Там он впервые увидел подполковника Рема, начальника мюнхенской контрразведки. У него на побегушках находился будущий фюрер Германии, безвестный австрийский ефрейтор Адольф Шикльгрубер.

Рем являлся одновременно и начальником штурмовых отрядов.

Юргенс хорошо помнит темные ночи, когда он а подвале мюнхенского ресторанчика «Цум братвурстглекле» вместе с группой молодчиков слушал пылкие речи Рема, тайно мечтая стать штурмовиком.

В ряды штурмовиков его привели крупные разногласия с уголовным кодексом. Он увлекался национальной игрой в «стук». Один вечер стал поворотным в жизни Юргенса. Ударом кастета он уложил наповал партнера по игре и сильно прибил его подружку. Выручили штурмовики, — убитый был евреем.

Потом Юргенс стал нацистом. Это произошло после того, как он услышал тогда еще совсем неизвестного некому Гесса. Тот вопрошал собравшихся: «Разве вы действительно так слепы, что не видите, что только этот человек может быть той личностью, которая одна сможет повести необходимую борьбу!».

Гесс говорил о Гитлере.

Вслед за этим Юргенса опять постигла неудача. В двадцать третьем году с треском провалилась мюнхенская затея: Гитлер попал за решетку, Рем бежал в Боливию, а Юргенс оказался в Швейцарии. Но эмиграция продолжалась недолго И она помогла решить вопрос — кем быть? Все произошло до смешного просто. На восьмой день после приезда в Цюрих Юргенс познакомился с американцем Голдвассером, а на десятый день стал агентом американской разведки. Оказывается, янки хотели быть в курсе возни, происходившей вокруг Гинденбурга и Гитлера, а кто мог лучше штурмовика знать об этом...

В двадцать восьмом году Юргенс оказался на родине. При расставании Голдвассер порекомендовал ему стать тем, кем он был на самом деле. В таком виде он был больше приемлем для американской разведки.

Но время бежало, а главное — все менялось.

Юргенс понял, что между штурмовыми отрядами и охранными отрядами разгорается вражда. Коричневые и серые мундиры дрались, пока еще скрытно, но дрались. Возникла дилемма: куда податься?

У Юргенса оказался советчик. Это был приятель отца — Курт Далюге, в будущем полицейский генерал и фактотум Гиммлера. Юргенс послушался совета и пошел в охранный отряд. Как много раз после благодарил он в душе дальновидного Курта, толкнувшего его на этот путь!

Юргенс быстро понял, что охранные отряды, выросшие из штурмовых, не только охраняют фюрера и его ближайших друзей, но и зорко поглядывают за ними. Во главе охранных отрядов встал Гиммлер. В тридцать втором году Гиммлер на базе этих отрядов создал службу безопасности, и Юргенс, не колеблясь, пошел туда.

Юргенс был свидетелем упорной борьбы между двумя претендентами на руководство гестапо: Герингом и Гиммлером. Первый долгое время хозяйничал в Пруссии, второй был неограниченным хозяином остальной части Германии. Два «Г» готовы были перегрызть друг другу глотки. Трудно было предсказать, кто кого подомнет, а Курт Далюге предсказал. И оказался прав. Полновластным хозяином гестапо стал Гиммлер.

Тогда и Юргенс стал гестаповцем. Он работал некоторое время в отделе государственной измены и покушений на существующий строй, в тридцать четвертом году перебрался в отдел политических покушений, а затем в «СС».

Но тридцать четвертый год был отмечен не только переходом Юргенса из одного отдела в другой, а событиями более важными. Он принес приговор штурмовикам и грозному, всесильному Рему, и Штрассеру, и многим другим. Тридцатого июня Гитлер в Мюнхене, Геринг в Берлине и Гиммлер в Лихтефельде одним ударом расправились со штурмовиками.

Сегодня, в бессонную ночь, всплывали воспоминания, молодость казалась яркой и привлекательной. Юргенс чувствовал радость от сознания, что все эти важные события касались и его, что он в них участвовал, ему везло, он по-своему был победителем.

Часы показывали три ночи.

Юргенс поднялся, налил полный бокал вермута и поднес ко рту. На губах появилась довольная улыбка. Он вспомнил встревоженное лицо Ашингера и его слова: «Надо действовать, Карл!».

Идиот! Он думает, что Юргенс сидит сложа руки. Юргенс действует, и действует наверняка. Но он заботится только о себе; о себе и, может быть, еще о Гертруде. Он не хочет беспокоиться о ком-то другом. На земле слишком мало места, и плохо, когда многие тянут руки к одному куску хлеба.

Юргенс залпом выпил вермут и снова лег в постель. Зябко поеживаясь, натянул на себя одеяло по самую шею и закрыл глаза. Все из головы долой! Надо помнить лишь одно: двести девять — дробь — девятьсот два....

Перед рассветом в окно к Денису Макаровичу кто-то постучал, постучал тихо, одним пальцем. Изволин проснулся сразу. Не двигаясь, он прислушался, желая проверить, не ошибся ли. Через несколько секунд стук повторился. Денис Макарович осторожно поднялся с постели и на цыпочках подошел к окну. Оно, по обычаю, было завешено одеялом. Отодвинув его край, Изволин всмотрелся в темноту. У окна кто-то стоял, повидимому, мужчина: Денис Макарович разобрал очертания шапки на голове.

— Кто там? — приглушенно спросил Изволин.

Человек за окном приложил лицо к стеклу и ответил:

— Свой...

Голос показался Изволину знакомым, где-то он его слышал. Денис Макарович стал всматриваться в очертания лица, однако темнота скрывала его.

— Кто свой-то? — переспросил Изволин.

— Впустите, — проворчал незнакомец, — тогда и узнаете.

Денис Макарович медленно опустил одеяло и пошел к двери. Глубоко в сердце родилось волнение, оно усиливалось с каждым шагом. «Кто, зачем?» — беспокоила тревожная мысль. Изволин на секунду задержался у порога, потом решительно откинул крючок и распахнул дверь.

С улицы, пахнуло холодом. Изволин машинально застегнул ворот рубахи и выглянул наружу. Из темноты выплыла неясная фигура. Человек приблизился к двери, и теперь Денис Макарович ясно разглядел незнакомца. Он был одет по-крестьянски — поддевка, русские сапоги, на голове шапка-ушанка; лицо заросшее бородой, но молодое.

— Не узнаете, Денис Макарович? — устало проговорил незнакомец, поднимаясь на крыльцо.

— Нет, — ответил Изволин.

— А я вас сразу признал... по голосу...

Изволин промолчал. Он пытался вспомнить, где мог встречаться с этим человеком, но безуспешно. Однако, не было сомнения, что незнакомец знает его, Изволина, и пришел с каким-то делом.

— Пройдите, — сухо проговорил Денис Макарович и прислонился к косяку двери, пропуская в комнату гостя.

Когда дверь захлопнулась, незнакомец вздохнул и почти топотом попросил воды.

Изволин засветил коптилку, вернулся в переднюю и вынес ковш с водой. Незнакомец жадно припал к нему и, не отрываясь, осушил начисто.

— Ну, вот... теперь можно к разговаривать...

Денис Макарович принял пустой ковш и остановился у стола, намереваясь слушать.

— Я пришел с вопросом... Один человек интересуется: когда будут вареники с клубникой?

Лицо Дениса Макаровича просветлело, он улыбнулся.

— Когда привезешь Иннокентия. — Изволин подошел к гостю и крепко пожал ему руку. — От самого?

— От самого... Сашутку помните, вместе с Иннокентием тогда приезжал? Ну, так это я и есть.

— Вспомнил, вспомнил... А ведь я бы не признал.

— Да я и сам себя сейчас не узнаю, — гость погладил рукой обросшее лицо, — хоть в попы записывайся...

И гость и хозяин рассмеялись.

— Дело есть... — сказал тихо Сашутка, — серьезное дело

Денис Макарович пододвинул стул, сел рядом с Сашуткой и наклонил голову.

— Можешь говорить, чужих никого.

Гость говорил полушопотом. Изволин слушал внимательно, и чем больше подробностей он узнавал от Сашутки, тем серьезнее становилось его лицо.

— Плохо, плохо... — сказал Изволин. — Вот ведь неудача какая. Надо что-то делать...

Он встал, прошел в соседнюю комнату и, наклонившись над спящим Игорьком, осторожно коснулся головы мальчика.

— Сынок...

Игорек проснулся и удивленно посмотрел на Дениса Макаровича.