тем, кто знает, как обращаться с молотком, чем с тем, кто падает в обморок каждый раз, когда на его костюме появляется пятно.

— И что, много строителей приглашали тебя на свидание? — Фернандес выглядела так, будто на самом деле не хотела услышать ответ.

— Я не давала им для этого повода.

— Ага. Вот в этом-то и дело! Если ты не встречаешься с людьми, не стремишься узнать их получше, то не сможешь ни в кого влюбиться, и тем более выйти замуж. Через десять лет ты проснешься и поймешь, что у тебя начался климакс и поздно уже что-то менять.

Климакс? Анхела совсем не хотела, чтобы кое-кто услышал, как они тут обсуждают проблемы климакса. Тишина в ванной комнате начала действовать девушке на нервы.

— Так ты пришла просто так или у тебя есть какая-то причина, мама? — спросила она.

О чем я думаю — Тишина в ванной — это хороший признак. Если Питер будет и дальше так себя вести, возможно, все пройдет гладко. Анхела достала кофемолку и принялась с оглушительным шумом молоть кофе. Она делала это так долго, что кофе успело превратиться в пыль. Увы, наступил момент, когда кофемолку пришлось выключить.

— Я приехала пригласить тебя… — Тут Фернандес внезапно замолчала и уставилась в сторону коридора.

Потому что из ванной теперь доносилось веселое жужжание электрической бритвы.

— Анхела!

О Боже. Для профессии частного детектива у этого человека слишком мало мозгов.

— Да?

— Кто это там?

— Э-э-э. Друг.

Господи, пожалуйста, пусть он перестанет шуметь! Может быть, удастся убедить мать, что это Стефани бреет себе ноги.

Сквозь шум бритвы стал пробиваться баритон, напевающий мелодию, которую играли вчера на концерте. Фернандес схватила свою дочь за руку.

— Анхела Эрнансита де ла Крус, это мужчина!

— Да, я знаю. Отпусти мою руку, мама. Мне больно.

— Не отпущу, пока ты мне не скажешь, кто это.

— Я же сказала. Это мой друг.

— Друг какого рода?

Глаза Фернандес пронизывали дочь подобно рентгеновским лучам, пока она оглядывала ее с ног до головы.

— Уже десять часов утра, а ты даже не причесала волосы. Похоже, ты только что выбралась из постели!

— Это была довольно беспокойная ночь.

Фернандес буквально отшвырнула руку Анхелы.

— Не стоит так разговаривать со мной, сеньорита!

— Я только хотела сказать…

— Теперь я понимаю, почему у тебя в последнее время завелись секреты и почему ты была так груба с Мигелем. Это все потому, что у тебя появился другой мужчина. — Фернандес бросила на Анхелу оскорбленный взгляд. — А ты даже не удосужилась сказать мне об этом, когда я тут из кожи вон лезу, пытаясь помирить тебя с Мигелем.

— Мама, ну я же не просила тебя этого делать. Я всегда тебе говорила, что мои отношения с Мигелем — только мое дело.