«Мой ребенок, – подумала она, прикасаясь к животу. – Ребенок Бобби».

Она повернулась и заметила, что Бобби пристально наблюдает за ней.

Джулианн отвела взгляд и вытащила из машины дорожную сумку.

Он забрал ее у нее.

– А что случилось с зеленым чемоданчиком?

– Я же приехала ненадолго. Бобби открыл дверь.

Хижина оказалась отражением своего хозяина – уединенная и темная. Бревна, из которых были сложены стены, растрескались, деревянные полы покрыты ковриками в стиле навахо, мебель – полированный антиквариат, домашней выделки, но очаг чисто выметен.

В хижине было удивительно чисто. Безупречно.

– В этой хижине одна спальня, одна ванная. – Он показал ей кухню. – Сейчас в холодильнике найдется немногое, но я буду проверять, как он снабжается.

– Спасибо, Бобби, я очень признательна.

– Не стоит. – Он поставил ее дорожную сумку на кресло, покрытое воловьей шкурой. – Я бы хотел забрать с собой кое-какие вещи.

– Давай. – Чувствуя себя незваным гостем, она отступила назад и не осмелилась последовать за ним в спальню, хотя несколько следующих дней ей придется там спать.

Пока он укладывал вещи, она прошла на кухню, села к небольшому столу и начала есть свои крекеры.

Бобби вернулся буквально через несколько минут.

– Ты не хочешь съесть что-нибудь более существенное? – спросил он.

– Нет. Пока нет. – Ей требовалось некоторое время, чтобы переварить уже съеденное.

– Ты собираешься медленно умирать с голоду, Джулианн?

Она улыбнулась.

– Я и так довольно скоро растолстею.

Он посмотрел на ее живот, потом перевел взгляд на ее лицо:

– Это все так трудно постичь!

Какое-то мгновение они молча смотрели друг на друга.

Потом он занялся приготовлением кофе.

– Не думаю, что ты его хочешь.

– Спасибо, не хочу. У тебя, случайно, нет чая? Мой желудок переносит его легче.

Бобби отрицательно покачал головой.

– Нет, но я внесу его в список. – Он сварил кофе, вылил его в кружку и, ничем не разбавляя, выпил.

Как всегда, волосы у него были заплетены в косичку, бакенбарды аккуратно подстрижены, подбородок тщательно выбрит.

На нем была легкая поношенная футболка и выцветшие джинсы, слегка припорошенные пылью на коленях. Поймав себя на том, что смотрит на его ноги, Джулианн быстро отвела взгляд.

Она вдруг забыла, что он инвалид. Он был таким энергичным, широкоплечим, сильным!

– Я должен идти, нам с Майклом нужно заняться кое-чем. – Он допил кофе, сполоснул чашку и поставил ее на полку. Затем он выплеснул остатки кофе из кофейника и выбросил использованный фильтр в мусорный ящик под раковиной.

Джулианн обычно накапливала посуду, а потом загружала ее в посудомоечную машину. И она не мыла кофейник каждый раз, как пользовалась им. Здесь ей следует быть аккуратнее и постараться поддерживать порядок, к которому привык Бобби.

– Я позже вернусь.

Она кивнула.

Он что-то написал в блокноте, возле телефона.

– Я оставляю тебе несколько номеров – правления, кабинета в конюшне, моего сотового. Звони, если что-нибудь понадобится.

– Позвоню.

Он перекинул спортивную сумку через плечо и с парой костылей в руках вышел из хижины.

Бобби не обернулся, чтобы взглянуть на нее, и она почувствовала, что ему неловко: костыли были явным напоминанием о ноге, которую он потерял.

Джулианн с минуту просто сидела, уставившись в стену, наконец встала и направилась в спальню. Она остановилась, когда увидела его постель: кровать из красного дерева, темная и какая-то очень мужская, стеганое одеяло, довольно мрачное, синее.

Ей захотелось порыться в его ящиках, чтобы раскрыть его тайну: нет ли у него где-нибудь портрета жены? Не спрятан ли где-нибудь альбом с фотографиями? Но она находила только аккуратно сложенную одежду.

Лишь туалетная комната говорила о его инвалидности. Около унитаза были прикреплены металлические поручни, вроде тех, которые делают в общественных местах в помощь инвалидам. У ванны тоже имелись поручни, гибкий шланг и водонепроницаемый стул в центре, а это, по ее мнению, означало, что Бобби принимал душ без протеза.

Внезапно Джулианн стало страшно в этом замкнутом пространстве, и она помчалась прочь, чтобы вдохнуть летнего воздуха. Она взглянула на полевые цветы, потом встала на колени и начала их рвать. Через минуту у нее в руках уже был целый букет ярких, чудесно пахнущих цветов.

Она добавит цветных пятен в темное, отшельническое жилище Бобби Элка.

Бобби не смог найти Майкла, племянник куда-то запропастился, и бог знает, где он может быть!

Бобби провел в одиночестве несколько часов, шагая по кабинету и понимая, что ему нужно возвращаться к Джулианн.

Бобби смотрел в окно и вспоминал свою юность, духовными уроками которой он руководствовался до сих пор.

Некоторые чироки верили, что у младенца нет души, пока он не рожден, но Бобби считал иначе.

Он верил, что душа младенца появляется во чреве матери с самого момента оплодотворения, а это означает, что его сын или дочь уже имеет душу.

Крошечная душа, которая уже есть, жизнь, которой он помог зародиться.

И все же он сопротивлялся ее существованию.

Почему? Чего он боялся?

«Женщины, – ответил он себя, – матери младенца».

Бобби отвернулся от окна: он не может жениться на Джулианн, даже несмотря на то, что обязан, даже из уважения к чести своего ребенка.

Ему было стыдно, но он не мог этого сделать, не мог просить Джулианн стать его женой.

А может, она и не хочет этого? Может быть, она...

Черт возьми! Он понятия не имеет, чего она хочет, и не узнает, пока не спросит.

Пятнадцать минут спустя Бобби остановился на крыльце своей хижины и постучал в дверь, сначала тихо, потом немного громче. Джулианн открыла с опасливой улыбкой. Она уже переоделась в легкое, тонкое платье и надела сандалии на ремешках.

– Благодарю за продукты, Бобби, их принесли несколько часов назад.

Он вошел в хижину:

– Ты поела?

Она кивнула:

– Я перекусила на ходу, но уже почти готова пообедать. Ты присоединишься ко мне?

– Конечно. – Он был не слишком голоден, но за обедом разговор пойдет легче.

– Как насчет макарон? Салата? Может быть, хлеба с чесноком?

– Звучит хорошо.

В кухне он остановился – на столе в стакане стоял букет.

– Я искала какую-нибудь вазу, но не нашла, – сказала она.

– Кажется, у меня нет ни одной.

– Я и в спальне тоже поставила цветы.

Он подошел к холодильнику и взял все необходимое для салата. Бобби не желал представлять, как она спит на его кровати, зарывшись в его простыни и положив голову на его подушку.

Стряпая, Джулианн что-то тихо мурлыкала, и он понял, что она делает это бессознательно. Наверное, она так же готовила бы и для их ребенка.

Он поглядел на ее живот. Интересно, маленький чироки сейчас с арахисовый орех? Или с грецкий? А может быть, еще лишь с фасолинку?

А есть ли у него пальчики на ручках? На ножках?

Наверное, Джулианн знает. Скорее всего, ей рассказал врач.

Ему кто-то говорил, что младенцы слышат внешний шум в утробе матери, реагируют на голоса родителей, а потом и узнают их. Интересно, правда ли это? Как многого он еще не знает и как много ему предстоит узнать!

Пожалуй, стоит потом зайти в библиотеку и взять какую-нибудь книгу о внутриутробном развитии плода.

– У вас есть дуршлаг? – спросила она, прерывая его мысли.

Он потянулся над плитой и подал ей. Она слила макароны и заправила их мясом.

Бобби смотрел на букет на столе в импровизированной вазе, на простую красоту, созданную руками Джулианн, и вдруг подумал, что был бы не против, если бы Джулианн осталась в его лачуге и в его постели, до этого служившей только ему одному.

Сохранится ли запах ее духов на его простынях?..