Она повернулась.

– Я так понимаю, тебе здесь нравится, – проговорил Бобби.

Нравится? Да она сразу это все полюбила.

– Не могу поверить, что я буду здесь жить!

– Там три спальни, две ванные комнаты, кабинет, укромный уголок для завтрака и столовая. – Он жестом указал на дверь в другом конце комнаты: – Прихожая вон там.

– Я потрясена. А здесь что? – Она заглянула в маленькую комнатку за кухней и обнаружила чуланчик с длинным прилавком и маленькой раковиной.

– Первоначально это было построено для сушки трав, – ответил Бобби.

– Превосходно, буду сушить цветы. Я умею изготавливать собственные сухие духи из разных лепестков. – Она улыбнулась. – Я высушу розу чироки.

– Ты носишь браслет, – заметил он, глядя на ее запястье.

– Да. – Джулианн пальцами прикоснулась к тонкой золотой полоске. Она никогда его не снимала. – Он мне подходит. Как и эта хижина. – Она прислонилась к столу. – Здесь хорошо принимать гостей.

Бобби пожал плечами:

– Здесь был мой дом.

– Твой дом? – Новость потрясла ее. – Когда?

– Я построил эту хижину, когда Майклу исполнилось восемнадцать. Пока он рос, я жил у него на ферме. – Бобби помолчал. – Он повзрослел и начал приводить девушек, оставаться у него было уже неудобно.

– Тогда ты и женился?

– Нет.

– Значит, вы с женой встретились позже? После того, как ты построил этот дом?

– Да.

– А теперь ты живешь где-то в другом месте, – констатировала она, стремясь выудить из него побольше о его прежней жизни.

– После смерти жены я сжег ее вещи и переехал в маленькую хижину.

У Джулианн перехватило дыхание.

– Ты сжег...

– Так положено по традициям чироки, – объяснил Бобби, прежде чем она закончила фразу. Он смотрел мимо нее. – Мебель в домике большей частью принадлежит мне. Или принадлежала. Я решил оставить ее здесь.

– Значит, последние три года твой личный дом сдается в аренду гостям ранчо?

– Возможно, это была не лучшая идея. Еще бы! Но теперь это место твое, Джулианн, твое и ребенка.

– Я буду хорошо о нем заботиться, – пообещала Джулианн. Ее очень интересовала жена Бобби, леди, которая жила здесь до нее. – Как долго вы были женаты?

– Год.

– Она тоже была чироки?

– Да.

Джулианн вдруг позавидовала его жене – женщине одной с ним культуры, носившей его имя, владевшей его сердцем.

Господи боже! Она завидовала умершей женщине!

– Хочешь осмотреть остальную часть дома? – спросил он, меняя тему.

– Да. – Голос у нее был спокойным, но, видит бог, ей было не легко справиться с обуревавшими душу эмоциями.

Через несколько минут он уже показывал ей кабинет, в котором хранилась большая часть отправленных ею из Пенсильвании коробок.

– Я помогу тебе распаковаться, – сказал он, – но уверен, что сейчас тебе хочется отдохнуть. Можем заняться распаковкой позже.

– Прекрасно.

Когда они вошли в большую, искусно украшенную комнату для гостей, Бобби широким жестом обвел помещение.

– Здесь можно устроить детскую. Выбросим все барахло, а остальное переделаем.

Джулианн обернулась к нему, и он погладил ее по руке.

– Этот ребенок значит для меня все.

– Я знаю. – И еще она знала, как трудно ему было возвращаться в этот дом.

Но он сделал это!

Ради их ребенка!

На следующий день Бобби помогал Джулианн распаковывать вещи. Они работали в спальне.

– Какая прекрасная кровать!

Он резко обернулся:

– Что?

– Постель.

– Что постель?

– Она прекрасна, – повторила Джулианн, указывая на огромную кровать с пологом.

– Я никогда на ней не спал, – ответил Бобби. Пусть она знает, что он не делил это ложе со своей женой. – Она не относится к моей мебели.

– Я не про это, я просто... – Она не договорила, потянулась за содовой и сделала глоток. – Хотя все равно она прекрасна, – упрямо добавила Джулианн, притворяясь, будто ее интерес к кровати не имеет к ним самим никакого отношения.

На какое-то время комнату наполнила неловкая тишина.

Они поглядели друг на друга, не в силах отвести глаз, и ни один не нашелся, что сказать.

«Черт! – подумал Бобби и поморщился. – Черт! Черт! Черт!»

– Извини, – наконец сказала Джулианн, – я не хотела ставить тебя в неловкое положение.

– Ты и не поставила, – солгал он.

– Ох, ладно. – Она робко улыбнулась, на щеках появились ямочки.

Ему захотелось утешить ее, развеселить, чтобы она снова и снова улыбалась – лишь бы остались на щеках эти ямочки. Хотя он уже их целовал...

– Хочешь немного? – Она протянула ему содовую.

Хочет ли он прикоснуться губами к тому, чего касались ее губы? Коснуться пятнышка помады, которое она оставила?

Разумеется. Конечно. Он выпил бы всю воду, если бы это охладило его сексуальный пыл.

– Спасибо, нет, – вежливо отказался он.

Она допила содовую сама, а он смотрел, как это делает женщина, которая носит его ребенка.

Яркие волосы стянуты в хвост, джинсы и бело-зеленая футболка делали ее моложе.

Бобби склонил голову, скользнул взглядом по ее телу сверху вниз и задержался на талии. Она не походила на беременную – по нему, так живот у нее все еще был плоским.

– Ты говорила, что живот стал больше.

Она тоже взглянула на себя.

– Так и есть.

– Ты уверена?

– Да, но не думаю, что это из-за младенца, еще слишком рано, на таких ранних сроках еще ничего не должно быть заметно. – Она замолчала, потом сделала забавную гримаску. – Боюсь, это из-за моих пристрастий в еде.

– В самом деле? – Он не смог не улыбнуться. – Каких?

– Артишоки.

– Артишоки? – повторил он как попугай.

Она кивнула.

Бобби сделал в уме заметку, что нужно будет присылать ей артишоки с помощником повара. Хотя нет, нельзя все время просить персонал заботиться о Джулианн – и она, и ребенок на его ответственности.

– Что-нибудь еще?

– Мороженая пицца.

Он удивился:

– Ты ешь ее мороженой?

Джулианн засмеялась:

– Нет, я готовлю ее в микроволновой печке, а то она как резиновая.

– Резиновая пицца. – Этого он совсем не понимает. – Это все?

– Нет, еще я ем очень много шоколада. – Она потрогала живот. – Наверное, из-за него и толстею.

Он внимательно осмотрел «толстушку» и ничего не заметил. Может, футболка так хорошо скрывает излишества?

Если бы он мог хоть мельком взглянуть на ее живот, один короткий взгляд, и он сделает собственные умозаключения.

– Могу я взглянуть?

Она замерла:

– На что? На мой живот?

– Да. – Он же не просит ее раздеться. – Просто подними футболку.

Щеки у нее вспыхнули.

– Нет.

Он нахмурился:

– Почему?

– Потому что я чувствую себя дурой, показывая тебе свое надувшееся водой пузо.

Бобби постарался не засмеяться:

– Там мой ребенок, Джулианн.

– Вместе с сорока фунтами шоколада.

– Я все-таки хочу посмотреть.

– О боже! – Она приподняла футболку.

Бобби подошел ближе и ухмыльнулся, как школяр, который только что перехитрил девчонку, вынудив ее задрать кофточку.

– Весьма привлекательно, – признал он. Все-таки было в ней что-то от уличной девчонки. Совсем чуть-чуть.

Она оправила футболку и сложила руки на груди:

– Ты будешь думать, что это привлекательно, и когда дитя выберется наружу?

– Еще бы! – Его ребенок в ее утробе делал эту женщину самой прекрасной женщиной в Техасе.

Она улыбнулась, показывая ямочки, и он понял, что вполне может поцеловать ее.

Отведать ее на вкус.

Утолить свой аппетит.

Бобби отступил на шаг.

– Вернемся к работе, Джулианн.

– Да. – Она чуть покраснела.

Они снова начали разбирать ее вещи, и Бобби не переставая думал о ямочках на щеках Джулианн и о том, что, может быть, когда-нибудь у него появится шанс поцеловать их снова.