— В-вы… прошу вас, отпустите меня, — пролепетала она, пытаясь стряхнуть его руку, но тут же обнаружила, что его обхождение не уступает в дерзости предложению, которое он ей сделал — сыграть роль вымышленной невесты.

— Не могу, — сказал он. — Теперь вы связаны обязательством, Лайза.

Она машинально поправила его, произнеся свое имя правильно.

— Вы сказали, что вы хозяин в своем доме, — дерзко бросила она. — Однако в это трудно поверить, судя по тому, как вы дрожите при мысли, что вас вынудят жениться, ущемив вашу независимость и свободный выбор.

— О, в этом, и только в этом особом случае правила диктует любовь, — сказал он, глотая слова. — От некогда великого рода Маркос-Рейес остались только двое — я и бабушка. Я к ней прекрасно отношусь, но не хочу, чтобы она злоупотребляла моей привязанностью, пытаясь женить на милой и очень симпатичной девушке, которую сама для меня выбрала. Признаться, старая графиня все это делает с одной целью — чтобы в этом браке появились дети. Если бы она хотела, чтобы я вырос обычным испанцем, не стала бы посылать меня в Англию в закрытую школу для мальчиков. Там я не только овладел вашим языком, сеньорита, но и научился дорожить собственной независимостью, и не намерен связывать себя узами брака, пока не готов к этому. А уж менее всего я хочу жениться на юной девушке, которая воспитана в старомодных представлениях о женской роли в семье. По правде говоря, мне хочется связать жизнь с женщиной свободной, независимой, которая сама может зарабатывать себе на жизнь. Но боюсь, узнай об этом графиня, для нее это будет ударом. Вы кажетесь такой юной, совсем неискушенной и идеально подходите для моего плана — убедить графиню, будто вы моя невеста, чтобы она не бросала мне в объятия свою воспитанницу. Она сразу оценит, что у вас хорошая кожа, волосы и зубы, ей этого будет достаточно.

— Как… вы как будто покупаете молодую кобылу для своего табуна, — поразилась Лиза.

Все это дело принимало какой-то безумный оборот, во всяком случае для нее. Она вдруг расхохоталась и никак не могла остановиться. Он схватил ее за плечи и слегка встряхнул. Темные глаза пристально смотрели ей прямо в душу, там, в их мрачной глубине, тлел опасный огонек… знак того, что он любой ценой добьется своего и лучше уж ей подчиниться по доброй воле, иначе придется худо. На нее вдруг навалилась страшная усталость, она не могла больше сопротивляться его нажиму, и слезы выступили на глазах.

— По-моему, я вас уже ненавижу, — в сердцах бросила она.

— Можете ненавидеть меня, сколько вашей душе угодно, только не показывайте этого при всех, — возразил он. — Главное, чтобы графиня поверила, что вы и есть та самая девушка, с которой я якобы познакомился в Англии, потому что все эти бесконечные препирания со мной вредят ее здоровью. У нее слабое сердце, знаете ли. И потом, она истинная испанка, то есть все хочет сделать по-своему. Но в этом вопросе я непреклонен. Я сам найду себе жену!

Лиза в недоумении смотрела на него в ярких огнях огромного зала, где они очутились за разговором.

— Я… мне кажется, что я сплю… что мне все это снится, — пролепетала она. — Ведь в реальной жизни такого не бывает — чтобы двое совершенно незнакомых людей притворялись женихом и невестой. Должна вас предупредить, что из этого ничего не выйдет, я буду смущаться и чувствовать себя неловко и рано или поздно выдам себя. Я плохая актриса, сеньор.

— Но весьма смелая особа, раз приехали в Испанию одна. Стало быть, вы не откажете себе в новом увлекательном приключении? Чем это не приключение? Не хотите стать на время донкихотом в женском обличье?

Как ни странно, последние слова почему-то показались ей более убедительными, и она невольно почувствовала, что охотно вовлекается в эту захватывающую интригу. Ей порой и впрямь хотелось броситься с копьем на ветряную мельницу. Жизнь, до сих пор вялая и неинтересная, сама подкинула ей заманчивую игру. Лиза пока даже не смела подумать о том, что от нее потребуется в роли невесты этого высокого, властного испанца, у которого глаза такие черные, что зрачки блестят в центре, как кусочки агата.

— Все это какое-то безумие, — пробормотала она. — По-моему, вы слишком многое требуете в обмен на ночлег и ужин.

— Я вас не заставляю, — сказал он и убрал от нее руки. Странно, но она внезапно почувствовала холод и пустоту.

— Разве нет? — спросила девушка и стала пристально разглядывать его, только сейчас с удивлением обнаружив, что перед ней стоит самый красивый мужчина, которого она когда-либо видела.

Нет, и еще раз нет! Крепкие зубы крепко сжались. Нет, она не такая романтическая дурочка, чтобы дать себя увлечь в этот маскарад, и все только потому, что ее случайный знакомый оказался прямо-таки ошеломительно красив, хищно красив. Он стоял перед ней в серых брюках, дорогом черном пиджаке, который сидел на нем как влитой, в синем галстуке, небрежно повязанном на смуглой шее. Ему было лет тридцать пять, и по его виду было понятно, что он любил обводить женщин вокруг пальца.

Нет, Лизу Хардинг ему не удастся обвести вокруг пальца, пусть даже не надеется. Она отчаянно оглянулась на открытую дверь и увидела слугу, который поднимался по ступеням, неся в руке ее чемодан из ярко-красной кожи, выделявшийся на фоне его домотканой шерстяной куртки. Она побежала навстречу слуге, тот оторопел и остановился. Граф бросился к ней, быстро и молча, как пантера, схватил ее за руку, и Лиза испуганно вскрикнула.

— Любимая, не надо так нервничать из-за встречи с бабушкой. — Он говорил по-испански, чтобы слуга понял его. — Я же тебе говорил, pequena note 1, она будет рада, что я женюсь на тебе, и, когда пройдет первый шок, не станет огорчаться, что ты иностранка и так не похожа на наших испанских девушек.

— Отпустите меня! — Лиза стала выкручивать руку, и Леонардо де Маркос-Рейес, кинув ослепительную улыбку в сторону слуги, который все еще стоял с чемоданом в руке, раскрыв рот от удивления, схватил поперек талии извивающуюся, кричащую девушку и без малейшего усилия понес ее через огромный зал в сторону овальной двери, глубоко вделанной в белую каменную стену. Возле двери стояли огромные вазы в мавританском стиле с огненными цветами азалии.

— Тебе надо выпить бокал вина, чтобы успокоить нервы, детка. — Он произнес это с улыбкой, но хватка его была при этом железной и безжалостной.

Лиза чувствовала себя совершенно беспомощной в его руках и понимала, что сопротивляться бесполезно. Он отворил овальную дверь и внес ее в комнату, где в камине горел огонь, отбрасывая на стены оранжевые блики. По стенам, украшенным тисненой красной кожей, стояли громадные книжные шкафы.

Комната была такая уютная, теплая, обставленная с комфортом, что после холодной тьмы и воющего ветра, царящих за стенами замка, Лиза невольно наслаждалась теплом и покоем. Только теперь граф поставил ее на пол, и на секунду она оказалась прижатой к гладкой ткани его пиджака, и тут впервые в жизни ощутила, каким магнетизмом может обладать мужчина. Не отпуская девушку, он подвел ее к камину, огромному, каменному, овальной формы, пышущему пламенем и жаром, положил ей на плечи тонкие изящные руки, заставляя опуститься в глубокое кожаное кресло с подставочкой для ног, и, чему-то улыбаясь про себя, направился к комоду из красного дерева, чтобы налить вина из хрустального графина в бокалы на длинных ножках.

Лиза заметила, как он улыбнулся — как мужчина, в очередной раз заставивший женщину подчиниться своей воле.

— У нас в Испании говорят, что хорошее шерри — королевское вино. — Граф протянул ей полный бокал вина.

Лиза взяла его — и впрямь следовало успокоить расшатанные нервы. Такое не приснится даже во сне: чтобы, сев в машину к незнакомцу, в результате оказаться в таком невероятном положении. Стоит ей только заикнуться, чтобы ее выпустили из замка, и она вмиг окажется на улице. Но сумеет ли добраться до деревни, не представляя даже, где сейчас находится. А по лицу графа было ясно, что он везти ее никуда не собирается. К тому же поднялся сильный ветер с гор. Было слышно, как он гудит в широкой дымовой трубе над камином. И от одного этого звука она подвинулась ближе к пылающему огню. Леонардо де Маркос-Рейес встал у камина, совсем близко к огню. Он был такой высокий, что Лизе, сидевшей в мягком кресле, приходилось задирать голову, чтобы смотреть на него. Вот он подносит бокал к губам… губам, как она успела заметить, столь же твердым, сколь чувственным.