— Может быть, пончик? — Она чувствовала, что всякий раз, как только открывала рот, оказывалась во все более идиотском положении. Хорошо, что он над ней не смеется.

Он даже не улыбнулся.

— Будет очень хорошо, если мы сразу договоримся о некоторых вещах, — сказал он.

К чему ему улыбаться? Кто стал бы улыбаться, окажись в подобной ситуации?

Хелли продолжала умоляющим тоном:

— Я понимаю, что вы должны чувствовать по отношению ко мне. Так же, как и все здесь, но…

— Будет лучше, если мы оставим наши чувства при себе.

— Хорошо.

— Дети приезжают завтра?

— Да. Их фамилия Руни. Тим, Тони и Рози. Они вообще-то не мои дети…

— Вы, конечно, объясните им, что они не должны сюда входить?

— Конечно. — Это было самое малое из того, что она могла сделать.

— Вот и все, что мне нужно. — Его голос звучал отрывисто, темно-серые глаза говорили о том, что он ничего не собирается повторять дважды. — Для меня не нужно ни готовить, ни варить кофе. Меня не надо развлекать светской беседой или составлять мне компанию. За те деньги, которые я плачу, я хочу только одного: чтобы меня оставили в покое. Это вам понятно?

Она кивнула.

— Спокойной ночи, мисс Крейн.

— Спокойной ночи, — эхом отозвалась Хелли.

Когда она подошла к двери, он уже снова писал, покрывая лежащий перед ним лист витиеватым узором цифр. Но, дойдя до двери, Хелли все-таки остановилась и добавила:

— Это не я натолкнула миссис Брантон на мысль оставить мне дом. Я не понимаю…

— Спокойной ночи, — повторил он, и Хелли закрыла за собой дверь, закончив фразу уже в холле, там, где никто не мог ее слышать:

— Я не знаю, почему она это сделала.

Хелли поднялась в свою спальню и приготовилась ко сну. Ей надо поспать, она устала… Ей снилось, что она бредет по болотам, а кругом зима, лютый холод. Шел снег, мимо, словно тени, брели люди. Она кричала им, что сбилась с пути, но, когда они оборачивались к Хелли, становилось видно, что у них нет лиц. И холод, холод, который пробирал до костей…

Она проснулась. Было темно, одеяло наполовину сползло, и холодный ветер с болот дул ей прямо в лицо через открытое окно.

На другой день пришел гость. Он постучал у парадной двери, когда Хелли накрывала на стол в кухне. Она вышла и открыла дверь.

— Доброе утро, — сказал человек, одетый в твидовый костюм с пасторским воротником. — Вы мисс Крейн?

— Да.

— Я Томас Перри. Заглянул узнать, не нужно ли вам что-нибудь.

У него было веселое, открытое лицо, и он был первым человеком в этих местах, который ей улыбнулся.

Хелли распахнула дверь:

— Входите, пожалуйста.

— Дети, стало быть, еще не приехали? — спросил он, вслушиваясь в тишину, царившую в доме. Похоже, он знал все о детях. Интересно только, какая из версий до него дошла — та, по которой это ее собственные дети, или что они малолетние преступники?

— Дети приедут часам к пяти. Не хотите ли чашечку чая?

На этот раз ее стремление быть гостеприимной нашло отклик — преподобный Томас Перри поблагодарил ее, устроился за кухонным столом и выпил чаю с имбирными пряниками.

Хелли произнесла:

— Полагаю, что вы, так же как и остальные, считаете, что мне здесь не место.

Его румяное лицо расплылось в улыбке.

— Признаться, мы вас не ожидали. Все считали само собой разумеющимся, что миссис Брантон оставит дом мистеру Шерману.

Хелли тихо сказала:

— И никто здесь не верит, что больше всех удивлена я сама. Я была едва знакома с миссис Брантон и понятия не имею, почему она оставила этот дом мне.

Хелли сомневалась, что мистер Перри ей поверил. Впрочем, уж он-то должен был верить в чудеса.

— Эти дети из приюта? — спросил он.

Хелли принялась рассказывать ему о Руни и о том, как хорошо им должно быть здесь, и он согласился, что она права.

Он просидел еще с полчаса, выпил вторую чашку чая, уничтожил полпачки печенья и ответил на все вопросы Хелли. А потом ушел, передав на прощанье приглашение от своей жены и детей на чай в четверг. Кроме Хелли, были приглашены мисс Паргайтер и дети. Жена священника собиралась также позвать несколько соседских ребятишек, и Томас Перри полагал, что дети прекрасно поладят.

Хелли надеялась, что так оно и будет. У мистера Перри был оптимистичный взгляд на человеческую натуру. Ей бы не хотелось, чтобы Руни его разочаровали.

Хелли почти час простояла у окна гостиной, ожидая их прибытия, и, увидев приближающийся фургон, выбежала им навстречу.

Водитель был ошарашен. Он никогда раньше не видел ничего подобного. Открывая задние дверцы фургона, он бросал удивленные взгляды то на одну башню, то на другую.

Руни высыпали из фургона и замерли. Как и предполагала Хелли, они были ошеломлены. Для Рози этот дом явился воплощением всех сказок, какие она когда-либо слышала. Для Тима и Тони он был крепостью. Крепостью, в которой можно спрятать целую армию.

Они не могли произнести ни слова. Так и вошли в дом — безмолвно раскрыв рты, с круглыми от удивления глазами. Внутри он тоже был замком, по крайней мере в их представлении, — темная обшивка стен в холле, просторные, богатые комнаты викторианской эпохи. Никогда еще они не видели ничего столь величественного.

Первой обрела дар речи Рози и прошептала:

— Он правда твой?

— Правда.

Рози все еще продолжала говорить шепотом:

— Здорово, правда? Это настоящий замок?

— Маленький замок, — ответила Хелли.

Внезапно детей охватило буйное веселье. Они визжали от восторга, старались все рассмотреть и потрогать и пришли в такое возбуждение от всего вокруг, что, оказавшись за столом, первые десять минут не могли есть, хотя Хелли на этот раз приготовила их самые любимые лакомства.

Детей было так трудно успокоить, что Хелли уже засомневалась, не лучше ли было подготовить их, вместо того чтобы устраивать этот цирковой фокус с появлением замка. Слишком уж велико было их удивление. Даже выходя из-за стола, дети все еще никак не могли успокоиться.

Экскурсия по дому прошла спокойно. Вряд ли что-нибудь могло заставить Руни угомониться по-настоящему, когда они не спали, но пока Хелли все-таки удалось их утихомирить. Она показала детям их комнаты, и Рози немедленно схватила пакетик с лавандой и теперь ходила, прижимая его к щеке и что-то ласково мурлыкая, словно он был маленькой зверюшкой.

Хелли указала им на двери комнат мистера Шермана и объяснила, что туда им входить нельзя:

— Человек, которому раньше принадлежал весь дом, теперь живет в этих комнатах, и до тех пор, пока мы не будем ему мешать, он разрешит нам жить здесь, понятно?

Руни сказали, что им понятно.

Затем все вместе отправились в сад, где дети вскарабкались на стену, уселись там и долго смотрели на простирающуюся перед ними вересковую пустошь. Хелли пообещала, что завтра они возьмут с собой большую корзину со всякими вкусными вещами и отправятся на пикник.

Хелли принесла детям стопку комиксов, и они расположились на полу гостиной, а мисс Паргайтер, уютно устроившись в кресле, отдыхала, листая журналы.

Хелли убрала на кухне и вымыла посуду, делая это медленно, с удовольствием. В доме теперь не было пусто. Она мурлыкала про себя, подпевая мелодии, доносившейся из радиоприемника, и расставляла на столе вымытую посуду, с тем чтобы завтра все было готово к завтраку, как вдруг отворилась дверь кухни.

В дверях стоял Тони, бледный как мел. Он шевелил губами, но не мог произнести ни слова.

Хелли подбежала к нему:

— Что случилось?

Она схватила мальчика за плечи, глядя через открытую дверь поверх его головы в холл. Там, у открытой двери кабинета Шермана, стоял Тим с точно таким же выражением лица, а в кабинете кто-то громко плакал.

Мисс Паргайтер вылетела из гостиной с другой стороны холла, столкнувшись с Хелли.

— Что они натворили? — закричала она. — Я только на минуту задремала.

Посреди кабинета стояла Рози и ревела во весь голос, глядя на письменный стол и бумаги Шермана, сплошь залитые чернилами из опрокинутой чернильницы.