— Мы тоже будем скучать и будем гордиться тем, что сделали все, что могли, когда снова увидим вас на сцене! — Медсестра направилась в ванную комнату, которая была здесь в каждом номере, и продолжила оттуда своим мелодичным голосом, по-шотландски проглатывая звук «р»: — Доктор Хардинг имеет полное право гордиться вами. Полагаю, вы согласитесь со мной — если бы не этот замечательный способ лечения, который он изобрел, британский балет должен был бы пожалеть о прекрасной балерине.

— Ну, претенденток на вакантное место предостаточно, — вздохнула Оливия. Может, именно это и усугубляло глубину ее переживаний? — Разумеется, я никогда не забуду, что сделал для меня доктор. Не забуду его бесконечное терпение, — добавила она искренне.

— Кстати, звонил мистер Хардинг. Он приедет во второй половине дня. Вы сумеете его увидеть до отъезда.

— О, это замечательно! — воскликнула Оливия.

Джанет Росс не увидела и тени смущения в ее глазах и поняла, что, в отличие от многих других пациенток, эта девица отнюдь не влюблена в доктора. Она проговорила довольно сухо:

— Когда в «Ковент-Гарден» вы будете танцевать «Лебединое озеро», не забудьте, благодаря кому…

— Никогда! — с горячностью перебила ее Оливия. — Но Боже мой, даже если эта мечта сбудется — то очень и очень нескоро. Вам придется набраться терпения!

— Мне кажется, — миролюбиво заметила молодая медсестра, — что искусство танца — это особый дар. Но неужели вы готовы отдать ему всю свою жизнь? Допустим, вы выйдете замуж. Вы сможете остаться балериной?

Оливия покачала головой:

— Нет. Вы, наверное, замечали, что большинство балерин, вступая в брак, оставляют сцену. Практически сразу. Вот почему я никогда не выйду замуж.

— А если встретится достойный человек, — пытливо взглянула на нее медсестра, — вы не измените свое решение?

— Сомневаюсь, что он существует. По крайней мере — для меня.

«Ее наивность может сравниться только с глубиной убежденности, — подумала Джанет и вздохнула про себя: — Значит, у него нет никаких шансов! Это кошмар».

— О да, вы, наверное, правы. Если вы действительно хотите сделать карьеру…

— Нет, вы меня неправильно поняли, — возразила Оливия. — В слове «карьера» есть что-то коммерческое… Танец — это искусство, а не бизнес. Это нечто такое, что зарождается в вас…

— Господи, мы с вами заболтались так что и завтрак принесут, и доктор приедет раньше, чем вы успеете принять ванну, — прервала пациентку медсестра. — Надо заняться делом!

После ленча, зная, что доктор Хардинг появится не раньше второй половины дня, Оливия решила пойти погулять в парк, раскинувшийся вокруг дома.

С книгой в руке, останавливаясь по дороге, чтобы поприветствовать знакомых, которым еще не разрешали так свободно передвигаться, как ей, Оливия постепенно добралась до своего любимого уголка под раскидистым каштаном, который был виден из окна ее комнаты. Устроившись на скамейке, она задумалась, держа книгу на коленях, и не заметила, как через газон по направлению к ней шел высокий мужчина. Только услышав хорошо знакомый голос, она очнулась и, радостно вскрикнув, импульсивно вскочила, протягивая руку для приветствия.

Ничто не могло доставить доктору большего ощущения триумфа, чем та легкость, с которой она оказалась на ногах.

— Я даже не буду спрашивать, как вы себя чувствовали в мое отсутствие, — проговорил Гиффорд. — Прогресс налицо. В мыслях вы, наверное, уже далеко отсюда, не так ли?

— Совсем нет, — улыбнулась Оливия. — Я мечтала, чтобы ничто не помешало вам вернуться сегодня. Я не могла уехать, не увидев вас и не попрощавшись.

Она снова дружески улыбнулась, опускаясь на скамейку и освобождая место рядом с собой.

— Я тоже хотел увидеть вас до отъезда, — проговорил Гиффорд. — Во-первых, я должен поблагодарить вас за весьма активное сотрудничество…

— Вы благодарите меня! — воскликнула девушка. — О чем речь! Вся благодарность, которую только можно выразить, — вам!

— Глупости. Я выполнил свою работу, как и обещал, но мне нечем было бы гордиться, если бы не ваша огромная помощь. Каждый раз, когда я буду сидеть в партере и смотреть, как танцует мисс Элейн, меня будет распирать от гордости, что я внес свой скромный вклад в то, чтобы великая балерина вернулась под лучи софитов.

— Что же касается меня, — откликнулась Оливия, — я всегда буду помнить, что в неоплатном долгу перед вами и что я… — Она замолчала, подыскивая подходящие слова.

Гиффорд протестующе поднял ладонь:

— Пожалуйста, не стоит преувеличивать. И помните: вы избавились от цепей, но они еще рядом. Во всяком случае, после вашего возвращения в Лондон я обязательно должен вас посмотреть. Как я понял из разговора с миссис Морнингтон, вы уезжаете на три недели, хотя, на мой взгляд, вам следовало бы отдохнуть подольше.

— Но я не могу! — горячо воскликнула девушка. — Как раз об этом я и хотела сказать вам. Помните, я говорила, что полностью отрезала себя от того мира. Понимаю, это своего рода трусость. Я просто не могла думать, что жизнь там продолжается без меня, хотя и мои коллеги, и сама мадам, директор балетной школы, всячески заботились обо мне и проявляли участие. После операции, когда миссис Морнингтон увезла меня за границу, я даже перестала отвечать на письма. И только когда знакомый журналист пронюхал, что я у вас, в Райли, одна моя подруга — мы начинали вместе — приехала ко мне. Виола очень добра, она из тех людей, которым незнакомо чувство ревности. Во всяком случае, сейчас она вышла замуж и оставила сцену. Она племянница нашей мадам. Мадам — это леди Мадлен. Она уже собирается уходить из школы. Виола поговорила с ней обо мне — и что вы думаете?

— Вы получили приглашение от великой мадам?

— Вы совершенно правы, — кивнула Оливия. — Леди Мадлен интересуется, когда я смогу приступить к репетициям. Сейчас она сама уезжает на несколько дней в отпуск.

— Замечательно, — произнес Гиффорд, видя радостный блеск в глазах девушки. А ведь совсем недавно в них была такая тоска! — Только не начинайте сразу же репетировать в полную силу. Помните: никаких серьезных нагрузок, пока я не посмотрю вас после отдыха. Потом вы будете вольны делать все, что угодно.

Наступила короткая пауза. Оливия повернула голову, увидела пристальный взгляд… Когда-то этот взгляд почти напугал ее и даже рассердил. Ничего подобного она больше не испытывала, наоборот, ей очень хотелось, чтобы доктор понял ее чувства.

— Если бы я только могла выразить словами, — взволнованно проговорила девушка, — как я вам благодарна! Благодарна за все…

— Прошу вас! — Гиффорд вновь остановил ее недовольным жестом. — Я уже сказал вам — не надо меня благодарить!

— Может, вы и правы, — ответила Оливия. — Но что я еще могу для вас сделать? У меня нет слов, и даже если я заплачу вам десять тысяч фунтов — этого будет недостаточно!

— Вы до сих пор не поняли, что полностью расплатились со мной? — резко произнес Гиффорд и добавил уже более спокойно: — Если вы считаете, что мне полагается премия, — пусть этой премией будет ваше выступление в какой-нибудь заглавной роли. Знаете, когда я впервые увидел вас, мне сказали, что у вас большое будущее. Но я и без того понял, более того — был убежден, что в один прекрасный день вы произведете фурор в «Ковент-Гарден».

— Господи, неужели это когда-нибудь сбудется! — Краска бросилась в лицо Оливии. Без всякого перехода она воскликнула: — Я и не знала, что вы видели, как я танцую!

— Я был с приятелем в Хэмпшире, когда там гастролировал Королевский балет. В Саутгемптоне мы ходили на один спектакль. Вы думаете, я просто так строил из себя бесчувственное чудовище, заставляя вас терпеть адовы муки? Нужно было, чтобы вы невзлюбили меня и поверили в мою жестокость!

Понимая, что он абсолютно прав, Оливия почувствовала себя виноватой. Вспоминая свое поведение, она вспыхнула и отвела глаза, не заметив той нежности — совершенно не соответствующей легкой, поддразнивающей интонации, — с которой он смотрел на нее.