— Дороги, — опять хохотнул голова. Настроение у него явно поднималось по мере приближения к Озеркам.

Так, коротая время в разговоре о том о сём, они выехали на пригорок. И тут Акиму Евсеичу открылась сказочная картина. Меж зелёных склонов невысоких холмов круглые, словно блюдца, смотрели в небо пять голубых озер. Вокруг каждого густо зелёным кудрявым кольцом разрослись деревья и кустарники. А дорога, по которой они ехали, сделав лихой завиток, входила в деревеньку.

— Вон, вон, видите? — не вытерпел и поднялся на ноги городской голова. — Жёлтый дом, как игрушечка стоит! — И столько радости звучало в его голосе, что Аким Евсеич тоже невольно стал всматриваться вдаль. И действительно увидел двухэтажный барский дом, окруженный, по-видимому, парком, парой флигелей по бокам, и ещё какими-то постройками, рассмотреть которые пока было невозможно.

— А девки, Аким Евсеич, какие девки в Озерках! — жарко зашептал в самое ухо бывшего писаря городской голова.

— Так ведь… грех непростительный! — смутился Аким Евсеич.

— А вот пусть тот камень в нас кинет, кто без греха! — ерзал на сиденье Петр Алексеевич.

— Ждут, наверное вас, жарят, парят, баньку топят, — перевёл скользкую тему Аким Евсеич.

— Ан, нет! Не угадали. Я, так сказать, как снег на голову — нежданно-негаданно! Уж проверка, так проверка!

— Да-а-а… — немного растерялся Аким Евсеич, не любивший никаких сюрпризов и неожиданностей. Тем более тут, как ему казалось, ничего хорошего ожидать не приходилось. Тем временем повозка подкатила к барской усадьбе и остановилась возле ворот, которые, казалось, были выполнены из кружев, а не из тяжелого и хрупкого чугуна. Поражённый красотой этих ворот, Аким Евсеич поинтересовался: не один ли и тот же мастер выполнил эти ворота и те, что ему Пётр Алексеевич "сватает"?

— Нет. Эти ровесники моего деда, он их ставил. А твои, — как о решённом вопросе высказался голова, — твои внук того мастера делал. Дед по чугунному литью мастер был, а внук, вишь, в ковку ударился.

— Это же сколько будут стоит мои ворота? — ужаснулся Аким Евсеич. — Не придётся ли мне их пожизненно отрабатывать?

Городской голова кашлянул в кулак, хитро улыбнулся:

— Ни Боже мой! Ну, когда по-дружески вот так съездим вместе с ревизией. Опять же природа, отдых, ну и грешные дела, разумеется.

— Пётр Алексеевич, куда мне такие?

— Слышал я, граф Сташено-Дагомышский за ремонт своего дворца взялся…

— Так ить там каждая копеечка на счету.

— Оно так. А ворота у него на въезде проржавели. То и гляди рухнут, да кого из гостей придавят! Я тебе новые по сходной цене отдам. А уж там как вы с графом между собой договоритесь — моё дело сторона. Чистая выгода и тебе, и ему. — И тут голова сменил тон на недовольный: — Да что же это такое? Привратника — след простыл! Где обретается душа беспутная?! — указал тростью на располагавшуюся возле ворот сторожку. — И из дома видать подъездную аллею!

— Так, наверно, редко открывать ворота ему приходится. Вот от скуки и направился куда-никуда. А на аллею мы пока не въехали, — но договорить Аким Евсеич не успел, по той самой аллее опрометью мчался мужик.

— Смотрите-ка, хватились!

Следом, хоть и не так прытко, размахивая веником, бежала деревенская баба, по виду, будто даже крупнее мужика.

— Ишь как засуетились! — Сбежавшаяся к крыльцу прислуга, наконец, рассмотрела за воротами повозку. К воротам спешно направился небольшой мужичок. Приблизившись, и узнав хозяина, бегом кинулся открывать ворота, да так заторопился, что обогнал бежавшего впереди мужика. Тот от неожиданности запнулся на ровном месте, и рухнул лицом на земь. Тут его и догнала баба с веником.

— Похоже, не до нас им. — Не в силах скрыть улыбку, Аким Евсеич, добавил: — Сами желали сюрприза, — и осекся. — Э… похоже это Егор Петрович… ваш… новый управляющий, — вытер мгновенно вспотевший лоб. Неужто каких дел натворил? Да назад вернётся? Только этого не хватало!

— Марфа, чёртова кукла, — совсем не зло строжился Петр Алексеевич, — это с чего ты своё начальство веником лупцуешь?

— Батюшки мои, Пётр Алексеевич, свет вы мой! — бросив веник прямо на голову Егору Петровичу, кинулась целовать руку городскому голове. И хоть одежда на Марфе была деревенская, но чистая, богато вышитая, и видно, что грязную работу этой Марфе выполнять не приходилось. Егор Петрович, тем временем, поднявшись с земли, красный как варёный рак, отряхивался от пыли. От удивления Аким Евсеич замер наманер каменной статуи. Где это видано, чтобы в имении управляющего так обихаживали? А хозяин и глазом не повёл, только усы расправил, да облобызал устроительницу побоища.

— Ладно, ладно, в доме разберёмся, — пресёк голова всякие попытки объясниться со стороны Егора Петровича. Но взглядом окинул и аккуратно скошенную траву, и чистую аллею. Крыльцо дома также показывало прилежность управляющего: чисто выметенные ступени вели к дверям, открывшимися бесшумно и легко. В доме тоже был полный порядок. Так, что если бы и возникло желание придраться, то и не нашли бы к чему.

Обильный ужин, сдобренный сливянкой местного приготовления, поверг Акима Евсеича в расслабленное состояние духа. Не в силах противостоять природе, он вышел на веранду и вдыхая чудный деревенский воздух, устроился в мягком кресле возле настежь распахнутых дверей, выходивших в сад. Как задремал, сам не заметил. Сквозь дрему ему слышался странный шёпот, и сладострастные звуки.

"Это ж надо, как деревенский воздух, против городского силён? — думал в полудрёме Аким Евсеич. — Поневоле согрешишь. И сны и мысли грешные…" — но тут вдруг встрепенулся. Ну не моги такие звуки в мыслях происходить! Окончательно выйдя из дремотного состояния, Аким Евсеич прислушался. Напротив веранды пряталась в густых плетях вечно зелёного плюша небольшая беседка. Вот оттуда и доносились обрывки сладострастных звуков. И тут Акима Евсеича осенило: "Не иначе как Егор Петрович какую-либо девицу обихаживает. Зато и получил веником от её мамаши. А вот я его сейчас! Всё-то ему неймётся!" — подумал так, и стал аккуратно пробираться к этой самой беседке, решив вначале узнать как далеко там дело зашло. А там уж видно будет. Главное, чтоб Пётр Алексеевич не раздосадовался на такое поведение управляющего, да не выгнал его взашей. Подкрался Аким Евсеич к беседке и замер за густыми ветвями. И тут слышит, как женский голос кавалера голубем сизокрылым величает, и жаркие слова говорит, призывая переместиться из беседки на сеновал.

— Мало ли, кого сюда принесёт? Да и неудобно тут.

— А помнится, прошлый раз очень даже удобно получилось, — хохотнул мужской голос. И таким знакомым показался Акиму Евсеичу этот голос, а из знакомых здесь городской голова, да бывший пимокат. Ну, ни голова же в беседке тешится? Не иначе Егор Петрович! И Аким Евсеич, не медля более, решился! Со всей прыти оббежал беседку и заскочил внутрь с криком:

— Ах ты, кот блудливый! Так вот за что тебя ве… ве… веником… — и поперхнулся на полуслове. Прямо напротив его две белых филейных половинки нижней части мужского тела, в объятии женских ножек на мгновение замерли и оба тела грохнулись на пол. Он, не имея возможности подняться в спущенных штанах, она, запутавшись в широких складках вышитой юбки. Это были городской голова и та самая крестьянка, что обихаживала бывшего пимоката веником. Аким Евсеич в растерянности проронил:

— Господи, да что ж это за напасть такая на меня? Сначала сына в беседке застукать сподобился, так балясиной прилетело. Теперь вот отца его… А прилетят, однако, кованные ворота.

— Ты… никак молишься, чего — то там про отца и сына шепчешь? — потирая ушибленные колени, спросил Петр Алексеевич. — Тоже мне, святой дух выискался!

— Простите, Христа ради, я… я подумал совсем о другом человеке.

— Ну чего встал? Испортил всю обедню! — и, повернувшись к своей даме, добавил: — Пошли, однако, Марфа, и правда, на сеновал! Не дадут тут нам покою!